Проза жизни [Обыкновенная жизнь] (Жизнь как жизнь) (Другой перевод) - Хмелевская Иоанна. Страница 17

— Затаились небось где-нибудь за утлом, — нервничала Шпулька. — Я домой не пойду, заночую в школе. Влезу . — Через подвальное окно. Так и знай, я на нашей колымаге домой не покачу.

— Колымагу можно оставить здесь до завтра. А домой придётся идти, а то родственники всполошатся. Надо только найти что-нибудь для защиты, дубинку или палку покрепче.

— А может, позвонить из учительской, чтобы кого-нибудь за нами выслали?

— Перестань дурить, школа заперта, нам туда не попасть. Да и время ещё не позднее, везде фонарей полно.

— Только не на моей улице!

— Мы сначала пойдём ко мне и позвоним в милицию. А завтра ты прихватишь по пути нашего монстра, и встретимся у насыпи, ближе к вечеру…

— Ишь чего захотела! Ближе к вечеру! — взъярилась Шпулька. — Если ты полагаешь, что я и завтра собираюсь бегать в темноте от бандитов, то глубоко заблуждаешься. Или едем сразу после уроков или обходись без меня! Мне собственная жизнь дороже твоего Богуся!

Тереска вынуждена была признать правоту подруги. Конечно, лучше ехать сразу после уроков, но тогда как быть с репетиторством? Впрочем, если они выедут в половине пятого, с делом можно будет управиться до темноты.

Терескин дом был объят глубоким покоем, видимо, пани Марта уже махнула рукой на дочь. Подозрительных машин по дороге не попадалось, но за ними неотступно кто-то шёл. Шпулька с перепугу постукивала зубами.

— А Зигмунту и в голову не придёт сестру встретить… Брат называется!

— Так он же понятия не имеет, где тебя встречать, — резонно возразила Тереска. — Успокойся, сейчас позвоним в отделение, участковый сам хотел с нами потолковать, значит, чего-то выведал…

Участкового на работе уже не было, но дежурный милиционер, предупреждённый насчёт возможного звонка, дал Тереске его домашний номер. Терпеливо выслушав сбивчивый рассказ девушки, участковый велел им дожидаться его.

Через полчаса он уже подходил к калитке в сопровождении неотлучного Кшиштофа Цегны. Оба были в штатском и прибыли пешком, оставив машину на другой улице. В калитку вошли бесшумно — Тереска и Шпулька уже поджидали их, дрожа от холода и волнения. Никогда ещё вид блюстителей закона не доставлял им столь искренней радости!

— … — В машине их, кажется, было трое, — с волнением завершила Тереска свой подробный рассказ.

— И один шёл за нами до дома, — добавила Шпулька.

— Проверяли мы эти участки, — задумчиво произнёс участковый. — Одним владеет медсестра из больницы на Мадальинского, другим — главный бухгалтер конструкторского бюро, он, впрочем, уже ушёл на пенсию. Ни медсестра, ни бухгалтер под ваше описание не подходят. Хотя там иногда хозяйничают их родичи… Двоих мы уже взяли на заметку и собираемся вам показать для опознания. Вероятно, вам придётся отпроситься с уроков этак на полчаса.

— На час, — решительно поправила его Шпулька. — И хорошо бы отпроситься с истории.

— Ну это уж как получится…

— Ладно, а сейчас как нам быть? — перебила его Тереска, несколько обиженная то ли на слишком пугливую Шпульку, то ли на слишком спокойную милицию. Участковый и Цегна вели себя так, словно заскочили поболтать о пустяках. — Эти типы, которые за нами следили, вас совершенно не интересуют?

— Что вы, что вы, очень интересуют. Одного мы приметили по дороге, и его личность уже выясняется.

— Выясняется? Да они же все успеют удрать!

— Зря волнуетесь, не успеют. Мой коллега обо всем наших людей предупредил.

Участковый кивком указал на Кшиштофа Цегну, — все это время тот тихо стоял в сторонке и прилежно слушал. Девочки покосились на него с сомнением.

— Когда же это он предупредил? — недоверчиво поинтересовалась Шпулька. — Он же никуда не уходил, торчал тут молчком.

— Есть у нас свои способы, — ответил он, стараясь сохранить серьёзность. — В трудных случаях мы прибегаем к телепатии…

— К коротковолновой рации, — не поддалась обману Тереска, внимательно оглядев штатский костюм Скшетуского. — Небось крохотная, потому как на поверхности не видать. И что дальше?

— Ничего. Вы уже добрались до дома, вашу подружку мы подвезём, можете не волноваться, а потом примемся за бандитов…

Тереска не чуяла никакой беды, когда поспешно натягивала на себя всякое тряпьё — прошлогоднюю юбку с отвислым задом, стоптанные нечищенные башмаки и старенький, с разномастными пуговицами жакет. Это был тонкий дипломатический ход, призванный гарантировать успех трудному садовому делу. Для заключения сделки подруги наряжались в лучшие свои одежды, дабы произвести выгодное впечатление, а за уже обещанными саженцами являлись в затрапезном виде. Они действовали так не только из опасения повредить свои наряды во время перевозки, но и во избежание нежелательного интереса со стороны прохожих.

Тереска торопливо завязывала перед зеркалом платок, время подпирало — в полпятого Шпулька явится к насыпи вместе со столом. В этот как раз момент внизу прозвенел звонок — кто-то пришёл. В приоткрытую дверь в Терескину комнату донеслись голоса из прихожей, и она в панике застыла у зеркала. Богусь!!!

От волнения Тереска ослабла, лицо запылало румянцем, а сердце выделывало курбеты, то поднимаясь к горлу, то уходя в пятки. Она стояла, стиснув пальцами концы так и не завязанного под подбородком платка, и лихорадочно соображала. Зад отвис… Лицо… Снова она предстанет перед ним без макияжа! И, черт побери, пора бежать, Шпулька её ждёт на насыпи. Да, вот он, злосчастный день, как в воду глядела Шпулька! Что же делать?

Но все тревоги тонули в нахлынувшем на неё чувстве счастья. Богусь… Пришёл… Наконец-то… Сейчас она увидит его.

— Тереска! — позвала её снизу пани Марта. — К тебе гость!

Решительным жестом Тереска сорвала с головы платок и прошлась расчёской по волосам. Рванула молнию на юбке и снова застегнула её, скинула с ноги башмак и снова его надела. В полном помрачении рассудка криво застегнула пуговицы жакета и, неведомо для чего прихватив платок, смахивающий на тряпку для пола, выскочила из комнаты.

Зрелище, представшее глазам Терески, было воплощением её грёз: Богусь стоял внизу, опершись на перила, и насмешливо взирал на неё. Схватившись за перила, чтобы не свалиться вниз от счастья, Тереска на негнущихся ногах медленно спустилась по лестнице.

— Везёт же мне на твои визиты, — проговорила она с горечью, сквозь которую пробивалась неукротимая радость. — Неужели так трудно позвонить и предупредить, что придёшь?

Богусь разглядывал платок с нескрываемым интересом.

— А что, я опять некстати? — наконец отозвался он. — Но сегодня ты вооружилась тряпкой, а не топором, и на том спасибо. А предупредить заранее я не мог, меня сюда занесло случайно. Оказался поблизости от твоего дома и решил зайти. Ты куда-то выходишь? Ничего страшного, загляну к тебе в другой раз.

Почувствовав, как внутри у неё все холодеет, Те-реска молниеносно приняла решение.

— Никуда я не выхожу, — твёрдо проговорила она. — Пойдём наверх, там можно поболтать спокойно.

Комната её выглядела вполне пристойно, не стыдно было пригласить гостя. Познав на горьком опыте опасность генеральных уборок, Тереска категорически от них отказалась, по крайней-мере до тех пор, пока не установятся прочные контакты с предметом её грёз. Быстренько запихав в шкаф раскиданные по стульям мелкие детали гардероба, она бросила платок на стол. Богусь с любопытством огляделся вокруг и сел на тахту.

— Что ж, с жизненным пространством дела твои обстоят недурно, — одобрительно заметил он. — Устраиваешь тут что-нибудь?

— В последнее время нет, — небрежно ответила она. — Времени не хватает, дел навалилось по горло.

Богусь внимательно осмотрел полку, стол и шкаф, словно что-то выискивал.

— А музыка у тебя есть? Поставь что-нибудь, а?

— Музыка? — не сразу сообразила Тереска. — Нет, здесь ничего нет. Радио у нас внизу.

— Как же так? У тебя нет магнитофона? И даже проигрывателя?

Звучавшее в его голосе изумление отдавало недовольством, если не презрением. Тереска почувствовала себя глубоко обиженной. У неё не было ни магнитофона, ни проигрывателя, у неё даже транзистора не было, а главное, до сих пор ей и в голову не приходило, что все это у неё должно быть. Чета Кемпиньских не баловала своих детей роскошью, и с этим приходилось мириться. И только сейчас Тереска почувствовала себя убогой и обделённой, недостойной Богуся, привыкшего к совсем иному уровню жизни.