Проза жизни [Обыкновенная жизнь] (Жизнь как жизнь) (Другой перевод) - Хмелевская Иоанна. Страница 4

Поджидать автобус или трамвай не было мочи. Тереска почесала к подружке напрямик, через дворы и пустыри, а у железнодорожного вокзала в Служеве — тропкой через огороды. Нимало не сомневаясь, что Шпульки ещё нет и ей придётся возвращаться ни с чем, Тереска при виде открытых дверей и сваленного у порога багажа так растерялась, что даже забыла, зачем её сюда принесло.

— Какое счастье! Приехала! — с невыразимым облегчением воскликнула она. — А я думала, тебя нет. Когда ты вернулась?

Шпулька при виде подруги пришла в неменьший восторг и решила, что без телепатии тут не обошлось.

— Только что. Видишь же, какая тут свалка. Хорошо, что ты заглянула, а то ещё и к тебе пришлось бы тащиться с колбасой. Помоги мне!

И подружка ухватилась за огромный тюк, заваленный грудой всяких пакетов, сумок и чемоданов. Те-реска, ошеломлённая неожиданным сюрпризом, не совсем поняла её слова, но с готовностью бросилась на подмогу.

— А что это? Слушай, мне надо с тобой поговорить! Какое мягкое! Да брось ты этот куль, никуда он не денется! Пойдём отсюда!

— Не могу, мама одна не управится. Возьми эту корзину. Осторожно, там яйца! Подожди, поможешь мне отнести этот тюк.

— А что в нем?

— Перо. Для одной тётеньки. Она тут недалеко живёт. Сейчас помогу маме, а потом мы с тобой отнесём соседке перо. И яйца. И сметану. И масло.

Тереска недовольно посмотрела на сумки, потом на Шпульку. Проза жизни грубо и бесцеремонно вторгалась в поэзию чувств.

— А ещё что? — брюзгливо спросила она. — Молоко? Ряженку? Сало? Колбасу? А говяжью тушу для этой соседки ты случайно не привезла?

— Нет. А колбасу привезла, — озабоченно подтвердила Шпулька, пытаясь развязать грубую бечёвку. — Вот тупица этот Зигмунт, надо же так затянуть… Дай мне что-нибудь! Черт, ноготь сломала…

— Разрежь, — нетерпеливо предложила Тереска.

— Исключено, это шнур для белья.

— Ну и что? Потом свяжешь.

— Нельзя, говорю же тебе — это шнур. Для белья.

— Подумаешь! Почему, спрашивается, шнур для белья нельзя связать узлом?

— Не знаю. Но нельзя. Дай что-нибудь твёрдое. Ну, там, гвоздь, проволоку.

— Анита, переложи яйца сюда, — распорядилась пани Букатова, заглядывая в коридор с корзиной в руке. — О, Тереска! Откуда ты взялась? Добрый вечер. Ты прямо как на заказ, я привезла из деревни кровяную колбасу, возьмёшь для мамы.

Шпулька схватила корзину и сунула её в руки Тереске, которая как раз управилась с узлом.

— Переложи сюда яйца. Четыре десятка… нет, пять, нет, мама, сколько мы себе оставим?

— Полсотни. Чемодан не трогай, я сама распакую. Тереска потеряла всяческое терпение.

— Святая Мадонна, вы что, обчистили закрома какого-то богатого фермера? Надеюсь, закрома родины остались целы. Зачем столько всего? Шпулька, ну ты даёшь, неужто все это добро тащила пешком?

— А то! Представляешь себе наше путешествие? С этими узлами! С пересадкой! Народ валом валил в Варшаву, поезд был набит под завязку, пришлось ехать в купейном.

— Зачем вы так себя загрузили?

— Потому что все свежее и натуральное. В городе такого не достанешь. Такой кровянки уже с войны не делают, а яйца прямо из-под курицы, — авторитетно объяснила Шпулька. — А перо с настоящего гуся. Погоди, надо вытащить ещё сметану для этой тётеньки…

Тереска поняла, что придётся смириться. Шпулька не придёт в себя, пока не рассосётся этот катаклизм с багажом. Ничего не оставалось, как подключиться к авралу, чтобы сократить его. Но распирающие её чувства рвались наружу, требуя слова.

— Заходил Богусь, — безразличнейшим тоном проронила Тереска, придерживая громадный узел.

Шпулька, на глазах которой завязывался в лагере этот роман, уронила свёрток с кровянкой.

— Что?! О Боже, так разрыв сердца можно получить! Ну и как?!

— Не знаю. Вот хочу с тобой обсудить, — ответила Тереска, испытывая одновременно восторг и уныние. — Он сегодня был. Только что ушёл.

— Как сегодня? Я думала, давно уже. Осторожно, перо держи вверх ногами, а то разлетится…

Страдания страданиями, но проза жизни, несмотря ни на что, требовала своего. Нагруженные тюками и прочими ёмкостями, Тереска и Шпулька двинулись к живущей поблизости знакомой тётеньке. Передали ей все, что полагается, и вернулись. Тереске был вручён внушительный кусок кровянки, который она приняла с полнейшим безразличием, лишь бы не обидеть. Шпулька пошла проводить подругу, после чего Тереска проводила Шпульку, а потом все повторилось…

— Какая-то ты странная, — неодобрительно подвела итог Шпулька, услышав подробный отчёт подруги. — Не знаю, в чем тут дело, но если тебе кто-то жутко не нравится, или тебе на него наплевать, то ты становишься само обаяние, прямо дух захватывает. Умная, неотразимая и все такое прочее. А с Богусем катастрофически глупеешь. Я уже в лагере это заметила, только не успела тебе сказать.

— Как ты думаешь, он тоже это заметил? — озабоченно спросила Тереска.

— Слепой бы это заметил. Разве что поглупел бы с тобой заодно. Не хочу тебя огорчать, но мне не показалось… с другой стороны, оно и к лучшему, что он пришёл, когда ты не слезы лила, а дрова колола.

— Может, и к лучшему, — согласилась Тереска. Она только сейчас начинала соображать, как надо было себя вести, что делать и о чем говорить.

— Ну что ж, первый блин комом. Но ты зря так расстраиваешься. По-моему, это ему следовало расстроиться.

— Может, и так, только не сказать, чтобы он здорово расстроился, — буркнула Тереска и вдруг резко остановилась. Сумрачно поглядев на Шпульку, она после короткого раздумья добавила: — Хочешь правду? По-моему, ему все равно.

— Не преувеличивай, — неуверенно проговорила Шпулька.

Шпулька считала свою подругу настоящей красавицей, и если уж на то пошло, то это Богусю следовало бы переживать и убиваться.

— Я не преувеличиваю! — сердито сверкнула глазами Тереска. — Надо смотреть правде в глаза: я о нем все время думаю, а ему на меня наплевать!

— Тогда не думай.

— Прямо так просто! Да ещё сейчас, после того, как он приходил!

Подруги в глубокой рассеянности повернули назад и побрели к дому Шпульки. Затем ещё раз повернули и направились к Тереске. Солнце уже зашло, сумерки быстро сгущались.

Супруги Кемпиньские вернулись из гостей довольно рано, около восьми. Ничего такого не ожидая, открыли калитку, потом дверь и вошли в дом. Пан Кемпиньский поднялся наверх, в ванную, а пани Марта завернула на кухню. Уже на пороге она споткнулась о большой разворошённый мешок со старыми чулками. Нельзя сказать, чтобы это её встревожило, но тут она заметила, что дверь в сад распахнута настежь. Выглянув, она увидела груду поленьев и веток, но дочери своей, как ни странно, не увидела.

Сверху перегнулся через перила пан Кемпиньский.

— Тереска там? — спросили оба одновременно.

Ответа в такой ситуации не понадобилось. Пани Марта послала нетерпеливый зов в глубь сада. Пан Кемпиньский выглядел слегка растерянным.

— Что там стряслось в ванной? — спросил он с некоторым неудовольствием. — Все раскидано, ужасно воняет бензином. Ты что-нибудь понимаешь?

Пани Марта забеспокоилась.

— Где Тереска? Она должна быть дома! Дверь в сад распахнута… Какой бензин?

Она понеслась наверх и влетела в ванную. Кружки, зубная паста, щётки валялись на дне ванны. Пол был усеян осколками стекла. В углу валялось полотенце и какие-то тряпки, которые при ближайшем рассмотрении оказались Терескиной одеждой. Все вокруг было пропитано бензином.

— Силы небесные, что это значит?! Двери нараспашку, двор завален дровами, мешок с тряпьём распотрошён по всей комнате… что-то стряслось… Где Тереска?!

Подгоняемые растущим страхом, супруги Кемпиньские наперегонки устремились в комнату дочери. Глазам их предстало зрелище поистине устрашающее. Интерьер выглядел как после вражьего нашествия или проверки на прочность в аэродинамической трубе, на письменном столе и в шкафу царил леденящий душу разгром, а посреди стола, венчая весь этот кошмар, красовался жуткий, изуверского вида топор.