В объятиях дождя - Мартин Чарльз. Страница 7

Как и в большинстве вещей, Матт чересчур усердствовал в очистных работах. Если в комнате находились какие-то окрашенные металлические поверхности, то, скорее всего, теперь они были свободны от краски. Гибби сомневался, было ли это классической одержимостью или обычной потребностью чем-то занять свой ум и руки. После 188 галлонов чистящего раствора он стер всю краску, финишную отделку и любые пятна в своей палате. Если его или чья-то еще рука прикасалась или могла прикоснуться к любой поверхности, это место подлежало очистке. В среднем он проводил больше времени за уборкой, чем за любым другим занятием. Когда он прикасался к чему-то, это следовало очистить, – и не только это место, но и все, что его окружало. После этого работа не заканчивалась, так как теперь ему предстояло очистить все, чем он пользовался для очистки. И так далее. Порочный цикл заходил настолько далеко, что он надевал новую пару резиновых перчаток, чтобы очистить предыдущие перчатки, прежде чем они отправлялись в мусорное ведро. Он использовал так много бумажных полотенец и резиновых перчаток, что в конце концов уборщики купили ему личный мусорный бак на 55 галлонов и выдали коробку крупногабаритных пластиковых мешков.

Этот цикл отнимал много времени, но не был таким жестоким и всепоглощающим, как внутренние петли восприятия, надежнее удерживавшие его в плену, чем стены его комнаты. Они были парализующими, и по сравнению с ними стены комнаты давали ему больше свободы, чем весь Млечный Путь. Иногда он застревал на каком-то вопросе, на мысли или идее, и проходило восемь дней, прежде чем у него появлялась другая мысль. Гибби не представлял, было ли это физиологическим состоянием или средством, отвлекавшим разум Матта от его прошлого. Но какую разницу это имело в общем положении вещей?

В такие периоды Матт мало ел и совсем не спал. В конце концов он падал от изнеможения, а когда приходил в себя, то мысль уходила, и он заказывал жареных креветок, сырный гриттер [9], французские чипсы и сладкий чай из заведения Кларка, который Гибби лично доставлял ему. Такова была жизнь Матта, и, насколько можно было предвидеть, она будет такой в течение неопределенного времени.

Единственные петли восприятия, не парализующие его сознание, были связаны с конкретными задачами. К примеру, он мог разобрать автомобильный двигатель, карбюратор, дверной замок, велосипед, компьютер, дробовик, генератор, компрессор или ветряную турбину – все, что состояло из неведомого множества частей, соединенных логичным образом для изготовления совершенной системы, которая в собранном виде могла что-то делать. Дайте ему еще час, день или неделю, и он вернет все на свое место, и вещь будет выполнять ровно такую же функцию.

Сначала Гибби обнаружил этот талант при работе с будильником. Матт припозднился на свой еженедельный осмотр, поэтому Гибби пошел проверить, в чем дело. Он нашел Матта на полу в обществе будильника, разобранного на сотни нераспознаваемых фрагментов, разложенных вокруг него на полу. Осознав утрату будильника стоимостью в восемь долларов, Гибби попятился и молча вышел из комнаты. Матту ничего не угрожало, он занимался стимулирующей умозрительной работой, поэтому Гибби решил зайти к нему через несколько часов. Когда наступил вечер, Гибби вернулся в палату Матта и обнаружил его спящим на кровати, а будильник – на своем месте на прикроватном столике, где он тикал, показывал нужное время и был установлен на звонок через полчаса, что и произошло. С тех пор Матт стал «мистером ремонтником» в «Спиральных дубах». Двери, компьютеры, освещение, двигатели, автомобили – все, что не работало, но должно было заработать.

Скрупулезные подробности не были скрупулезными для Матта. Они были частями головоломки. Однажды во второй половине дня Матт застал Гибби за разбором его рыболовных наживок. Он пододвинул стул, и Гибби показал ему наживку, купленную в дорогом магазине под названием «Соленое перо», которым владели два хороших парня, продававшие хорошее снаряжение, дававшие хорошую информацию и выставлявшие высокие ценники. Гибби приобрел «Колмер», особую мушку для ловли красного окуня на травянистых отмелях вокруг реки Сент-Джонс. Он сидел за столом и пытался скопировать ее, но у него никак не получалось. Матт выглядел заинтересованным, поэтому Гибби молча уступил ему свое место и пошел по коридору проверять состояние пациентов. Он вернулся через полчаса и обнаружил, что Матт заканчивает пятнадцатую мушку. На столе перед ним лежала книга Гибби о прикреплении наживок, и Матт копировал картинки. В следующие месяцы Матт изготавливал все мушки для Гибби. А Гибби стал возвращаться с уловом.

Помимо двигателей, часов и рыболовных мушек, самым замечательным был талант Матта в обращении со струнными музыкальными инструментами. Хотя игра на этих инструментах не интересовала его, он мог в совершенстве настраивать их. Скрипка, арфа, гитара, банджо – все, что имело струны. Иногда это продолжалось часами, но в итоге он настраивал каждую струну лучше, чем с любым камертоном.

Матт услышал жужжание, прежде чем увидел муху. Его взгляд сосредоточился на звуке, глаза зарегистрировали моментальный пролет, а лоб наморщился, когда он увидел, как муха летает вокруг его яблочного мусса. Это было нехорошо. Мухи – переносчики микробов. Наверное, сегодня будет неправильно пренебрегать яблочным муссом. Он просто выльет чашку, промоет ее и покончит с этим… но он знал, что не может этого сделать. Потому что через час и двадцать две минуты Викки в своих блестящих чулках, юбке чуть выше колена, кашемировом свитере и с ароматом розовых духов «Тропикана» войдет в комнату и спросит, покушал ли он. В свои тридцать три года Матт никогда не был с Викки – или с любой другой женщиной, – и его нежные чувства к звуку чулок, трущихся друг о друга, были далеки от похоти или сексуальности. Но звук приближавшейся женщины неотвратимо пробуждал воспоминание, за которым угрожало просочиться все остальное, задушенное мощными лианами, оплетавшими его сердце. Шелест нейлона о нейлон возвращал к жизни представление о маленьких, но сильных руках, о близости к мягкой и теплой груди, о вытертых слезах и шепотках на ухо. Иногда он лежал рядом с дверью своей спальни, приложив ухо к трещинке в полу, словно солдат армии конфедератов на железнодорожных рельсах, и слушал, пока она совершала обход пациентов.

Через двадцать пять пар резиновых перчаток, четыре рулона бумажных полотенец, галлона отбеливателя и моющей жидкости для окон звук ее шагов в коридоре наконец приблизился к его двери. Каблуки женских туфель, щелкавшие по стерильному кафелю, и тихий шелест нейлона, трущегося о нейлон.

Викки вошла в палату.

– Матт?

Матт высунул голову из ванной, где он отчищал подоконник.

– Увидел очередную муху? – спросила она. Матт кивнул. Она обвела взглядом комнату и остановилась на чашке с яблочным муссом. – Ты не завтракал, – она немного повысила голос, и Матт снова кивнул.

Тогда она подняла чашку.

– Дорогой, ты себя нормально чувствуешь?

Еще один кивок. Ее тон был в равной мере материнским и дружеским. Как будто у старшей сестры, которая вернулась домой из колледжа.

– Хочешь, я принесу тебе что-то другое? – участливо спросила она, вертя ложку в руке и наклонив голову.

Отлично, подумал он. Теперь придется мыть еще и ложку. Ну ладно. Но ему понравилось, когда она назвала его «дорогим».

Так или иначе, он не хотел иметь ничего общего с этим яблочным муссом. Он покачал головой, продолжая скрести подоконник.

– Хорошо. – Она положила ложку. – Какой десерт ты хотел бы получить к обеду? – Его реакция удивила ее. – Что-нибудь особенное?

Возможно, ему не следовало есть это. Возможно, он ошибался. Возможно, лекарство находилось не в яблочном муссе. Но если нет, то где? А если он уже принял его?

– Матт, – прошептала она. – что ты хочешь получить на десерт, милый?

Ее второе любимое слово. Милый. Он сосредоточился на ее мягких темно-красных губах, на слабой напряженности в уголках рта, на долгом и-и в слове милый, и на легких тенях, залегших под ее выступающими скулами. Она приподняла брови, как будто желая поделиться секретом, который останется строго между ними, и спросила: