Старшая правнучка - Хмелевская Иоанна. Страница 11

– В таком случае панна Доминика заслуживает того, чтобы и ее записи стали достоянием истории, – несколько высокопарно заявила Юстина. – Возьму их все!

– Бери, бери, никто тебе не запрещает. Раз ключики имеются, проверь, все ли ящики заперты, тогда можно будет отдельно снести в карету верх и низ, ничего не выпадет. Пожалуй, еще и стол письменный поместится, для отца прихвачу. И книжек немного.

Таким образом, кроме музея в Блендове, вещи из старинного барского дома перекочевали еще в три места: в Косьмин, к Людвику на Служевец и в квартиру Барбары на улице Мандалинского. Очарованная старинным секретерчиком, Юстина разыскала толкового столяра-краснодеревщика, который взялся отреставрировать этот ценный антик. Разумеется, перед тем как отдать столяру, Юстина выгребла из него всю макулатуру.

Образ жизни, который вела Юстина, многим мог бы показаться просто раем. Служить не было необходимости, заработков мужа и помощи тетки Барбары хватало на безбедную жизнь. Опять же благодаря тетке Барбаре был решен жилищный вопрос. Пятикомнатная квартира, официально заселенная пятью семействами, не подлежала дальнейшему уплотнению. Единственный ребенок, Павлик, никаких хлопот не доставлял, одну радость. Сестра Болеслава Амелька тоже не требовала особых забот, будучи девочкой умной, живой и совсем не капризной. В Барбариной квартире у нее была своя комната, где за ширмой нашелся уголок и для Павлика. Далее следовала комната Барбары, затем спальня Юстины и Болеслава, четвертая же, большая, была общей гостиной. В пятой тихонько и скромненько проживали две совсем дряхлые старушки, о которых, казалось, даже смерть позабыла. Марцелина, еще довоенная служанка Барбары, занимала каморку при кухне и больше ничего от жизни не требовала.

Чтобы счастье всех Барбариных жильцов было уж совсем полным, следует добавить, что проблема пропитания разрешилась очень неплохо по тем тяжелым временам. Продовольствие в основном поступало из Косьмина. Привозили то грудинку, то сальце, то кровяную колбасу, то яйца, то варенье на меду. В семье как-то не было принято упоминать о том, что некогда половина Косьмина принадлежала Юстининой матери Дороте.

Что же касается самой Юстины, то в роду она находилась на особом положении по причине не только завещания прабабки Матильды, но и благодаря отношению к жене Болеслава. Начиная со свадебного путешествия Болеслав окружил супругу прямо-таки языческим поклонением, заражая тем же всех сородичей. Все родные, и стар и млад, питали к молодой женщине высочайшее уважение и доверие, не пытаясь понять истоков этих чувств. Не было на свете другой такой умной, рассудительной, проницательной и вообще идеальной во всех отношениях особы. Юстина принимала поклонение как должное и ничего не имела против.

Итак, секретерчик панны Доминики забрал столяр-краснодеревщик, а вынутые из него бумаги устлали пол в спальне Юстины. С надеждой и радостью приступила она к их разборке, выбрав для этого подходящий день. Дома были лишь они с Марцелиной да Павлик, возившийся в совершенно заросшем палисадничке. Марцелина распевала в кухне, раскатывая лапшу домашнего изготовления, и Юстина с наслаждением разгладила первую попавшуюся старинную бумажку. Она обожала такие исторические записи, всю жизнь увлекалась историей вообще, а историей своего рода и девятнадцатым веком в частности. Сколько себя помнила, росла в окружении старинной мебели, портретов, фотографий, с детства наслушалась рассказов взрослых о всевозможных происшествиях в их роду и в противоположность старшей сестре, легкомысленной Хелене, время проводила не в развлечениях, а в библиотеке и в общении со старшими. Как, однако, изменились нравы с тех пор. Тогда тетка Барбара казалась ей совсем старой, хотя и было ей тридцать четыре года. Теперь самой Юстине под тридцать, а чувствует она себя совсем молодой женщиной.

С умилением прочитав на первом клочке бумажки, что 6 апреля 1887 года серьезно расхворалась индюшка, которую спугнул дворовый пес, и отказалась сидеть на яйцах, так что пришлось их распределять между курами-несушками, а девятого мая шустрый поросенок из хлева вырвался и изрыл свежепрополотую грядку с морковью, а птицы вконец запачкали сушившееся по двору после большой стирки белье, Юстина поняла – ей попались записки домоправительницы, и стала собирать разрозненные листочки. Впрочем, большинство записей и счетов аккуратная панна Доминика сложила в толстые пачки и даже переплела. Подобрав их в хронологическом порядке, Юстина обнаружила отсутствие самого старого дневника, еще времен прежней хозяйки Блендова, старой пани Заворской. После нее хозяйкой имения стала прабабка Матильда, которую панна Доминика везде упорно называет кузиной, подчеркивая свои родственные с ней отношения, хотя и служила у кузины в экономках. На одной из разрозненных страниц почти в открытую говорилось о том, что экономка подозревала свою новую хозяйку в похищении этого дневника с неизвестной целью, как и в умышленном "приведении в беспорядок" записей домоправительницы относительно ремонта дома. Ей же, Матильде, вменялось в вину похищение счетов за кирпичные и столярные работы при изготовлении встроенных шкафов в библиотеке. Дотошная экономка вынуждена была вписать эти счета в общую тетрадь на полях, там же поместив и свой комментарий относительно возможного участия в их пропаже самой хозяйки.

Прабабку Матильду Юстина хорошо помнила, уж очень яркой личностью та была. И теперь с большим интересом прочла строки о поведении взбалмошной хозяйки, так возмутившем педантичную панну Доминику.

Несколько дней заняло приведение в порядок бумаг панны Доминики, и наконец Юстина смогла приступить к последовательному чтению ее дневника, который сама домоправительница Блендова называла "записками".

Как уже говорилось, Юстина не работала, но в ее обязанности входило вести домашнее хозяйство. Оно и понятно, ведь тетка Барбара была занята другим делом. Она, видите ли, открыла небольшое частное кафе, где продавались пирожные и выпечка домашнего изготовления. Энергичная тетка получила все нужные для этого бумаги, и концессию, и разрешение, а помещалось кафе в строении, сложенном из кирпичей, какие собрали в завалах на окрестных улицах разрушенной Варшавы. Политически подкованный Болеслав немало дивился тому, что Барбара получила разрешение на частную деятельность, поскольку было это неимоверно трудно, и никто ей не препятствует. Барбара сочла нужным сама объяснить такое расположение к ней властей:

– А я тебе сейчас все расскажу, у меня секретов нет. Так вот, еще до войны пригрела я тут одного пацана из бедной семьи, очень ему учиться хотелось, ну я и помогла. Потом он уже совсем чувствовал себя здесь как дома, друзей стал приводить, я ничего против не имела, они еще пытались меня в коммунисты сагитировать, смех один. А при нынешней власти пацан этот большой шишкой стал, дружки его тоже, кто уцелел в войну. И теперь я все, что хочу, могу с их помощью получить. Поймите, мои дорогие, мир уж так устроен, что все в нем на деньгах да на знакомствах держится, и раньше так было, и теперь тоже так.

А ты, Юстинка, если в Доминикиных записках какой интересный рецепт найдешь, обязательно мне покажи, клиент любит старинные блюда, пусть вспомнит.

Барбара, разумеется, сама блюд в своей забегаловке не готовила, за кассой не сидела, продуктов не возила, да и вообще физическим трудом не занималась. Это делали нанятые ею люди. На Барбаре была вся организационная часть, ну и еще светская жизнь. Дом же охотно бросила на Юстину, у которой, можно сказать, в крови было искусство управлять владениями и подданными. А тот факт, что владения ограничились одной, пусть и большой, квартирой, а подданные – старой служанкой, дела не менял, напротив, только облегчал.

Итак, избавившись от домашних и отдав распоряжения по дому Марцысе, Юстина смогла без помех заняться чтением записок панны Доминики.

Задыхаясь от волнения, прочитала она страшную историю о бандитском нападении на дом. Неудачный роман с паном Ромишем заставил посочувствовать бедной деве и одновременно вызвал улыбку. Еще раз перечитав всю историю с нападением бандитов-грабителей, Юстина вдруг почему-то припомнила попавшийся в самом начале клочок бумаги, в нем панна Доминика обвиняла Матильду в краже первой части ее записок и счетов за библиотечные шкафы.