Свистопляска - Хмелевская Иоанна. Страница 9

От Яцека я узнала — в Крынице Гавел проживал в «Пеликане». Впрочем, я и сама бы догадалась: раз уж поменял Флориду на Морскую Крыницу, значит, поселился в самом лучшем и дорогом пансионате, переделанном из бывшего дома отдыха. И там же, в «Пеликане», питался. Значит, там и пообедал в последний раз.

Начала я со швейцара, новейшего приобретения пансионата. Благодаря этому презентабельному пожилому пану холл пансионата сразу приобрёл европейский вид. Кроме того, администрация освободила угол в вестибюле, отгородив его двумя столами. Получился не столько гардероб — в летнюю пору он без надобности, сколько очень даже нужное хранилище для сумок и прочих пляжных причиндалов.

Неприступный на вид представительный швейцар оказался, опять же совсем по-европейски, вполне доступным и услужливым.

— Ясное дело, помню, как не помнить, ваш знакомый просто бросался в глаза, — охотно ответил он на мой вопрос. — Менты уже о нем расспрашивали. Ох, простите, шановная пани, я хотел сказать — фараоны. То есть, того.., полиция интересовалась.

— Скажите пожалуйста! — удивилась я. — Гляди-ка, успели. Когда же?

— А ещё вчера утром, до завтрака.

— И что?

— Ну как вам сказать? В моем положении человек обязан себя соблюдать, ведь покойный, пусть земля ему будет пухом, наш постоялец, гость. Языком молоть не пристало, сами понимаете… Пани — другое дело.

Я поспешила заверить — естественно, я совсем другое дело, и попросила:

— Будьте добры, расскажите, как оно все обстояло на самом деле. И я, и сын покойного будем пану чрезвычайно признательны. А я знала покойного столько лет, сами понимаете…

С частным лицом швейцар беседовал охотнее, чем с официальными властями, правда, начал с такого заявления:

— В случае чего — отопрусь. И продолжал:

— Память уже не та, проше пани, да и людей у нас крутится много. А он ещё с вечера оставил у меня надувной матрас, не хотел в номер тащить, не весь воздух выпустил. А как на пляж идти — пришёл за ним. Стоял вот туточки, у этого стола, и разговаривал с каким-то таким, неизвестным мне. Первый раз я видел его, ничего у меня не оставлял, и вообще в нашем пансионате не проживал.

— И какое впечатление произвёл на вас этот незнакомец?

— Для меня незнакомец, для пана Роевского, сдаётся мне, знакомый. Стояли, говорю, вот туточки, в этом закутке, почитай, впритык, и вроде как задушевно беседовали. Негромко, я не слышал о чем.

Меня бросило в жар. Впритык! Незнакомец мог запросто Гавела царапнуть…

— А этот, незнакомый, стоял спокойно или вертелся? Может, руками размахивал?

— А вы откуда знаете? — удивился швейцар. — Ещё как размахивал! Все время, ну чисто ветряная мельница, ни минутки спокойно не стоял. То что-то говорил и руками махал как ненормальный, то по карманам шарил, вытаскивал сигареты, и то и дело пана Роевского за руки хватал, по плечу похлопывал, за рукав тянул, словно торопился куда. Сдаётся мне — в ресторан, такое создалось впечатление, у меня глаз намётан, проше пани, вот я и подумал, не иначе тянет за стол богатого гостя. Ведь наши обычно так руками не размахивают, это макаронники больше…

— А он на итальянца не был похож?

— Ни капельки.

— А на кого похож? Как он вообще выглядел?

— Ни на кого не похож, совсем неприметный. Трудно такого описать.

Швейцар поднапрягся, подумал и обескураженно закончил:

— И в самом деле, не уверен, что опознаю его, если и увижу. Среднего роста, не толстый, ну как вот, без обиды будь сказано, светлой памяти пани знакомый, не тощий, не лысый, без бороды, морда самая обыкновенная, нет, не круглая, скорее как груша. А что?

— Скажу пану правду, — решилась я. — Дело в том, что мой знакомый не умер от инфаркта, его отравили. Только это секрет, пожалуйста, никому не рассказывайте.

— Что вы говорите?!

— К сожалению, именно так. И не исключено — за обедом. Они вместе обедали?

— Господи, воля твоя… Вместе. Тот утащил-таки пана Роевского в ресторан. Но за столиком с ними был третий.

— Не знаете, кто именно?

— Из здешних. Значит, у нас проживает. Личность его мне знакома, фамилии не знаю. К нему обращались: «Пан Юзеф».

— Редкое имечко, ничего не скажешь.

— Зато его я опознаю, — утешил меня швейцар. — Да пани и сама сумеет. Кривой на один глаз.

— Сильно кривой?

— Нет, не очень. Вот так, в бок один глазик смотрит. Найдёте легко, второго кривого у нас сейчас нет.

Итак, передо мной постепенно вырисовывался путь расследования. Выявив свидетелей, я наметила такую очерёдность беседы с ними: сначала сотрудник бюро обслуживания, потом официант', потом горничные. И тут обнаружилась интересная особенность пансионата «Пеликан». Владелица пансионата по неизвестным мне причинам не любила обслуживающего персонала мужского пола, предпочитала женщин. Во всем заведении мужчинами были лишь упомянутый уже швейцар да кельнер, остальные все молодые женщины. Именно единственный официант-мужчина и обслуживал тот столик, который меня интересовал.

В отделе регистрации работали две девушки. Одна была занята выслушиванием претензий какой-то супружеской пары, проживающей в пансионате, вторая что-то разыскивала под стойкой. Первой в данный момент было не до меня, поэтому я подошла ко второй. Та как раз отыскала, что надо, выпрямилась, бросила на меня быстрый взгляд и едва заметным движением подбородка указала мне на дверь в туалет в самом начале коридора.

Я ждала её там не больше минуты.

— Случайно слышала ваш разговор со швейцаром, — начала девушка без предисловий. — И чтобы вы меня правильно поняли, сразу скажу: вчера я видела сына нашего постояльца, ну, того, что скоропостижно умер на пляже. Он мне так понравился!.. Сын, разумеется, не покойный. По всей вероятности, пани старается для этого сына. Я тоже готова стараться. Спрашивайте.

Надо же, как повезло! И я со вздохом облегчения произнесла:

— Да пока работы немного. Тут у вас проживает один кривой или косой на один глаз. Хотелось бы знать его фамилию и пообщаться с ним. С этого начну, а там посмотрим.

— Ежи Колодзей. Занимает апартамент №124, забронировал до конца месяца.

— Питается он всегда в вашем ресторане?

— Завтракает и обедает всегда, а вот с ужином бывает по-разному. Вообще-то возвращается обычно не очень поздно.

— А почему мы с вами беседуем в туалете?

— На всякий случай, зачем людям знать, что я пани что-то сообщаю? Мне кажется, с этой скоропостижной смертью не все ясно… Да и вы расспрашиваете, хотите что-то узнать. Я готова вам помочь и уверена, лучше не делать этого явно, пока все так неопределённо. Мне пора. Пойду, пожалуй.

Я внимательно взглянула на девушку. На редкость красива и явно неглупа. Держится со скромным достоинством, совсем не похожа на разбитных горничных дорогих пансионатов. Культурная, правильная речь. Видимо, студентка, подрабатывает на летних каникулах. Интересно, на кого она учится?

Итак, следующим мне надо отловить кривого Колодзея. Времени в моем распоряжении оставалось не так уж много, похоже, расследованием придётся заниматься, то и дело сверяясь с часами. Скоро двенадцать, судя по запахам, в пансионате приступили к приготовлению обеда. До встречи с Болеком ещё оставалось время, а с кельнером следовало пообщаться, пока он не занят обслуживанием клиентов. Завтрак кончился, обед ещё не начинался, подходящий момент. Да и есть хочется, видимо, угря утром я слопала в таких нервах, что мой организм его как-то не заметил. Ресторан в «Пеликане» работал без перерыва, по европейским канонам, весьма похвально. Швейцар по моей просьбе показал мне столик в ресторанном зале, пустоватом в настоящее время, за которым обычно сидели Гавел с Колодзеем. Я уселась за этот столик.

Кельнер вырос как из-под земли.

— Надо бы перекусить, — заявила я ему, рассматривая меню. — Обедать ещё рано, что-нибудь полегче. Может, пан посоветует? Скажите, позавчера вы обслуживали этот столик?

Если официант и замедлил с ответом, то только самую малость.