Игра Пустых (СИ) - Линник Елена. Страница 57

Высокие, статные, сильные и красивые мужчины с нескрываемым презрением и скукой смотрели на нас, тщедушных и вшивых отбросов нижнего города. Очень редко они забирали с собой одного или двоих мальчишек, которым улыбнётся судьба стать послушниками и вырасти такими же красивыми и сильными на харчах Игнира.

Мальчишки заволновались, принялись раздувать тщедушные грудные клетки и разводить локти в стороны в попытках выглядеть хоть немного сильнее и выносливее. Некоторые пытались незаметно выйти вперёд из строя, чтобы хоть чуточку стать заметнее. В голове шеренги кто-то уже подрался за своё место, но их, как котят, просто за шиворот выкинули со двора. Мы с Антонием переглянулись, ухмыльнувшись, потому что не боялись, считая, что всё пройдёт гладко. Эта уверенность рождались из наличия у нас кое-каких козырей, которые были успешно скрыты до сих пор ото всех. Особенно от послушниц, которые обязательно продали бы нас втихаря на Арену или ещё куда похуже.

Пришедшие разделились на две группы, в каждой из которых оказалось по одному паладину и жрецу, и принялись обходить строй. Жрец пристально всматривался в глаза каждому, а паладин следом осматривал тело. Каждый раз, стоило им замешкаться возле очередного мальчишки, тот преисполнялся надежд, а все остальные задерживали дыхание от зависти.

Вслух они ничего не сказали ни через десять, ни через пятнадцать минут, и это только нагнетало атмосферу. Головастого малявку справа от меня уже ощутимо потряхивало от нервного возбуждения. Я пихнул его локтём под рёбра так, что он ойкнул, схватившись за бок, и отшатнулся от меня, наступив на ногу другому соседу. Тот тоже не стал терпеть и дал невольному обидчику в зубы. На удивление, головастик не заплакал, не разнылся и не бросился в драку, а только стиснул покрепче кулаки и замер на своём месте. Я недовольно плюнул ему под ноги в надежде, что конкурент отсеется сам, но тот не отреагировал и мне ничего не оставалось, как отвернуться.

Тем временем, очередь уже почти дошла до нас с Антонием. Искоса глянув на друга, я обнаружил, что он, хоть и нервничает, но всё равно пытается улыбаться. Вот это я понимаю, поведение настоящего паладина! Пытаясь не выдать своё волнение, я постарался улыбнуться ему в ответ как можно более мужественно, и тут как раз к нему подошёл жрец:

— Ну-ка, парень, глянь-ка мне в глаза.

Антоний подмигнул мне напоследок и перевёл взгляд на жреца, а ко мне уже подошёл другой. Я, не дожидаясь приказа, уставился на него, стараясь игнорировать неприятное ощущение щекотки в волосах. Проклянув ненавистных вшей, я решил, что самое время использовать свой козырь. Использовав все доступные мне силы, я тихо сказал:

— Я стану послушником.

Жрец удивлённо моргнул и подтвердил:

— Ты станешь послушником…

Стоящий позади него скучающий паладин вдруг напрягся и, коснувшись плеча жреца, произнёс: "Малое очищение". Тот вздрогнул и, злобно зыркнув, прошипел мне в лицо:

— Ублюдок… Чтоб тебя, подловил! Пошёл ты к Бессердечному…

Он отвернулся и пошёл дальше, бубня ругательства. Оставшийся на месте паладин не стал даже осматривать меня. Сработало? Он же повторил мои слова, значит сработало.

Я с удивлением обнаружил, что Антония всё ещё осматривает паладин. На мальчишку справа, которого я хотел на радостях ещё разок пнуть, тоже пялился нервно косящийся на меня жрец. Пришлось снова поскучать, но на этот раз моё ожидание было скрашено чувством превосходства над остальными. Я принялся мечтать о том, как стану великим и могущественным, буду есть мясо два, а то и три раза в день, а потом однажды вернусь в приют только чтобы пнуть ещё раз Рыжую и она уже не посмеет орать и, тем более, пороть меня.

Замечтавшись, я пропустил момент, когда закончили осматривать Антония и очнулся только когда друг прошёл мимо меня вслед за паладином на выход со двора, почему-то виновато улыбнувшись. Я удивлённо проводил его взглядом. Наверное, мне тоже стоит следовать за жрецом. Он как раз закончил осматривать головастика справа:

— Ты, гоблин, за мной, — сказал он, направляясь со двора на улицу, и мы оба последовали позади.

— Эй, парень. А ты куда? — мне на плечо положил руку не ставший меня осматривать паладин, — Тебя не берут.

Я оторопел:

— К-как не берут? Жрец же сказал…

Он меня перебил:

— Жрец был под принуждением, результаты недействительны. Нам такие хитровыделанные, как ты, в ордене Игнира не нужны. Про твой фокус я сообщу кому следует. А теперь пошёл вон.

Оттолкнув меня с дороги прямо в пыль под гогот моих сверстников, паладин прошёл мимо меня в ворота. Опозоренный, подхватив с земли свои пожитки, рассыпавшиеся из неумело завязанного платка, я удрал в наш с Антонием секретный тупичок за лавкой торговца рыбой. Теперь уже, наверное, это только моё место.

Там, сидя в узком даже для мальчишки и вонючем, но прохладном в жару, закутке я и дал волю своим слезам, которые никак не хотели мужественно и гордо стекать по одной, и лились ручьём вместе с соплями. Рукава парадной рубахи показались мне достаточно грязными и не особенно парадными, а значит, их уже вполне можно использовать по прямому назначению: я принялся вытирать ими глаза и нос. Конечно же, они сразу намокли и ещё сильнее испачкались, но мне было уже всё равно. Моя жизнь, оказалось, окончена! Выбрали всех, кроме меня! И не только Антония, который предал нашу дружбу за пайку хлеба и красивые доспехи, но даже и бесполезного головастика! Надо было использовать умение на паладине, а не на жреце, но кто бы мог подумать? Эх…

Увлеченный своей обидой и общим несовершенством устройства вселенной, я не заметил вовремя, что погода сильно испортилась. Штормовой ветер не продувал в мой закуток и первые капли дождя, упавшие в пыль перед моим носом, застали врасплох. Я забился глубже в щель между домом и лавкой, надеясь, что укрытие окажется достаточно надёжным, а дождь — слабым, чтобы получилось не вымокнуть с головы до ног. Свою ошибку я понял уже когда ветер хлестнул по крышам, сдувая на меня весь мусор с лавки, и тяжёлой занавесью на землю упали потоки ливня. Промок, конечно, насквозь, но идти сквозь сплошную стену воды в поисках более существенного укрытия я не рискнул.

— Так вот ты где, крысёныш, — раздался громкий весёлый голос откуда-то сверху, — Хорошо же ты спрятался!

С крыши лавки прямо передо мной упала огромная синяя тень и забрызгала с головы до ног вонючей серой грязью. Впрочем, до чистоты ли сейчас, когда меня сейчас сожрёт городская легенда — Слизень самого Владыки.

Это бесформенный синий монстр, что выползает из канализации только ночью и в дождливую погоду и забирается в дома сквозь малейшие щели, пожирая всё живое. "От детей, которые гуляют в дождь не останется даже пустой черепушки", — так пугала нас Рыжая сука, когда мы возвращались с улицы слишком поздно ночью, пролезая на третий этаж в спальню по стене. Ну, если мы попадались, конечно. Быть сожранным городской легендой мне показалось вполне логичным завершением этого дерьмового дня, поэтому я спрятал лицо в коленях, вытер сопли рукавом, и плотно зажмурил глаза, пытаясь унять слёзы. Умирать сопливым мне показалось недостаточно мужественным. Вспомнилась виноватая улыбка Антония и слёзы с соплями потекли сильнее. А ещё я замёрз.

Однако есть меня почему-то не спешили:

— Уф, едва втиснулся! Чего расселся? Вставай!

— В-вот ещё! — буркнул я, дрожа, — Жри т-так!

Слайм заржал:

— Во даёт! Да в тебе и жрать-то нечего. Тощий, мяса на один зуб.

Мне почему-то стало обидно и я вскинулся, чтобы ответить что-нибудь ещё более обидное, но увидел вместо чудовища ехидно улыбающегося парня ненамного старше, в хорошей одежде, сапогах и тёмно-синем добротном плаще с капюшоном. Даже кажется, что ему в этой тёплой одежде совсем не холодно под проливным дождём.

— Замёрз, крысёныш? А чего не вернулся в приют?

Я отвернулся:

— Мне нечего т-там делать. И я не крысёныш.

— А как же поесть и согреться?