Будьте моим мужем (СИ) - Иванова Ксюша. Страница 20

И когда в какой-то момент он обхватил меня за плечи, прямо поверх пледа, которым сам же и укрыл с час назад, укладывая спиною себе на грудь, это показалось мне закономерным и давно ожидаемым! И в каком-то полусне, словно не со мной происходит все это, а с другим человеком, за которым я просто наблюдаю со стороны, я видела себя, расслабленную вином, уставшую, и… счастливую. И его сильные руки, горячие, обнаженные до самых плеч, покрытые жетскими густыми волосками от запястьев до самых локтей пусть через плед, но все-таки на моей талии ровно под грудью…

— Смотри. Сейчас Макс предложит Веронике посуду убрать, якобы матери помочь нужно. На самом деле, он боится проспать рыбалку свою — просто больной по этому делу, — зашептал он прямо мне в ухо, заставляя непроизвольно покрываться мурашками все тело. — Верона это дело терпеть не может, придумает отмаз. И Макс станет Золушкой на вечер…

Песня закончилась, и Максим, тихонько перебирая струны, сказал:

— Никуша, ты бы маме помогла — посмотри, сколько посуды.

Вероника не шевельнулась, продолжая смотреть в звездое небо. Когда я попыталась встать, чтобы сделать то, что просил Максим, и что, действительно, уже было пора начинать, мужские руки на моей талии сжалась крепче, а Павел вновь тихонько заговорил, своим дыханием касаясь моей щеки:

— Ты — гостья. Они сами разберутся. Не пущу, даже не пытайся.

— Но я помочь хочу.

— Мама все равно тебе не позволит — сама подхватится.

— Никуша, — более настойчиво проговорил Макс.

— Ой, Максик, мне же Марийку пора спать укладывать. Пойду кровать ей расстелю и сразу вернусь — буду мыть.

Она тут же подхватилась и умчалась в дом под тихие смешки Павла. Максим встал, отставил гитару и начал собирать посуду. Александра Олеговна подхватилась тоже:

— Так, Эммочка, пойдемте, я устрою вас. Мужчины сами справятся.

Убрав Пашину руку, я резко отодвинулась от него, а потом и встала со своего места, мучимая сомнениями — все-таки было еще не так и поздно, всего-то около одиннадцати, до города — полчаса, можно такси вызвать… Ни пижамы нет, ни белья, ни зубной щетки, наконец. И он, как будто, понял:

— Мам, не нужно. Я Эмму отвезу. В другой раз они обязательно переночуют, даже не сомневайся! Правда, Эмма? А вот Саша останется, — он подмигнул моему соседу и добавил. — В машине просто не хватит на всех мест, детей ведь на одного больше стало…

— Конечно, в следующий раз, — про себя добавив "если он будет этот следующий раз". — Обязательно останемся. Сегодня просто как-то неожиданно для меня получилось, Паша не предупредил, куда нас везет. Спасибо вам, Александра Олеговна, у вас замечательная семья, прекрасный дом. Я просто отдохнула душой здесь.

Неожиданно для меня она шагнула навстречу, крепко обняла, поцеловала в щеку и сказала:

— Здесь тебе всегда рады, дочка! Приезжай в любое время и детей привози!

… На въезде в город спал даже Кирилл, неловко примостив голову на подлокотник Полиного кресла. Что, в принципе, неудивительно — ребенок все-таки отработал целый рабочий день! Для семьи старался… В салоне играла тихая музыка, было тепло. Павел молчал, и мне казалось, он недоволен моим решением отправиться восвояси, хоть и сам это, в конце концов, предложил. А я все не решалась заговорить. Просто не знала, с чего бы начать разговор.

И уже у самого подъезда, куда он с трудом втиснулся, проскользнув между несколькими машинами местных любителей парковаться как попало, Павел подхватил на руки Андрюшу, а я, еле растолкав, заставила Кирилла идти домой, а сама взяла Полину.

Дети так и не проснулись. Пока я стаскивала с них одежду, Паша принес вещи, поставил их в прихожей и, когда я выглянула, уже шагнул к выходу. Было поздно, и ему, конечно, пора было ехать. И я его мало знала… И со стены в прихожей, со старой черно-белой фотографии улыбался грустной улыбкой Андрей, такой, каким он был в момент нашего знакомства на первом курсе института… И я устала… И не нужно было, конечно… Но я, почему-то сказала, испугавшись собственной смелости и явственно прозвучавшему намеку:

— Может… может, чаю попьем?

На загорелом Пашином лице сначала медленно поползла вверх левая бровь, и только потом в недоверчивой улыбке растянулись губы:

— Чаю говоришь?

27. Павел.

— Чаю говоришь?

Не ожидал! Даже предположить не мог, что она предложит! Ну, ведь старо, как мир — пригласить на чай в первом часу ночи! Не дурак, намек понял. И фиг с ними, с презервативами, оставленными в моей спальне у родителей в доме (если мама полезет в тумбочку, а она обязательно полезет, то сильно удивится, что ее взрослый сын, как мальчишка рассовал по ящиками резинки!)! И мне безразлично даже, что буквально с каждой стены осуждающе смотрит на меня ее муж. Да пофиг на все! Эмма просто не могла, не имела никакого права не понять тайный смысл того, что только что сама мне предложила!

— Ч-чаю… В смысле, вода… З-заварка… С-сахар… Хотя, я понимаю, что уже поздно, — тут же пошла напопятную Эмма. — И тебе еще до дома ехать…

Ну, чего-то подобного я и ожидал. Только Логвинов-младший, каменеющий в штанах, надеялся на другой ответ, и не принял отказа. И я не мог удержаться, чтобы не шагнуть в сторону Эммы, замечая, что она пятится от меня назад, но не имея сейчас сил, чтобы остановиться. И был почти рад узкому проходу в прихожей и непосредственно стене, в которую Эмма неожиданно для себя, судя по удивленному лицу, уперлась спиной.

— Я не хочу чаю. Я хочу кое-что другое. Совершенно другое. И, может, хватит уже притворяться невинной девочкой…. которая не понимает, что нужно мужику? — последние слова выдохнул, вжав ее в стену своим телом.

— Дети… — пискнула она, ладонями, уперевшимися в мою грудь, отталкивая изо всех сил.

— Спят, — ответил я.

— Я не могу, — она стремительно краснела под моим взглядом.

— Можешь.

— Я не хочу.

— Уверена? — спросил, обхватывая мочку ушка губами и чувствуя ее невольную дрожь. — Хочешь…

И я хочу. Очень хочу. Так хочу, что готов взять Эмму прямо здесь, прижав к стене… Просто трогал губами нежную кожу за маленьким аккуратным ушком и чувствовал с удивлением, как легко сбивается мое дыхание, как, ставшее вдруг непослушным, тело все крепче вжимается в неё — сладко пахнущую, мягкую…

Да что это за наваждение-то такое! Который день, как привязанный, хожу за Эммой! И сейчас… Приказывал себе мысленно ехать домой, но оторваться от нее не мог. А где-то в глубине души, словно я — не взрослый мужик, а неуверенный в своих силах и способностях, зеленый пацан, зрела обида на женщину, замеревшую сейчас в моих объятиях. Я ведь стараюсь — помогаю ей, развлекаю ее, детей… А она! Отталкивает, словно я неприятен, словно ничего общего иметь со мной не желает!

И в тот момент, когда, так и не получив никакого отклика, я решил отстраниться и уйти, именно когда я уже почти начал отодвигаться, ладошки, до этого упиравшиеся мне в грудь, отталкивающие, вдруг взлетели вверх, обхватили мое лицо и не позволили! Наоборот, удержали на месте. А потом Эмма привстала на цыпочки и сама поцеловала меня!

Я вовсе не собирался быть грубым, и совершенно точно не хотел сделать ей больно, да только почему-то хреново соображал, касаясь ее. Настолько хреново, что происходящее казалось мне нереальным, невозможным.

Особенно то, как Эмма прикусила мою нижнюю губу, как сама провела по ней языком, робко проникая им в мой рот, трогая край зубов… И, наверное, все-таки был груб, когда подхватив ее за ягодицы, прижал спиной к стене и начал теряться возбужденным членом именно там, куда так стремился попасть.

Вдруг показалась лишней одежда. Она раздражала настолько, что мне, как дикому зверю, хотелось сорвать ее с Эммы, да и с себя тоже, мне хотелось целовать и ласкать ее обнаженную, открытую, доверившуюся, отзывающуюся вот так же, как сейчас — по полной.

Ее руки беспорядочно двигались по моим плечам, заползали в волосы, тянули за них, причиняя легкую боль, странным образом переходящую в удовольствие и только усиливающую мое возбуждение.