Будьте моим мужем (СИ) - Иванова Ксюша. Страница 33

И по убитому голосу и по тону я понимаю, что она снова напридумывала себе что зря, и теперь будет изводиться этими мыслями до утра.

— Мы с ним. Ты рядом. Ты готова даже родных детей оставить, чтобы помочь ему. Просто вот в эти конкретные полчаса ты всё равно ему не была нужна — ребенок же спал! А мне была очень нужна… А если бы у меня от перевозбуждения… голова разболелась?

Она задумалась, переваривая мои слова. А я все-таки лег к ней обратно, решив дождаться, когда эта безумно совестливая женщина заснет, а потом уйти. И уже сквозь сон, услышал задумчивое:

— А почему голова?

43. Эмма

Вчера утром в магазине он был свежевыбрит. Всего сутки прошли, и вполне себе приличная щетина покрывает подбородок. Я осторожно веду пальцем по скуле, над верхней губой, очерчиваю линию подбородка… Рассматриваю мужественное, красивое лицо и прямо-таки уговариваю себя оставить его в покое, дать ему поспать еще немного, уйти на другую кровать. Вот в коридоре уже слышны чьи-то тихие разговоры. Вот чем-то звякнули на сестринском посту. Андрюша спит, тихонько посапывая, снова сбросив тонкое покрывальце к самым ногам. Павел тоже спит. В любую минуту может кто-нибудь войти… А я все никак не могу оторваться от него, разорвать физический контакт, убрать руку, даже во сне прижимающую к крепкому, мускулистому телу. И нет никакого волнения перед медицинскими процедурами, которые непременно ждут Андрюшу сегодня — обычно в больницах я всегда в напряжении, всегда с дрожащими от страха руками. И мне кажется, что это от Паши идет волна уверенности, спокойствия, понимания, что он все решит, он обо всем договорится. Он обязательно сделает так, чтобы все-все у нас было хорошо!

В голове каша, в теле приятная истома и легкая усталость в некоторых мышцах… И ни капли сожаления. Тяжело вздыхаю то ли от того, что все-таки встаю, отчаянно скрипя пружинами, то ли от осознания собственного морального падения — я бы даже сейчас не отказалась повторить то, что было ночью…

… Нас обследовали в больнице. Томограмма головного мозга показала наличие небольшой кисты между какими-то там долями мозга. Якобы эта киста в результате падения мальчика или по какой-то другой причине, как-то там надавила, пережала какую-то точку в головном мозге, и в результате случился приступ. От страха я почти ничего из сказанного врачом не запомнила. Но, судя по всему, мне была отведена более примитивная роль — успокаивать, держать за руку, вытирать слезы, одевать-раздевать. А с докторами везде разговаривал Павел. Он на некоторое время оставался в каждом кабинете, показав нам с Андрюшей на дверь. О чем-то там разговаривал с врачами, мило улыбался пациентам, ожидающим своей очереди и ему почему-то позволяли задержать доктора, пропускали вперед даже! Я удивлялась чудесам — как ему удается производить впечатление на людей так просто, не прилагая особых усилий?

Вообще, он смотрелся удивительно органично даже здесь, в больнице. В нем не было этой нашей извечной суетливости, неуверенности, страха что-то не то сказать врачу, не запомнить, пойти не в ту сторону, занять очередь не в тот кабинет и, конечно же, ужаса перед вынесенным приговором.

Андрюше в холле на первом этаже мною была куплена большая раскраска и карандаши, и мальчик спокойно рисовал, примостив книжку на коленях и склонившись черноволосой головой.

В итоге, Паша объяснил мне, что пока нужно следить за ростом этой кисты. Приезжать раз в месяц, принимать выписанные лекарства. Вполне возможно эта проблема пройдет сама собой. А вот если все-таки рост будет… Тогда, возможно, будет предложена операция. Что интересно, анализы крови у Андрюша были в норме. И по внешнему его виду сказать о том, что вчера с ним случился приступ, было сложно.

— Игорь Ивановоч считает, что это новообразование спровоцировано тем же событием, которое заставляет мальчика молчать, — Павел специально при Андрюше не говорил о смерти матери, но мне было ясно, что он имел в виду. — Но молчит он вовсе не потому, что это как-то обусловлено физически. В общем, это — чисто психология. Нам прямой путь к Веронике.

— Да, мы к ней уже однажды ездили. Договорились на следующей неделе еще встретиться.

— Нет. Так не пойдет. Я позвоню ей. Будем возить через день — нечего кота за хвост тянуть!

При этих его словах Андрюша вдруг поднял голову, изумленно посмотрел на Павла и засмеялся. И вместе с ним совершенно ни к месту, засмеялись и мы тоже, потому что это было неожиданно и удивительно — мальчику с нами хорошо, он ничего не боится, он спокоен даже в больнице, значит, все обязательно будет с ним хорошо…

Нам разрешили ехать домой. Выдали список рекомендаций. По пути Павел завез Андрюшу в магазин игрушек, аргументируя тем, что ребенку нужны положительные эмоции после пережитого.

Я наблюдала, как мальчик с загоревшимися от радости глазенками впервые вкладывает свою ладошку в руку этому удивительному мужчине, с легкостью нашедшему подход к каждому члену моей семьи и идет вслед за ним между стеллажами со всевозможными игрушками.

Он интересно выбирал. Не бегал в нерешительности от одной полки к другой, как это всегда делала Полинка, а медленно шел, всматриваясь и ничего не трогая. Постоял возле конструктора, удерживая заскучавшего в этом месте Павла рядом с собой.

А потом взял две небольшие коробки с заводными собаками — белым пуделем с розовым бантом и бульдогом с косточкой в зубах. Потом, уже возвращаясь ко мне, возле самой кассы, вытащил из коробочки со всякой мелочовкой кубик Рубика и поставил в корзину к Павлу.

— Это все? Ты уверен? Можешь взять еще что-то. Конструктор, например. И зачем тебе две собаки?

Мальчик молчал. Стоял, опустив голову, будто его ругают.

— Эмма у нас глупенькая, — выкладывая игрушки на кассе вдруг засмеялся Паша. — Это — Андрюше, а это — Полине, ну а вот это, чтобы Кирюха мозг развивал.

Обо всех позаботился! Не знаю, как мне удалось сдержать слезы… А дома, когда расплываясь в улыбке, настоящей, широченной, на всю мордашку, Андрюша вручал пуделя радостно пищащей Полине, я все-таки плакала, украдкой вытирая глаза рукавом, чтобы не увидела Вера Васильевна. Свекровь хлопотала на кухне, расспрашивала, вздыхала и качала головой, переживая за Андрюшу, как за родного. И ни слова не говорила о Паше…

А он уехал. Донеся свою сумку с нашими вещами до квартиры, все время разговаривая по телефону, Павел шепнул мне, прикрыв рукой трубку, что ему пора. Ничего не обещал, не спрашивал ни о чем, не предлагал… даже не поцеловал на прощание! Просто, поставив сумку, быстро побежал вниз по ступенькам, возмущаясь чем-то и распекая какого-то Сергея на все лады. И это меня немного задело. Хоть я и ругала себя — пол-дня с нами провел, а у него, между прочим, бизнес, работа, проблемы какие-то. А в сердце — тревога, вдруг больше не приедет?

— Ты покушай и иди отдыхай! Я за детьми присмотрю. И знаешь что, Эммочка, мы дома погуляем. Без тебя на улицу не пойдем. Чтобы снова с Андрюшей такого не случилось. Боится наш мальчик мужиков чужих, точно тебе говорю! Но вот ведь странно, на Павла он реагирует хорошо… А на вчерашнего заезжего молодца почему-то вот так… Ну, мало ли. Может быть, мужик этот кого-то нашему мальчику напомнил…

Поначалу я, занятая своими мыслями, просто пила заваренный Верой Васильевной чай, но потом стала вслушиваться и понимать, о чем идет речь. Андрюша вчера испугался кого-то?

— А что за мужчина? Он к вам подходил?

— Мы с Марьяной на скамейке сидели, она мне рецепт лимонного пирога с манкой рассказывала. Там все так просто делается, а получается во-от такой корж…

— Вера Васильевна, рецепт потом. Что за мужчина был? Чего он хотел? — мне почему-то казалось важным выяснить все про этого мужика.

— Он подошел к нам. А сам как-то очень уж внимательно на площадку с детьми посматривал. Я еще подумала, что это из семнадцатого дома жилец новый, из семьи, которая в квартиру Горбуновых вселилась. Представляешь? Три года Людмила продавала халупу свою, все никак продать не могла. Да это и не удивительно, там ремонт капитальный делать нужно, трубы не меняли сто лет, котел газовый накрылся…