Неожиданная Россия. XX век (СИ) - Волынец Алексей Николаевич. Страница 12

Через несколько дней после первой японской атаки на русскую эскадру в Порт-Артуре, германский канцлер Бюлов обратился к российскому министру Витте с предложением начать переговоры о заключении торгового договора. Россия начала переговоры вынужденно. «С нашей стороны, – писал позднее сам Витте, – они были в значительной степени стеснены фактом русско-японской войны и открытой западной границей».

15 июля 1904 года на основе германских предложений была подписана «Дополнительная конвенция к договору о торговле и мореплавании между Россией и Германией». Формально потери обеих сторон от повышения таможенного обложения были примерно одинаковыми. Фактически же конвенция наносила ущерб только экономике России.

Повышение пошлин на русский хлеб и масло было проведено в интересах германского «юнкерства», то есть прусских помещиков, чьё сельское хозяйство тогда составляло основу благосостояния офицерского сословия Германии. Снижение пошлин на русский лес и смазочное масло было проведено в интересах германских промышленников.

По новому соглашению Россия отказалась от права использовать репрессивные пошлины против германских экспортёров, широко применявших демпинг на внешнем рынке. Тем самым более слабая русская промышленность оказалась без защиты протекционистских мер в конкурентной борьбе с германским экспортом.

Всё это не могло не оказать негативное влияния на отношение русского общества к немецкому соседу.

«Таков был взгляд на немцев в старину»

Уже с 70-х годов XIX века в российской прессе постоянно сообщалось об исключительно быстром и эффективном развитии германской экономики. Данная информация приходила в несоответствие с прежним образом слабой в экономическом и политическом плане Германии, рождая в российском обществе первые смутные опасения.

В самом конце XIX века известный российский инженер и ученый, а по совместительству крупный чиновник Министерства финансов Российской империи Константин Аполлонович Скальковский в своей работе «Внешняя политика России и положение иностранных держав» отмечал это: «Слово пруссак – Preusse означает по-литовски "лесной человек"… Таков был взгляд на немцев в старину». Сравнивая с новым положением дел, Скальковский эмоционально восклицает: «Теперь какая с Божьей милостью перемена! Германия может считаться первою на континенте Европы державою по образованию и богатству. Германская промышленность и торговля начинают занимать господствующее положение на всем земном шаре и вытеснять самых могущественных соперников».

Уже тогда Скальковский сделал вывод о том, что интенсивное продвижение немецких товаров на мировых рынках опасно для России. Кроме того, в работе инженера и чиновника Скальковского отчетливо просматривается стремление представить промышленное развитие Германии как часть планов по завоеванию мирового господства.

Уже упоминавшийся крупный российский политик Сергей Юльевич Витте в своей работе «Национальная экономия и Фридрих Лист» главной причиной успехов германской экономики считал то, что немцы вовремя сумели перестроить свое экономическое мышление и взять на вооружение экономическую доктрину Фридриха Листа, известного немецкого ученого начала XIX века. Лист, как сейчас бы сказали, был национал-демократом – сторонником конституции и «экономического национализма».

В своей книге министр Витте на примере недавней истории объединённой Германии обосновывал необходимость ускоренной индустриализации России. Книга впервые вышла в 1889 году, а вторым изданием она была выпущена уже накануне Первой мировой войны под несколько изменённым и характерным названием «По поводу национализма. Национальная экономия и Фридрих Лист». Стоит привести некоторые наиболее характерные цитаты из неё: «Нация, как и человек, не имеет более дорогих интересов, как свои собственные… Когда Лист писал свое сочинение, Германия находилась в той же экономической зависимости от Англии, в какой мы находимся ныне от Германии».

Перед началом Первой мировой войны русское общество проявило особый интерес к немецкому капиталу в России. В процессе определения союзников и противников в грядущей войне немаловажным фактором была зависимость России от капиталов той или иной страны.

Показательно, что первые научные попытки подсчитать немецкий капитал в русской экономике появились именно в 1914 году. Киевский еврей и русский экономист начала XX века Исаак Левин (кстати, что характерно для России тех лет, получавший образование в университетах Лейпцига и Мюнхена) в работе «Германские капиталы в России» на основании официальных данных приводит цифры о немецком капитале в различных областях экономики Российской империи. Он не только сопоставляет количество немецкого капитала в России с капиталами других стран, но и анализирует приемы и методы проникновения немецкого капитала. По мнению Исаака Левина, немецкие компании занимали тогда четвертое место по общему числу вложенных в России капиталов после французских, бельгийских и английских корпораций.

Левин, пользуясь данными Министерства финансов Российской империи, произвел расчеты, показавшие, что с начала XX века английский и французский капитал все больше доминировал в России, а германский сдавал свои позиции. Этот вывод подтверждается и современными исследователями.

При этом в русском обществе вопрос зависимости от французских и британских капиталов практически не обсуждался, но не прекращались дискуссии о засилье немецких промышленных товаров на российском потребительском рынке и обсуждения действий немецких властей по притеснению российского аграрного экспорта. В России всю вину за осложнение торговых отношений между двумя государствами возлагали на Германию. Такая точка зрения была весьма популярной в русском обществе, хотя лишь отчасти соответствовала действительности.

Накануне 1914 года, в связи с подготовкой к пересмотру торгового договора от 1904 года, в России развернулась активная и широкая кампания по пропаганде борьбы с «немецким засильем». В этой кампании недовольство общественности засильем германских товаров соединилось с желанием русских предпринимателей избавиться от германских конкурентов и банальной шовинистической пропагандой. В прессе всё сильнее зазвучали призывы «проснуться и увидеть систематическое отставание России от Германии» (цитата из статьи с говорящим названием «Пора проснуться» в популярном петербургском журнале «Новое слово»).

«Наши друзья французы заменят немцев»

В отличие от других европейцев, имевших «бизнес» в России, немцы, старались постоянно и непосредственно присутствовать на своих предприятиях и фирмах. Этому способствовала и обширная, насчитывавшая к 1914 году два миллиона человек, немецкая диаспора России. Как подчеркивал в том же 1914 году уже упоминавшийся русский экономист Исаак Левин: «С немцем в основанном им предприятии мы сталкиваемся ежеминутно. С французом – лишь пока банк решит поместить свободные средства в русскую промышленность».

Видимо в этом и лежит причина, что русская общественность довольно равнодушно относилась к куда более существенной финансовой зависимости от Франции и в то же время весьма нервно реагировала на любые моменты, подчёркивавшие связанность российской экономики с немецкой.

При этом враждебность к германскому экономическому могуществу была в России ощутимой на обоих флангах политического спектра. Справа ее разделяли партии крупного русского капитала, «кадеты» и «октябристы»; слева – различные народники и их политические наследники, социалисты-революционеры.

Представители русского национального капитала часто цитировали слова Василия Тимирязева, министра торговли в правительстве Столыпина: «Мы не можем позволить, чтобы русская промышленность была полностью сокрушена германской индустрией».

Последний министр финансов Российской Пётр Людвигович Барк, кстати, лифляндский немец, прямо раздувал эту истерию, высказываясь в 1914 году так: «Именно за счет своей торговли с Россией Германия смогла создать свои пушки, построить свои цеппелины и дредноуты!.. Наши рынки должны быть для Германии закрыты. Наши друзья французы заменят немцев на русском рынке».