Любовь по смете не проходит (СИ) - Винд Дасти. Страница 54
— Аня? Что случилось? — мама, кутаясь в пуховый платок, рассеянно оглядывала меня.
— Паша не привез мое вино, — на полном серьезе ответила я. — Вот и приехала.
Мама часто заморгала, а потом, поджав губы, качнула головой.
— Поругались…
— Расстались, — поправила я.
— Серьезно? За один день? Пф-ф-ф, — мама фыркнула. — Заходи, разберемся. Отцу скажи, что просто соскучилась. И улыбнись. Давай-давай, все живы.
— Да улыбаюсь я!
На крыльцо вышел отец и удивленно уставился на меня.
— Дочь, ты что ли?
— Я.
— Ну… Проходи, милая, проходи. Как раз чай пили.
— А я за вином…
— Ну да… За вином… Проходи, холод не пускай.
— Пап, я…
Стоило мне войти в прихожую, как я тут же очутилась в объятьях отца. И мне огромного труда стоило не разреветься.
Потом мы пили чай с лимонным печеньем, смотрели старую французскую комедию, которую давно успели забыть. Папа — как всегда, молча, мама — с едкими замечаниями. Я свернулась в кресле и изредка машинально улыбалась. Женя не звонил и не писал. И мне было… пусто. Не плохо, нет, потому что я точно знала, что это не конец, осознавала, что ответы впереди и, возможно, я и смогла бы его понять.
Но простить… Измену? Черт, я не могла в это поверить. Для меня такой его поступок казался невозможным, абсурдным, уничтожающим.
— Аня, — мама тронула меня за плечо, и я, вздрогнув, открыла глаза. В гостиной было темно, только с коридора слабо бился свет, теплый и уютный.
— Я уснула?
— Да, отца я тоже отправила спать, хотя он очень хотел с тобой поговорить.
Я спустила ноги на пол и, откинув волосы со лба, уставилась на мохнатые тапочки, притулившиеся у кресла.
Мне бы тоже хотелось побеседовать с папой.
— Ты будешь вино? — спросила мать. — Я достала из погреба.
— Тутовое?
— Конечно.
Она отвернулась и направилась на кухню. Я, протерев глаза и потянувшись, поплелась следом. На кухне у вытяжки был включен свет, и это его оттенки добавляли обстановке тепла и уюта. Мама достала стаканы (домашнее вино у нас пили стаканам) и поставила один передо мной.
— Что скажешь, Нюта?
Я села на стул и, поджав под себя ноги, покачала головой.
— Мам, я, правда, не хочу все это лопатить. Давай, просто посидим.
— Хорошо, — мать плеснула себе вина и села рядом. — Как Паша с Ритой добрались? Без приключений?
Я вздохнула. Нет, так дело не пойдет. Мне нужна была поддержка родителей, но я вряд ли могла бы в ближайшее время сказать отцу, что внуков у него, возможно, не будет.
— Мама… — я обняла стакан ладонями. — Женя сказал, что изменил мне.
— Ох…
— И я… Я поверить не могу, — защипало глаза. Я сморгнула, но по щекам потекли слезы. — Что, после того как я приняла, что он… что мы… Я ведь так боюсь… Боялась…
— Чего, Нюта?
И я рассказала ей обо всем. Шепотом, со всхлипами — про Женю, про лечение, про ЭКО, про его семью и Инну, про Нату и про измены, про чужие слова и "ярмо". Мама, задумчиво щурясь, смотрела на меня и кивала, ничего не говоря, только слушая.
— Зачем он так сделал? Почему? Я же… У нас же все было хорошо. Он сам говорил, что мы готовы… А потом… Зачем?
— А почему ты сама у него это не спросила? — подала мама голос, и я растерянно уставилась на нее.
— Что не спросила?
— Почему он тебе изменил. Или… — мама глотнула вина, выдержав паузу. — Почему так сказал? Ты же убежала, как черт от ладана. Не похоже на тебя.
— Не понимаю, к чему ты клонишь. Мне было плохо. Я не знала, что делать.
— Ой ли, — мама вскинула брови. — Ни концерта, ни угроз. Взяла и удрала. Легко и просто, как будто этого и хотела.
Я нахмурилась. Слезы высохли.
Вот и слова поддержки. Поэтому мы с матерью почти никогда не говорили по душам. Она не умела сочувствовать.
— Я что, должна была выпытывать у него, что его во мне не устроило? Серьезно?
— Поговорить ты с ним должна была точно. И должна до сих пор. Сама же знаешь, что это не бесповоротно, — мама, глядя на меня, снова прищурилась. — Подними-ка голову и не прячь глаза, Нюта. Скажи мне, девочка моя, ведь тебе слова этой стервы тоже запали в душу? Глубоко запали, едко, как проклятье. И ты испугалась. Испугалась, что так и будет. А он дал тебе повод. Хотела же убежать, признайся?
— Я… не знаю…
— Взять, все бросить и убежать. Как улитка спрятаться, — мать горько улыбнулась. — Не смотри так обиженно. Я не зла тебе желаю, а силы. И здравого смысла. Не знаю, правду он тебе сказал об измене или нет, но, если ты готова к тем испытаниям, что вас ждут, узнай это. Не беги. Подумай спокойно, головой, как всегда делала. Сможешь ли, справишься ли…
Мы помолчали. Я глотнула вина и всхлипнула.
— После его слов что-то разбилось, да? — мама накрыла мою ладонь своей. — Меньше любовь стала?
— Не знаю. Это было слишком неожиданно.
— Раз не знаешь, поговори с ним. Он, хоть и старше тебя, но, как я думаю, тоже запутался. С такой-то семьей. День-другой — езжай обратно. Мы тебе во всем поможем, но решать за тебя никто не будет.
Рыдания подступили к самому горлу, и я спросила сдавленно:
— А, может, так лучше? Если мы расстанемся? Что, если… Если у нас никогда не будет детей? Если не получится…
Мама недовольно посмотрела на меня.
— А если завтра ядерная война?
— Мама!
— А ты будущее "еслями" не мерь. Неврастиничкой станешь. Хотя, по-моему, уже…
— Ну спасибо…
— Допивай свое вино, и иди спать. Утро вечера мудренее, — она отвернулась к окну и закусила губу, о чем-то раздумывая. Я ждала, напряженно наблюдая за ней.
— Одно запомни, — со вздохом произнесла она и обернулась. — Тебе нужно с ним поговорить. И только потом решить для себя — да или нет, никого не мучая.
— Ты думаешь, он мне соврал?
Почему-то вспомнилась бумажка с красным крестом под его пальцами.
— Думаю, — мать кивнула.
Я поднялась и поцеловала ее в щеку.
— Спасибо, мам. Спокойной ночи.
— Спокойной, — мама снова отвернулась к окну, а я, ещё раз проверив мобильный на наличие сообщений, поплелась в свою комнату.
Может, я и хотела сбежать, но он позволил. Он оттолкнул меня и не захотел догнать.
Почему?
И уже в полусонной дреме поднялись из памяти его же слова: "Иногда, когда ты кого-то сильно любишь, ты пытаешься защитить его всеми возможными способами. Даже причиняя ему боль. Потому что эту боль он выдержит, а ту, от которой его пытаются защитить — нет".
— Господи, Шершнев, — прошептала я, проваливаясь в сон. — Ты переиграл в босса…
В жизни Алексея иногда бывали такие дни, когда он ощущал себя всесильным. Жизненные неудачи тогда отходили в тень, обиды забывались, и он был готов рваться к цели и побеждать. Сегодняшний день начался именно с такого ощущения. Алексей пребывал в очень хорошем расположении духа, хотя повода вроде бы и не имелось, разве что только выпал первый снег. Красивый, чистый, крепкий, с хрустом под ногами и буксующей зимней резиной. Но большая машина Алексея ничего не боялась, как и он сам.
На работе он, по случаю отличного настроения, решил побыть "хорошим полицейским" и, всем без исключения пожелав доброго утра, направился прямиком в кабинет Шершнева — очень Алексея беспокоил вопрос с премией. Детям нужны были подарки к Новому году, и искать всякую ерунду, типа штаба щенячьего патруля и Леди Баг в водной трансформации (это вообще что?) следовало заранее.
— Приветствую, — Алексей завалился в кресло перед столом босса и, откинувшись на спинку, сцепил на уровне груди пальцы в замок. — Что, Женек, по кофею?
Евгений стоял у окна. Через полоски жалюзи, чуть приоткрытых, ему на лицо падал холодный свет с улицы, и Шершнев казался бледным и вообще синим, как труп. Алексея это нелестное для друга сравнение смутило.
— Эй, хватит медитировать.
Женя кивнул и вернулся за свой стол.