Версия про запас [Дело с двойным дном] - Хмелевская Иоанна. Страница 3

Бунт мой носил рациональный характер. Для начала я не позволила отлучить меня от рисования. Учительница говорила, что у меня есть способности. Я солгала, что нам добавили учебных часов, и оставалась в школе подольше, учась живописи. Отлично понимая, что самостоятельная жизнь требует денег, я хотела заняться репетиторством, но тётка мне не разрешила. Тогда я стала делать рекламу. Я была способной, дешевле обходилась работодателям и потому получала заказы, но один-два свободных часа в день, добытых с помощью вранья, ограничивали мои возможности. Много я заработать не могла, но даже та малость сильно изменила мою жизнь. У меня наконец-то появились собственные деньги.

Когда мне исполнилось семнадцать лет и я получила аттестат зрелости, случилось чудо. Та самая учительница рисования, с которой мы в конце концов подружились, собралась в Штаты, ориентировочно года на два, и оставляла однокомнатную квартиру, полную цветов. За цветами кто-то должен был ухаживать, и она предложила мне пожить там.

Я поверить не могла своему счастью. Выехала от тётки. Разрешения не спрашивала, просто объявила, что я уже совершеннолетняя и хочу сменить квартиру. Переезд не доставил трудностей: у меня ничего не было, а взять с собой ничего не дозволялось. Я поступила в Академию художеств, как сирота получила стипендию, могла наконец заработать на рекламе, так что мне было на что жить. Я впала в эйфорию, часами бродила по городу, навсегда рассталась с косами, ела, что мне нравилось, делала, что хотела и, наконец, я жила одна, в чистой комнате, при открытых окнах! У меня была яркая лампа! Тётка пользовалась исключительно двадцатипятиваттными лампочками…

Я бы с удовольствием забыла о ней навсегда и никогда больше не переступала порога этого дома, но у неё были способы меня удержать. И опять не обошлось без пани Крыси…

Случилось это, когда я ещё жила у тётки. Видимо, они поссорились и пани Крыся решила тётке насолить. Она ворвалась ко мне в спальню; тётка пыталась преградить ей путь, но пани Крыся была крупнее, моложе и наверняка сильнее. Отказавшись от борьбы, посиневшая от злости тётка села у стола, крепко сцепив ладони. Пани Крыся с нескрываемым удовлетворением объявила мне, что все мало-мальски ценное в этом доме является моей собственностью, поскольку принадлежало моим родителям. Серебряные подсвечники, серебряная посуда, старая фарфоровая супница, настоящий Хелмонский на стене, антикварный комод, яшмовые напольные часы, драгоценности, о которых я ничего не знала, а кроме того, фотографии. Четыре альбома фотографий, среди которых был свадебный портрет моих родителей и многочисленные снимки времён их молодости. Это меня потрясло. Родителей я не помнила, не имела ни малейшего представления о том, как они выглядели, и мечтала увидеть их во что бы то ни стало.

Тем тётка меня и держала. Сказала, что покажет мне снимки и даже отдаст, если заслужу. Я отлично понимала, что та врёт, лгуньей она была патологической, ведь сколько лет вдалбливала мне, что после моих родителей ничего не осталось, но вопреки разуму я не теряла надежды. Бывала у неё не реже раза в неделю, стараясь изо всех сил заслужить фотографии, оплачивала её счета на почте из собственных денег, приводила мастеров для всяких починок в этом разваливающемся доме, терпеливо выслушивала нарекания, ругань, претензии и жалобы на многочисленные болезни, бегала за лекарствами, и при всем при этом сладостным утешением служила мне мысль, что я здесь больше не живу. Возможно, моя ненависть утихла бы, если бы сама тётка не позаботилась о том, чтобы её разжечь.

Она страшно разозлилась на меня, когда я исчезла на три недели. Первый раз в жизни я осмелилась выехать на море, за что и была наказана, хотя предупреждала о своём отъезде. Предупреждение тётка не приняла во внимание и по моему возвращению объявила, что, видно, те альбомы мне больше не нужны, поэтому она и не будет их хранить и один уже даже сожгла. В доказательство продемонстрировала мне кусочек обугленной обложки. Я не убила её тогда, хотя удержаться стоило больших усилий. Позднее, придя в себя, сообразила, что, во-первых, ей негде было их сжечь, не над газом же, а во-вторых, она, без сомнения, опять врёт. Однако я пережила нелёгкие мгновения, ибо желание увидеть лица родителей стало моим наваждением. Если бы я знала, где она хранит альбомы, то забрала бы силой, но в этой жуткой свалке, которую являло собой жилище достойной старушки, нелегко было бы отыскать слона, не говоря уж о более мелких предметах! Я ничем не могла себе помочь и возненавидела тётку ещё сильнее…

— Боже праведный, — сдавленным голосом произнёс Януш. — Что ты там ещё натворила?…

В первое мгновение я всего лишь удивилась. Меня переполняли сомнения, правильно ли я поступила, отдав задаток за ту последнюю квартиру, которая меня так очаровала, но моей тётке может не понравиться, и тогда расходы буду нести я, а не она. Пятнадцать миллионов на дороге не валяются. Остальные события дня выпали из головы, в памяти образовался пробел. Однако Януш о задатке ещё ничего не знал, я не успела проговориться ни словом. О чем же он тогда спрашивает?…

— А что такое? — неуверенно отозвалась я.

Он дожидался меня в моей квартире и на скрежет ключа вышел в прихожую. Взял из рук сумку, повесил мой плащ и направился в кухню, но на пороге остановился.

— Геня узнал тебя по описанию, но не был уверен, поэтому начал с меня. Так это ты была в том доме на Вилловой?

Пробел в моей памяти стал заполняться с невероятной быстротой. Я как раз пыталась зажечь газ русской зажигалкой, весьма капризной штучкой. То она поджигала газ сразу и без хлопот, а то тянула и устраивала настоящий взрыв. Я обернулась к Янушу.

— Господи, на Вилловой!… Те трупы?!…

Я вспомнила о газе, раздался мощный хлопок, и мне опалило ресницы, брови и волосы. Поставила на горелку пустой чайник, опомнилась, налила воды, отставила чайник и поставила кастрюлю с мясом. Януш молча пережидал мои нервные манипуляции.

— Да говори же ты наконец! — потребовала я и опустилась на стул. — Что там произошло? Уже что-нибудь выяснили?

Януш обошёл вокруг стола и уселся напротив меня.

— Как тебе в голову взбрело сбежать? Ведь тебя там видели! Ты отдаёшь себе отчёт, какие подозрения возбудило твоё поведение?

— Глупости! — рассердилась я, потому что проголодалась, устала, беспокоилась о задатке и была недовольна всем на свете. — Во-первых, никто меня там не знает, а во-вторых, в чем, собственно, дело? Зачем мне было убивать двух совершенно незнакомых людей? Или я вдруг ни с того ни с сего впала в манию убийства? Геня умом тронулся?

— Да нет, не тронулся, он пока неплохо соображает. Что ты там делала? Расскажи мне все, а я потом прокомментирую…

Яростно помешивая ложкой в кастрюле и превращая нормальные котлеты в фарш, я рассказала ему все. Закончила свой рассказ, уже заправляя салат. Достала тарелки с сушки, разложила еду и поставила на стол. Визит на Вилловую был настоящим кошмаром, но аппетита, к сожалению, он меня не лишил.

Януш с удовольствием потянул носом сочный мясной дух, вздохнул, повернулся и нашарил на сушке вилку.

— Ножи, как я понимаю, нам не понадобятся… Ну ладно, а теперь я тебе растолкую, к чему все это привело…

По звонку анонимной информаторши на Вилловую приехал полицейский патруль. Двое полицейских поднялись на лифте на четвёртый этаж, толкнули приоткрытую дверь и вошли в квартиру. Спустя немного времени один из них поехал обратно вниз, а другой вышел на лестничную площадку и закурил.

В состав следственной бригады, которая приехала через четверть часа, входил поручик Генрик Пегжа. В работе он был не новичок, посему приступил к исполнению своих обязанностей спокойно и деловито, не испытывая никаких дурных предчувствий. Начал он с двери.

— Она была приоткрыта? — спросил поручик полицейского, стоявшего на лестничной площадке. В это время начальник бригады, капитан Тиранский, прозванный коллегами для краткости и вполне заслуженно Тираном, вошёл в квартиру.