Вагон святого Ипатия (СИ) - Аббакумов Игорь Николаевич. Страница 142

– Половина Временного правительства ушла в отставку, остальные трясутся за свои кресла

– Один из членов правительства – Чернов – уже арестован.

– Меньшевистско-эсеровский Петросовет блокирован вооруженной анархо-большевистской толпой и вынужден принимать угодные ей резолюции.

Казалось бы, еще один шаг – и «временным» не устоять. Но… Ильич все дело провалил. У него Сталин больше занимался переговорами с Петросоветом чем собственно восстанием, Троцкий на тот момент вообще еще не был большевиком. Еще менее организованными были анархисты. Фактически, возглавить восстание было просто нЕкому. Огромное число собравшихся у Таврического восставших сыграло с ними злую шутку. В толпе растаяли остатки организации, немногочисленные активисты большевиков и анархистов просто потеряли друг друга и тем более не могли управлять остальными.

В этот момент сработало «правило Кромвеля»: в бою победит тот, у кого остался последний сохранивший порядок эскадрон. На разгон полумиллионной толпы были брошены… два орудия и сотня казаков. Капля в море, буквально. В районе Литейного моста этот отряд попал под пулеметный огонь восставших. Убито 6 казаков, 4 артиллериста. Было много раненых. Одно орудие было захвачено бунтовщиками. Казаки бросились врассыпную по соседним улицам. То же грозило и второму орудию, но конной артиллерии штабс-капитан Цагурия чуть не в одиночку открыл из него огонь, сначала подавил пулемет на Литейном мосту, а затем несколькими выстрелами вызвал панику в вооруженной толпе вокруг Таврического дворца. В очередной раз один грузин испортил русским всю малину!

Абсолютно не сочувствуя тому делу, которое защищал Цагурия, не могу не отметить: молодец, сволочь! Вот на таких крепких камешках история и делает свои самые забавные повороты…

На этом всё и кончилось. Толпа разбежалась, ночью матросы вернулись в Кронштадт. На следующий день речь шла уже не об уличных боях, а об обысках и арестах среди большевиков. РСДРП(б) была запрещена. Троцкий арестован. Ленин почел за лучшее вернуться в Финляндию.

Из Июльских событий товарищи революционеры сделали надлежащие выводы. В частности, поручать Ильичу организацию Октябрьского переворота они не спешили. Более того, их вполне устраивало пребывание Ленина в Разливе. Сидит он там себе и пусть сидит. Нечего путаться под ногами у более толковых людей, которые лучше его понимают в организации переворотов и умеют делать правильные выводы из неудач. К примеру, опыт переброски кронштадских матросов в центр города был сочтен удачным и почти буквально повторен в Октябре. Вопросы связи и управления на всех уровнях получили должное внимание – и потому через три месяца в руках у большевиков была не толпа, а дисциплинированная и маневренная вооруженная сила. Ну, и насчет «никаких переговоров с временным правительством» тоже не забыли…

В общем, заговоры он тоже не умел организовывать. Так в чем же его ценность? А ценность его была в том, что он умел привлечь к совместной работе людей, которые без него были не способны сработаться. Пока он был дееспособен, верхушка большевиков была занята делом, а не поеданием друг друга. Не только большевики. Старые специалисты вполне добросовестно трудились на благо Советской власти, при этом саму власть ненавидя. Стоило Ленину отойти от дел, как пошли битвы бульдогов и не всегда под ковром.

Так что, беру Ильича в долю. Не главой правительства, а на руководящий пост в министерстве юстиции. И не министром, а товарищем министра. Министр, Иван Григорьевич Щегловитов, меня почти устраивал.

«Холодный и жестокий, этот вечно улыбающийся и готовый улыбаться высокий старик с розовыми щёчками неизменно отвергал все ходатайства о помиловании или снисхождении».

Известен своими антисемитскими взглядами. Придерживается правых взглядов, покровительствовует «Союзу русского народа». За время управления министерством Щегловитов стал жупелом для либеральной общественности. Та его люто ненавидела. Так что с тем же Сталиным, который возглавлял черносотенцев он прекрасно знаком. Да и Ильич ему известен. Правда, той нужной мне решительностью, которая требовалась в данный момент, Иван Григорьевич не обладал.

– Иван Григорьевич, я считаю, что вам не хватает действенной поддержки со стороны общественности. Поэтому я решил усилить аппарат вашего министерства людьми, твердо отстаивающими принципы самодержавия именно в рамках общественной деятельности. Поэтому, у вас будет служить общественный контролер с правами товарища министра Владимир Ильич Ульянов.

– Ваше величество! С моей точки зрения, деятельность господина Ульянова выше всяких похвал. Но согласится ли он взять на себя столь опасную работу? Как вам известно, либералы и анархисты не брезгуют заниматься шельмованием и даже убийством верных слуг вашего величества. Стать жертвой бомбистов…

– Не переживайте Иван Григорьевич, господин Ульянов согласен взять на себя столь тяжкую ношу.

Чувствовалось, что Щегловитов не просто так согласился на назначение нового помощника. Понимает, на кого отныне будет направлена вся ненависть врагов государства. Позже, я получил информацию о том, что говорил Иван Григорьевич в кругу доверенных лиц.

– Господа, не стоит опасаться карьеры господина Ульянова. Если он проявит ожидаемое от него усердие, то рано или поздно станет мишенью для бомбистов. А если проявит недостаточное усердие, то лишится службы. Но что то мне подсказывает: что быть ему объектом охоты.

Ожидаемое усердие Ильич проявил. Он ведь не один пришел в министерство юстиции, а во главе целой компании общественников. К задаче искоренения разного рода девиантов он отнесся ответственно. При этом, руководимые им общественные обвинители прекрасно понимали, как нужно воздействовать на мнение что просвещенной публики, что простого народа.

Большинство привлеченных Ильичом кадров, были прекрасными ораторами и их речи оказывали такое воздействие на слушателей, что они теперь рукоплескали не адвокатам, а обвинителям. Стоит ли удивляться тому, что присяжные как правило выносили вердикт: «Виновен!», а судьи под гром аплодисментов отвешивали максимально возможные наказания. А если учесть, что я вынужден был уступить напору общественного мнения? Ведь раньше за антигосударственную деятельность виновные сильно не страдали. Максимум – ссылка на окраины Империи, откуда было нетрудно сбежать. А сейчас даже сбегать не стремятся, ибо в диких краях теперь можно неплохо преуспеть, если есть голова на плечах и полезные умения. Но теперь много что поменялось. Сочетание антигосударственной деятельности с преступлениями против общественной морали, народу очень не нравилось. Народ требовал крови! И Закон менялся в угоду народному мнению. Энтузиазм трудовых масс подогревался тем, что помимо сурового каторжного срока виновный терял все, что имел за душою материального. Конфискации подлежали земельные угодья в пользу малоземельных крестьян. Городская недвижимость становилась муниципальной собственностью, а деньги на счету в банке переводились в Фонд Общественного потребления. Стоит ли говорить о том, что борцов с тиранией старались извести под корень?

Правда, нужно отдать должное просвещенной публике, террор который творила свежеиспеченная «Ульяновская клика» не находил у нее одобрения. И она вовсе не молчала. Учитывая, что за высказывание личного мнения полиция уже давно никого не хватала, несогласные с политикой «Ульяновской клики» все накопившееся в душе возмущение выплескивали на страницы газет.

«Я помню времена, когда лучшие представители нашей молодежи затеяли хождение в народ. И сейчас, с высоты имеющегося у нас опыта революционной деятельности, можно смело говорить о том, что это было большой ошибкой. Ничего хорошего из этого не вышло. Наши восторженные юноши и девушки быстро осознали разницу между книжными представлениями о русском народе и тем, что народ представляет собою в действительности. Уже тогда стоило понять, что нет более надежных союзников реакции, чем темное русское быдло. Любой, даже самый невинный отзыв о самодержавии, везде заканчивался одинаково: мужичье хватало агитатора, вязала ему руки и сдавало полиции.