Читай по губам (ЛП) - Баннер Дэрил. Страница 21

Как только Клейтон устанавливает кран, достает четыре металлические ножки из отсека в основании и вставляет каждую из них в соответствующие слоты, фиксируя их на месте закручиванием. Ножки машины вытягиваются в разные стороны на полтора метра, что дает машине необходимый баланс. Клейтон протягивает шнур машины по сцене к розетке. Мгновение спустя он стоит перед «Бертой» и открывает маленькую дверцу металлической кабины на двоих человек, в которую нужно подняться.

Он гладит страшный аппарат, который ужасно грохочет в ответ.

— Ну-ну.

Последнее, что мне сейчас хочется — это быть похожей на испуганную девушку, которая не может справиться с высотой. Гордо приподняв подбородок, я подхожу к машине, решив, как выразился прекрасный Дик, сблизиться с «Бертой». Я бы предпочла сблизиться с мужчиной, который ее подключил.

Ступаю в кабину, и моя обувь скользит по ее поверхности. Я хватаюсь за дверь в попытке не упасть. Клейтон инстинктивно хватает меня за бедра, и на мгновение мы словно прирастаем к месту, глядя друг другу в глаза. Он быстро отпускает меня, заметив, что я сама спасла себя от падения. Чувствую, как мое лицо снова вспыхивает, когда вновь поднимаюсь в кабину, так сильно сжимая перила, что у меня белеют костяшки пальцев.

Клейтон поднимается следом за мной. Это не самая большая машина, в которой я когда-либо была, и подозреваю, что ее подъемная платформа, на которой мы стоим, предназначена для одного человека или, в лучшем случае, для двух маленьких людей. Когда Клейтон закрывает дверь и запирает ее, его тело практически прижато к моему.

Я вдыхаю его запах. Мое тело дрожит, поглощенное тем, как пахнет Клейтон — опилки, пот и оттенок специй. Тепло, которое он излучает, поражает меня так же сильно, как и его аромат, поэтому я борюсь с желанием прижаться к нему.

Это безумие. Это пытка.

Клейтон поворачивается ко мне. Его лицо настолько чертовски близко, что я чувствую его дыхание на своем лице.

— Готова?

Я киваю.

Он нажимает пальцем на консоль, которую я только заметила, и кабина дергается, пугая, а затем начинает медленно подниматься. Вибрации щекочут мои ноги.

««Берта» — старая стерва», — думаю я про себя.

Клейтон даже не держится за поручни для равновесия, он просто стоит, лениво расставив ноги, пока мы поднимаемся.

Все это время он наблюдает за мной. Я же не могу смотреть ему в глаза. Румянец на моих щеках по-прежнему сохраняется, отказываясь исчезать хотя бы на мгновение. По мере того как мы поднимаемся все выше, я начинаю вдыхать и выдыхать воздух через рот.

«Я не боюсь высоты», — напоминаю себе, а затем смотрю вниз.

Это самая большая ошибка. Сцена так далеко. Эта машина такая чертовски хрупкая, она раскачивается влево и вправо, пока мы поднимаемся, создавая впечатление, что вся кабина, которой мы доверяем наши жизни, закреплена на «Берте» двумя винтами и скотчем.

— Нервничаешь? — спрашивает Клейтон своим мягким сексуальным голосом.

Бросаю ему вызов, несмотря на свои страхи.

— Окаменела, — саркастично отвечаю я, а потом задаюсь вопросом, действительно ли это имела в виду.

Честно говоря, я по-прежнему яростно сжимаю перила, из-за чего мои ладони начинает сводить судорогами.

Всезнающая самоуверенная улыбка Клейтона снова играет на его полных губах. Я невольно облизываю губы, думая о том, что делала бы с ним, оставшись наедине в комнате, и эти мысли на секунду делают меня уязвимой. Держу пари, он может видеть мои мысли… эти мысли.

Тогда понимаю, что я сейчас наедине с ним в комнате. В очень, очень большой комнате. Я снова смотрю вниз. Черт, я явно не учусь на своих ошибках. Кабина продолжает двигаться вверх. Насколько высокая эта чертова сцена? Это самый большой зрительный зал, в котором я когда-либо была.

— Здесь, — говорит Клейтон.

Смотрю на него, потом замечаю, что именно он показывает. Мы добрались до подвесных труб, на которых висит занавес и кое-какие декорации. Кажется, тут есть плоское разрисованное солнце, или что-то на него похожее, которое висит посередине. Вероятно, оно осталось после летней постановки. Выше расположена сетка, на которую вешают осветительные приборы.

— Ты когда-нибудь…

Фокусируюсь на плоском солнце, чтобы не обращать внимания на то, как из стороны в сторону качается кабина и его голос поражает меня. Я приподнимаю брови.

— Я когда-нибудь?..

Он сглатывает и внезапно кажется чем-то расстроенным. Переводит взгляд в никуда, и резкое изменение настроения бросает тень на его лицо. С хмурым видом он достает телефон из кармана и начинает печатать. Я думаю, он пишет другу, когда неожиданно Клейтон поднимает экран к моим глазам:

Ты когда-нибудь работала на сетке?

Когда-нибудь вешала свет?

— О, — бормочу я. — Нет.

— Нет, — бормочет Клейтон, повторяя мой ответ.

Интересно, заметил ли он, что повторил за мной, но он снова погружается в свой телефон, печатая. Затем показывает экран:

Ты не собираешься умирать?

Ты в безопасности со мной.

Но я до сих пор не отпустила перила.

— Берта немного дрожит, — объясняю я. Тут же понимаю, что на самом деле практически кричу, и повторяю: — Немного дрожит, «Б-Берта».

Он кивает, затем что-то печатает:

Мы можем спуститься, если хочешь.

Почему он перестал говорить? Мне нравится мягкий звук его сексуального голоса… Он сам его ненавидит?

Меня осеняет одна мысль. Поскольку здесь только мы вдвоем, я нахожу в себе уверенность, которая покинула меня несколько дней назад на фуд-корте. Понятия не имею, откуда эта уверенность взялась, учитывая, что я в десяти секундах от того, чтобы от страха намочить штаны. Кабина качается во всех четырех направлениях, как рука ребенка, тянущаяся вверх, чтобы схватить конфету из недосягаемой конфетницы, наклоняясь влево, вперед, потом вправо и снова влево. Если смогу пройти через это и не выдать свой ужин на обтягивающую футболку Клейтона, я назову это победой.

Впервые убрав руку с перил, я поднимаю дрожащий, покрытый потом кулак и стучу в воображаемую дверь напротив себя, как будто мой кулак — это кивок головы, означающий «согласие».

Клейтон хмурится. Потом качает головой, раздраженно поджав губы.

Черт. Полагаю, я сделала это неправильно. Подношу кулак к груди и рисую круг, повторяя жест «извини» — тот, что сделала раньше. Что это был за жест? «Пожалуйста»? Как это ни странно, он похож на «извини». Мои руки парят в воздухе, когда я пытаюсь его вспомнить.

Неожиданно Клейтон хватает меня за руки, останавливая.

Мои глаза вспыхивают.

Никто из нас не двигается. Ошеломленно смотрю на Клейтона, а он смотрит в ответ, хотя я не могу прочесть выражение его глаз. Он почти злой. Лоб нахмуренный, как будто я только что ударила его. Кажется, он скрипит зубами, его челюсть сжата, а щеки напряжены.

Воздух между нами такой неподвижный, будто ни один из нас не дышит.

Затем его хватка ослабевает, но Клейтон все еще не отпускает мои руки. С лицом, затвердевшим, словно камень, он говорит:

— Не надо.

Я просто пыталась поговорить с ним на его… родном языке. Почему это неправильно?

— Неужели у меня так плохо получается?

Он снова хмурится.

— Это так? — давлю я, мои руки все еще пойманы в его сильную, но странно нежную хватку. — Ужасно? Я просто ужасна в языке жестов? Это так?

Клейтон блуждает взглядом по моему лицу, словно пытается что-то найти. Он не понял мои слова? Я говорила слишком быстро?

Я продолжаю говорить:

— Неужели с моими руками все настолько плохо? Я выгляжу глупо?

Все равно, зверь передо мной молча смотрит.

— Может, мне печатать на телефоне? — говорю я, не в силах заткнуться. — Ты бы предпочел это чтению по моим губам?