Закон постоянного невезения [Невезуха] - Хмелевская Иоанна. Страница 23

— Вам нужно точно? — неуверенно спросила я. — Мне придётся покопаться в старых календарях.

— А приблизительно?

— Четыре года тому назад. Сейчас у нас что — конец июня? А это была Пасха. Значит, четыре года и примерно два или три месяца, в зависимости от того, когда тогда была Пасха, сейчас я просто не помню.

— А после этого? В последнее время?

— Ни после этого, ни в последнее время. Пан Доминик избегал меня, а я — его, поэтому нам легко удалось обойтись без каких-либо контактов.

— Но до того это было довольно близкое знакомство?

Ушки у моей родни свисали уже чуть ли до самого стола. Я задумалась, вывалить ли все при них или же хоть чуть-чуть сохранить лицо. Не приняв никакого решения, я стала балансировать на грани умеренной правды.

— Да. Близкое. Весьма близкое к сожительству.

— И вы его так внезапно оборвали, как раз на Пасху четыре года назад?

— Видите ли, об этом можно было бы долго говорить, хотя Пасха тут не при чем. Мы не руководствовались религиозными соображениями. Просто в какой-то момент после семи лет связи мы оба при шли к выводу, что продолжать её, эту связь, не имеет смысла, и окончательно расстались. Он — сам по себе, я — сама по себе. И привет.

— Но вы, без сомнения, могли бы что-то рассказать о господине Доминике?

— Мочь-то я, конечно, могла бы, причём чертовски многое. Но вы можете быть железно уверены, что я ничего не скажу. Должна же быть у человека хоть какая-то порядочность, даже если это человек женского пола. Меня воспитывали на понятии рыцарской чести и прочих тому подобных глупостях, поэтому считайте, что я лишилась памяти, впала в идиотизм и нечего не знаю. О господине Доминике лучше пораспрашивайте его самого.

— Это было бы несколько сложно, — вздохнул майор. — Спиритические сеансы не пользуются в полиции большой популярностью.

— Что?!.

— Я говорю, что спиритические сеансы у нас не используются…

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — раздражённо произнесла я, вовсе не притворяясь. — Вы хотите этим сказать, что Доминик находится на том свете? Он что — умер или как?

— На самом деле именно это я и хочу сказать.

Господин Доминик мёртв.

От изумления я потеряла дар речи. Смерть и Доминик представлялись абсолютно несовместимыми вещами — он всегда был здоров, как бык, берег себя с осторожностью недоверчивого кота, соблюдал рациональный образ жизни, был далёк от ипохондрии, прислушивался к своему организму, словно к самому чуткому хронометру, и казался абсолютно несокрушимым. Каким это чудом он мог оказаться мёртвым?

— Это невозможно, — сказала я в остолбенении. — Почему?.. Что с ним случилось?! А вы уверены, что он мёртв? Я не верю.

— К сожалению, это факт. Пан Доминик мёртв.

— И все равно я не верю. Как, черт возьми, он мог умереть? В моё время у него было идеальное здоровье, ездил он всегда осторожно, избегал всяческого риска… От чего он умер?

— Его убили. В его собственном доме в Лесной Тишине как раз тогда, когда вы там находились.

Я расстроилась, но это было не слишком-то благородное чувство, полное скорее злости, а отнюдь не жалости, к тому же с добавлением эмоций по поводу сенсационности этого события. С ума он что ли сошёл, всегда так невероятно остерегавшийся всего, вплоть до воздушных смерчей, такой предусмотрительный, такой самый гениальный на свете — и позволил себя убить?! Не иначе как его прикончили из пушки, из дальнобойного орудия или, вполне возможно, авиабомбой… Видно, достал он кого-то сверх всякой меры!

— Ни в какой Лесной Тишине я не находилась и вообще не знаю, где это, — запротестовала я с лёгкой рассеянностью, занятая своими собственными мыслями. — Интересно, кто же это его кокнул и как?..

— По моему мнению, будет лучше, если ты сразу же признаешься, — предупреждающе посоветовала мне бабушка ледяным тоном. — К тому же, как мне кажется, если ты проявишь раскаяние, то это может рассматриваться как смягчающее вину обстоятельство.

— Девочка моя, а ты действительно убила того пана? — озабоченно спросил дядя Филипп.

— Если уж ваши родственники высказываются так напрямую, то я тоже хотел бы получить ответ на этот вопрос, — крайне любезно присоединился к ним майор. — Вы убили Доминика? Должен сказать, что многое говорит за такой вариант.

Да что они все — с ума посходили, что ли?!

— Я вообще себе не представляю, каким это образом я могла бы его убить, — разозлилась я. — Выстрелить в него из ружья? С большого расстояния, с телеобъективом.., нет, извините, как его там… с оптическим прицелом, или, может быть, это как-то иначе называется… Но зачем?

— Вот этого я не знаю. Цель, равно как и причины убийства, известны вам, а не нам.

— Ничего мне не известно. Вздор. Делать мне больше нечего, как только убивать Доминика. Кто придумал этот идиотизм?

— А откуда вы знаете, что его убили из ружья?

— А что, в самом деле?.. Ниоткуда не знаю, просто другого способа я и представить себе не могу.

Ножом и с близкого расстояния — исключено, разного вида единоборствами он владел в совершенстве.

Яд отпадает, он ел и пил исключительно своё. Из чужих рук он бы и куска не взял, точь-в-точь хорошо выдрессированный пёс. Что-то ему на башку сбросить.., тоже нет, у него была реакция летучей мыши…

Только огнестрельное оружие, причём с большого расстояния, со всем остальным он бы справился.

— А вы умеете стрелять?

— В общем-то умею. Но разбирать эти штуки по частям, заряжать, взводить, чистить — это уж нет.

Тут, как с автомобилем — ты ездишь, а сервис ухаживает за машиной. Так что кому-то пришлось бы это за меня сделать.

— А вы пробовали?

— Нет. То есть да, один раз попыталась переломить двустволку, а ещё раз — вытащить что-то там с патронами из пистолета…

— Не из револьвера?

— Нет, у револьвера — барабан, а пистолет — плоский, это же каждый ребёнок знает. Царские офицеры крутили барабан, когда играли в свою самоубийственную рулетку, да и в кино у всех ковбоев всегда были револьверы, если я правильно помню. Не знаю, кто и когда придумал пистолет с.., вспомнила, обойма! Это называется обойма. Я попыталась, но все это так ужасно тяжело ходит, а у меня нет столько силы в пальцах, так что на первой же попытке все и закончилось.

— А откуда вы взяли оружие?

— Ниоткуда не брала, мне его сунули в руку.

— Кто сунул?

Ничего не поделаешь, не могла же я им соврать, все это в общем-то вполне можно проверить, пришлось говорить правду.

— Доминик, — призналась я с мрачной неохотой.

— Когда?

— Откуда я знаю? Давно. Сейчас, дайте подумать…

Лет девять тому назад.

— Где?

— Что где?

— Где это всовывание произошло?

— Где-то в Тухольских Борах, на какой-то полянке, которую я бы ни за что на свете не нашла. Что-то там стояло, какой-то сараи или овин, и в этот овин я и стреляла.

— А откуда пан Доминик взял оружие?

— Вынул из машины. Целый арсенал.

Все стали разглядывать меня ещё более напряжённо.

— Что именно он вынул? — заинтересовался майор.

— Ну тут вы от меня точного ответа не дождётесь, — вежливо предупредила я его. — Разные вещи.

Двустволку я опознала по двум стволам, а остального просто не помню, я даже и не пыталась во всем этом разобраться.

— Но длинноствольное оружие от короткоствольного вы отличите?

— Если они заметно различаются, то да. Но я иногда видела в кино нечто среднее, не длинное и не короткое, так в этом я не секу.

— А он какие вынул?

— Больше длинных, чем коротких, а всего их там штук шесть было. Но даже если бы вы мне все это показали на фотографиях или вообще живьём, я бы тоже не была уверена. Во всяком случае, все это стреляло.

— А у него было на них разрешение?

— Он говорил, что есть. И думаю, что говорил правду, потому что если бы у него разрешения не было, он бы не стал возить все это в машине и показывать бабам. Он всегда старательно избегал выносить на публику какие-либо нелегальные вещи.