Золотая муха - Хмелевская Иоанна. Страница 58

— Очень вам признателен, — мягко заметил он. — И буду ещё больше признателен, если пани наконец соизволит ознакомить меня с полной картиной известных ей обстоятельств, а не с отдельными кусочками. Однако учтите, меня интересует правда и только правда, от домыслов, пожалуйста, воздержитесь. Хочу знать всю правду!

Подумав, я пришла к нелёгкому решению и честно заявила:

— Нет, всю правду вам придётся самому узнавать, я её не знаю. Зато мне известны многие факты, из которых я сама делаю выводы, сопоставляю, провожу аналогии, причём зачастую руководствуясь интуицией. Боюсь, именно это вы охарактеризовали как «домыслы». И что, станете заносить их в официальный протокол, а мне потом отвечать? Ну уж нет. Никаких протоколов! Согласна честно расколоться и рассказать обо всем, но не здесь и не официально. Не желаю отвечать перед законом за умышленное введение в заблуждение органов правопорядка, если и введу в заблуждение, то, так сказать, частным образом.

— И за то буду признателен, — согласился нетипичный следователь. — А что вы имеете в виду под заблуждением частным образом?

— Ну, например, вы придёте ко мне вроде как в гости или ещё что…

— Очень хорошо, считайте, приглашение принял. Как только высвободится время, непременно приду. А пока можете быть свободны.

Как-то слишком многозначительно прозвучало это «пока»… Или мне показалось?

— Вот и думаю, может, лучше сразу, пока не поздно, сбежать в Аргентину? — грустно говорила я Костику в тот же вечер. — Почему в Аргентину — не знаю, но именно туда все сбегают, так что, наверное, имеет смысл… Ведь я столько наврала следователю… нет, не наврала, а просто столько не сообщила того, что должна была бы сообщить, уверена, такого он мне ни за что не простит, когда все раскроется. Как думаешь, что все-таки означает «пока можете быть свободны»? А потом?

— Ничего страшного, — успокоил меня Костик. — За ложные показания тебе полагается до пяти лет, но это если ты давала показания под присягой, так что по закону тебя обвинить не в чем.

— Сыщики разыскивают подозрительную бабу, а я как раз очень подозрительная.

Костик, который у меня уже чувствовал себя как дома, поставил на газ кастрюлю с сосисками и, обернувшись, утешил:

— Не раскаивайся, ты правильно сделала, дав следователю понять, что многое тебе известно.

— Знаю и не скажу? Ну что ты разглядываешь помидор? С него надо снять шкурку, а вон там миска. Поставь на огонь чайник. Отлей немного, чтобы быстрее закипел. А майонез и горчица вон на той полочке.

Я сидела по другую сторону стола, на табуретке, предназначенной для гостей. К этому приучил меня Драгоценный, который любил все делать сам, потому что другие делали хуже. Вот бедняге Костику и пришлось метаться между плитой, мойкой и столом. Я метаться уже не имела возможности, габариты моей кухни это исключали. Вдруг сообразила — какого черта сижу сиднем и даю указания, и я мучаюсь, и он мучается, пора вести себя, как положено нормальной женщине, а не как безрукой калеке. И вообще, хватит делать из меня идиотку!

— Вали отсюда, Костик! — потребовала я, решительно вставая. — Сядь вот сюда, вот так, бочком, бочком, а я займу твоё место. Не позволю больше меня терроризировать! В крайнем случае можешь достать стаканы из шкафчика, что у тебя за спиной.

Костик немного удивился, но послушно поменялся со мной местами, пробормотав что-то относительно того, что ещё неизвестно, кто кого терроризировал. А он лично никогда не настаивал, чтобы непременно крутиться у плиты. Пришлось пояснить, от кого я натерпелась, а поскольку всякий раз, как вспоминала Драгоценного, теряла спокойствие духа и требовалось время, чтобы обрести его вновь, я позабыла, о чем шёл разговор, и к нужной теме вернулась, лишь приступив к помидору.

— Ага, вот что меня тревожит. Я сказала — восемнадцать лет прошло, а он не прореагировал. Почему?

— Дай я отнесу, — предложил Костик, вставая, потому что я машинально вытащила поднос и поставила на него еду. Наверное, решила — лучше ужинать в комнате. — Возможно, твой капитан ещё не успел ознакомиться с материалами следствия. — Тогда тем более должен просто вцепиться в меня, чтобы все выдоить. Теперь-то наверняка уже ознакомился?

Обсуждение этой проблемы заняло все время, пока мы поглощали сосиски, потом вино, потом перешли к чаю. И все говорили, говорили. Костика ещё не допрашивали, а должны, ведь он тоже был янтарщиком. Вот мы и решали, что ему имеет смысл поведать капитану, а от чего лучше воздержаться. Во всяком случае до тех пор, пока не состоится моя неофициальная с капитаном беседа.

— Видишь, правильно поступают следователи, когда всех подозреваемых сразу изолируют друг от друга и вообще от общества, — самокритично заметила я. — И свидетелей следовало бы изолировать, а то вот так сговариваются и осложняют расследование. Ведь не только мы с тобой, небось Аня и Дануся тоже приняли меры.

Я как в воду смотрела. Вечером позвонила Дануся.

Оказывается, они с Зенобием уже согласовали свои будущие показания, и теперь она мне докладывала…

Зенобий сказал на допросе в точности то, что ему велели, в соответствии с нашими инструкциями. Признался — действительно направлялся к Франеку, но в квартиру не вошёл, потому как боялся оказаться замешанным в уголовное дело. Кажется, его не подозревают в совершении убийства, во всяком случае, такое у него создалось впечатление. И кажется, он сделал так, чтобы Данусю не допрашивали. А о том, что причастен к янтарю, сказал, вернее, не стал отпираться — полиция и без того знала. Воспользовавшись тем, что заговорили о янтаре, ловкач Зенобий попытался соблюсти свои интересы, и в свою очередь осторожно и ненавязчиво порасспросить полицию о золотой Мухе, авось что-то знают, да их на мякине не проведёшь. Вот пока и все.

Вяло курсируя из комнаты в кухню, я то и дело поглядывала в окно на виллу напротив, ибо это вошло у меня уже в дурную привычку, и вдруг увидела, как во двор интересующего меня дома въезжает машина пана Орешника. Это бы ещё полбеды, в конце концов, имеет право хозяин дома вернуться из поездки, но ещё через минуту к вилле подкатила вторая машина! Чья, интересно? Не Франека же, Франек в морге лежит. Схватила бинокль. Валтасар!

Вот когда я совсем потеряла голову, и было от чего. Орешник долго отсутствовал, Валтасар где-то скрывался, мошенники наверняка не встречались, по телефону боялись затрагивать скользкую тему, выходит, теперь съехались, чтобы все обсудить! Сейчас! Здесь! Костик мог бы подслушать, опыт уже имеется, но Костика нет!. Что же, мне так и сидеть сложа руки?! Ну уж нет!

И я, в чем была, выскочила на лестницу. Опомнилась, вернулась, сменила обувь — действительно, в сваливающихся тапках даже с лестницы не спустишься. Какое счастье, что замок в моей двери не захлопывается сам собой — ключи-то я, разумеется, забыла. Потом в голове промелькнул Драгоценный — а ну как и сегодня шпионит у дома Орешника, не хватает ещё наткнуться на него. Впрочем, вряд ли, в конце концов, живу здесь я, а не он, из моих окон виден дом Орешника, так что Драгоценный не в курсе последних событий на вилле. Черт с ним! У меня свои задачи, какое мне дело до всяких там драгоценных?

С некоторым усилием форсировав забор на задах кондитерской, я вспомнила отчёт Костика и подкралась к окну гостиной. И на сей раз оно оказалось приоткрытым. — похоже, семейство Орешников без ума от свежего воздуха. Шторы не задёрнуты, за прозрачной тюлевой занавеской маячили два расплывчатых человеческих силуэта. Свет в гостиной неяркий, горела лишь настольная лампа в углу комнаты. Двое расплывчатых — Орешник и Валтасар, кто же ещё? Говорили негромко, но кое-что удавалось расслышать.

— …у неё. Небось именно сейчас… — говорил один.

— Не скажет, — возражал другой. — И не отдаст.

— А если её малость… того…

— …поприжать? Не выйдет.

Интересно, кого это они собираются прижимать? Какую-то бабу. Уж не меня ли?

Довольно долго разговор вертелся вокруг неизвестной бабы, явно не вызывавшей ни у одного из собеседников симпатии, потом перешли к другой теме: