Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена. Страница 32

Даже Астафьев, смеясь, бросил:

— Рем, нафига ты тратился на артистов, когда у нас свои такие кадры?

Ремиру, наверное, одному смешно не было. Противно было, это да. Только не от того, что там Лиза исполняла, чем трясла и как выглядела, хотя и он искренне не понимал, зачем она оголила живот. Просто с юности не выносил, когда все смеялись над одним, когда все травили одного, стаей, скопом. Когда видел такое, откуда-то из глубины поднималась горечь и злость.

«Горностаева, поди, тоже смеётся. Это же как раз в её вкусе — все на одного. А тут тем более позорят её недруга».

Он метнул взгляд в ту сторону, где сидела она, но её не обнаружил. Ни Полины, ни Хвощевского вообще не было за столом. Это почему-то ещё больше рассердило. Он наполнил себе рюмку, выпил и поднялся из-за стола.

— Ты куда? — перестал смеяться Макс.

Не отвечая, Ремир прошёл на сцену и присоединился к Лизе. Все вокруг тотчас смолкли. Лиза и сама приостановилась, но глядя, что шеф вдруг тоже стал танцевать, разошлась ещё больше. С его стороны это, конечно, был совсем не беллиданс, а вообще какая-то эклектика, но ведь, главное, от души. А танцевал он всегда хорошо, плавно, раскованно, хоть и только спьяну. Потом, протрезвев, очень сокрушался на этот счёт. Сетовал Максу на бабкины гены и её же дурное влияние — она, мол, была танцовщицей и его, ещё ребёнком, приучила.

Однако на каждом корпоративе он снова и снова всей душой отдавался танцам. Правда, не так рано, как на этот раз, и по велению сердца, а не затем, чтобы прекратить смешки над пьяной дурочкой.

К нему почти сразу присоединился Макс, вытянув за собой какую-то девчонку из коммерческого, вроде новенькую. А Горностаева так и не появилась. И Хвощевский тоже.

Да и плевать на них, думал в который раз Ремир, возвращаясь на место, когда закончился танец.

Абсолютно плевать, говорил себе, произнося очередной тост за связистскую братию.

Плевать, плевать, плевать, повторял, снова танцуя, теперь уже по своему желанию, с душой, с восточной страстью, увлекая за собой женщин и напропалую с ними флиртуя.

Глава 15

После жуткого четверга, прямой угрозы увольнения и, как и следовало ожидать, бессонной ночи со всеми полагающимися атрибутами: самоедством, метаниями, горючими слезами в подушку и фантазиями, как «он бы подошёл, она бы отвернулась…», пятничное празднество виделось чем-то вроде пира во время чумы.

Да и связистом она себя почувствовать не успела и, возможно, не успеет. Но тут она ещё собиралась побороться. Напроситься к нему на приём на следующей неделе и всё объяснить, растолковать. Он ведь не зверь, должен понять. Вон и Анжела вечно твердит, что он, в принципе, понимающий.

Хотя после вчерашнего инцидента, после его уничижительных, хлёстких слов даже представить трудно, как она взглянет ему в глаза так, чтоб со стыда сразу не умереть. И если б не Сашка, она бы, наверное, сама после такого в контору ни ногой. А уж тем более приходить к нему и что-то просить. Но теперь и о гордости, и о стыде, и о всех прочих личных чувствах надо было забыть.

Да в общем-то, она и забыла, давно забыла. Какие уж там чувства, когда последние три года её жизнь — это сплошная гонка по кругу, причём в каком-то совершенно диком темпе и напряжении. Ведь сделаешь что не так, не успеешь, проглядишь — и трагедии не миновать. Частенько она и поесть забывала, что уж говорить обо всём остальном.

А сейчас, на этой работе она вдруг снова стала ощущать себя красивой женщиной, которая может и умеет нравиться. И это как будто вдохнуло свежий, пьянящий воздух в беспросветную серость жизни. Господин Долматов заставил её это почувствовать. Вновь ощутить себя желанной и привлекательной. И вот теперь из-за глупого, хоть и позорного недоразумения он гонит её прочь.

Нет, она будет не она, если просто так сдастся. В конце концов, ведь он же и разбудил в ней прежнюю Полину этими своими жаркими взглядами. Он же влез к ней в душу, всё там вывернул наизнанку, заставил мучиться, томиться, заставил снова думать о себе, о нём, заставил слёзы лить, что уж вообще последнее дело. Так что она не отступится, пока есть хоть малейшая надежда.

А значит, выглядеть надо на этом корпоративе на все сто, чтобы ни у него, ни у кого-то ещё не возникло мысли, что она чувствует себя, как побитая собака.

С макияжем, конечно, пришлось изрядно повозиться. Ночные слёзы аукнулись наутро покрасневшими, припухшими веками. К счастью, по случаю дня связиста дозволили явиться на работу как угодно накрашенной и разодетой. И грех было этим не воспользоваться. Тем более после подслушанного у бухгалтерии разговора.

Одно плохо, почти все наряды, когда-то подаренные её щедрым банкиром, стали велики. Впрочем, отыскалось платье из старой коллекции Emporio Armani, цвета морской волны, которое имело такой фасон, что вполне хорошо сидело и сейчас. Его она и выбрала. А к нему — серьги с изумрудными капельками. В итоге, осталась вполне довольна собой.

Посмотрим, решила, как этот восточный князь будет на неё реагировать.

«О, хоть бы он передумал её увольнять!».

Может, и следующей недели ждать не придётся? Может, удастся на вечере поговорить с ним? Попросить? Объяснить ситуацию. Ведь она тоже ему нравится. Она это чувствует, знает.

До четырёх день тянулся ни шатко ни валко. Лиза разговаривала с ней сквозь зубы, но особо не наезжала. Если утром ещё оставались кое-какие дела, то с обеда атмосфера в отделе, да и, видимо, во всей конторе, и вовсе стала расхлябанной.

Все откровенно расслабились и начали, не стесняясь, закладывать за воротник. И Лиза, похоже, тоже на пару с новеньким Берковичем. Потому что на этот раз она даже не обратила внимания, когда Полина вернулась с обеденного перерыва, снова опоздав на четверть часа.

Опоздала она не нарочно. Нарываться на очередные неприятности ей очень не хотелось, но надо было съездить к Саше, потому что кто знает — вдруг с этого корпоратива не получится уйти вовремя.

Лиза окинула её уже нетрезвым взглядом, фыркнула:

— Вырядилась.

Полина смолчала, хотя с собственным нравом сладить было сложно, так и хотелось съязвить в ответ. Но после вчерашнего не стоило ухудшать своё и без того плачевное положение. Да и Лиза на месте не сидела, не нервировала. Ходила «по гостям» и везде таскала за собой Додика, как комнатную собачку.

А в половине четвёртого по громкой связи всех пригласили спуститься — автобус ждёт, пора ехать.

На площадке перед зданием толпился народ, пёстрые, весёлые, шумные. Все галдели и рассаживаться никто не торопился. Полина поискала глазами директора, но было слишком людно, да и многие тут же уставились на неё. Стало не по себе. Вот так же, молчаливо на неё все и каждый смотрели в институте после скандала с замдекана. Тут, правда, не молчаливо. Косились, перешёптывались, а некоторые и вполне отчётливо шипели вслед.

Да что им всем от неё надо, негодовала Полина. Что она им сделала? Половину из присутствующих она вообще впервые видела и тем не менее…

К ней подлетел Никита, осыпал комплиментами, обдал винными парами.

У них что тут, традиция такая — заправляться заранее? И куда суровый директор смотрит? Но Никита, во всяком случае, проявил к ней доброжелательность, уже спасибо. И из автобуса потом помог выйти, руку подал, как истинный джентльмен.

Только тогда, у входа в ресторан она увидела Долматова, правда, со спины, но так даже и лучше. Встречаться с ним внезапно она пока оказалась не готова, надо ведь сначала собраться с духом, «сделать лицо». И к тому же так, сзади, можно было вдоволь им полюбоваться.

В ресторанах она не бывала уже давным-давно. И на минуту у неё возникло ощущение, будто вернулась в прошлое. Правда, вместо её банкира рядом вился Никита, лощёный, обходительный и неинтересный.

А тот, кто действительно был интересен, кто заставлял сердце учащённо биться и болеть, казался сегодня недосягаемым, как никогда. Он и сидел от неё далеко, но это полбеды. Самое неприятное, что он её как будто не замечал. То есть не как будто, а в самом деле не замечал. Он и вообще сам по себе был какой-то другой. Не хмурился, не смотрел мрачно, наоборот — улыбался всем подряд. Так и светился радостью.