Моя любовь, моё проклятье (СИ) - Шолохова Елена. Страница 54

Вчерашний разговор с Горностаевой до сих пор не шёл из головы. Как бы он ни злился на неё, как бы ни был разочарован, но собственные слова терзали его не меньше. Ведь не только её он ими унизил и запятнал, но и себя. И кто его за язык дёрнул такое ей сказануть? Нет, были, конечно, у самого сомнения после таких-то событий, и Макс ещё зудел и накручивал, но всё равно непостижимо, как он мог скатиться в какой-то бабий базарный трёп. Уподобиться местным кумушкам из бухгалтерии. Противно! И прямо-таки удушающе стыдно.

А особенно мучился потому, что, увидев её лицо в тот момент, он вдруг понял, даже не понял, а, скорее, почувствовал — не было у неё никакого расчёта. Тендер она, может, и слила, и предала его, но вот тогда, той ночью всё между ними было по-настоящему.

Алина вновь сунулась, принесла какие-то пилюли и дымящуюся кружку с чем-то травяным-пахучим.

— Выпейте, Ремир Ильдарович. Это для иммунитета очень хорошо.

Спровадив секретаршу, он нашёл в портмоне визитку врача, точнее, заведующего детской кардиохирургии, с которым тогда разговаривал. Позвонил по всем трём указанным номерам — безответно.

«Может, он на операции как раз», — догадался.

Так оно и было. Попробовал набрать ещё раз ближе к вечеру, и на сей раз удачно. Яков Соломонович вспомнил Ремира сразу и поспешил отчитаться:

— Сегодня прооперировали девочку. Всё прошло как нельзя лучше. Сейчас она ещё в реанимации, но все показатели в норме, так что завтра, наверное, переведём её в интенсивную терапию, а там и в общую палату.

— А может, надо что-то ещё? Лекарства какие-нибудь?

— Нет, нет. Это всё есть. Вы и так сделали очень много!

— Да чего я там сделал-то…

— Ну как же? Жизнь, нормальную жизнь ребёнку подарили. И кстати, я молчу о вашем участии, как мы и договаривались, хотя Полина расспрашивала.

— Вот и хорошо. Если что-то будет ещё нужно, звоните.

Уже в самом конце рабочего дня к нему пробилась Супрунова.

— Я по поводу тимбилдинга. Вот договор с компанией-организатором, в субботу выезжаем…

— Никуда не выезжаем, — прервал её Долматов. — Отменяется тимбилдинг. Ну или проведём позже, как-нибудь в другой раз.

Супрунова на миг замерла, сморгнула.

— А! Это потому что вы заболели?

— Да-да, — с готовностью подхватил он.

Хоть тут внезапно свалившийся на него недуг сыграл на руку. Не объяснять же Супруновой, что без Горностаевой ему этот тимбилдинг абсолютно не нужен и неинтересен.

На тендер нужно было успеть к десяти утра.

— Зря ты поехал, Рем. Чего душу травить? — Астафьев взглянул на него обеспокоенно. — Я бы и один съездил. А тебе вообще следовало бы отлежаться.

— Належусь ещё.

Ночь Долматов опять промаялся. То его бросало в жар, то нещадно знобило. Толком даже и не спал, а впадал периодически в тяжёлое, вязкое забытьё. Но инъекция Вольтарена мало-мальски вернула его к жизни на целых, как обещала инструкция, десять часов.

— Зря ты так. Ты себя видел? В гроб краше кладут. Сейчас ещё в пробке простоим.

На Ангарском мосту и впрямь образовался затор. Хорошо хоть они выехали с запасом.

Ремир и сам не знал, какого черта потащился — всё равно мысленно он уже распрощался с этим проектом, практически на сто процентов уверенный, что победа в тендере достанется Назаренко. Присутствовать при этом будет досадно до невозможности и, наверное, даже мучительно. Макс и один мог там отметиться и сообщить ожидаемо-печальную весть по телефону. Но всё равно с непонятным для самого себя упрямством он отмахнулся от всех увещеваний Астафьева, заявив, что поедет и всё тут.

— Ты, надеюсь, бить его не будешь?

Ремир взглянул на него с искренним удивлением.

— Ну кто тебя знает? — пожал плечами Макс. — Вдруг рассердишься…

Прорвавшись, наконец, к правому берегу Ангары, водитель вывернул с центральной улицы и принялся петлять дворами, избегая светофоров и новых пробок.

Успеть успели, но в зал вошли последними.

Участников оказалось всего ничего и те знакомые: технические директора «Ростелекома» и «Востоксвязи», ну и, конечно же, треклятая «Сарма».

Ремир сию секунду выхватил взглядом Назаренко. Тот сидел в стороне и, вообще-то, не выглядел ни довольным, ни уверенным, скорее, даже наоборот. А почувствовав, что на него смотрят, обернулся и взглянул на Долматова с нескрываемой ненавистью.

Пока комиссия вскрывала пакеты, изучала заявки и документы, пока Макс и представители других операторов презентовали свои проекты, а затем шло обсуждение и совещание, Ремир сидел точно в оцепенении и взирал на происходящее так, будто случайно попал на тоскливое кино, от которого неумолимо клонит в сон. Лишь время от времени Макс выводил его из ступора вопросами и репликами.

Комиссия, надо сказать, совещалась недолго, и когда председатель принялся зачитывать результаты, в зале ощутимо подскочил градус напряжения. Говорил он монотонно и тихо, Ремир даже не вслушивался. В голове с самого утра гудело, и бесцветный голос всё равно сливался с этим гулом. Однако произнесённое «ЭлТелеком» внезапно выбилось из этой мешанины невнятных звуков, словно выстрел или пронзительная нота.

Ремир невольно среагировал, встрепенулся, стряхнул тяжёлый дурман.

Макс саданул на радостях его локтем, засмеялся:

— Рем! Господи! Контракт наш!

Дальше как в калейдоскопе менялись лица: сдержанно-вежливое — это техдиректор из «Ростелекома», он, может, и огорчён, а этику сумел соблюсти, подошёл и поздравил с победой; раздосадованное — то «Востоксвязь», не подошёл и не поздравил, но всё же кивнул и выдавил натянутую улыбку прежде, чем смыться; и откровенно перекошенное от злобы — Назаренко.

Макс ликовал и разве что ни выплясывал от переизбытка эмоций.

— Ремирище, контракт наш! Ты только подумай! Нет, это дело надо отметить! Ну почему у тебя такое лицо? Совсем сплохело, да? Да ты выздороветь должен был от такой новости… — источал радость и заодно тормошил его Макс уже в машине.

Коля, водитель, гнал с ветерком в офис, теперь уже по объездному мосту, чтобы вновь не застрять на Ангарском.

— Получается, она говорила правду… — пробормотал Ремир.

— Кто она? Какую правду?

— Горностаева.

Макс тут же скис.

— Опять ты за своё, — поморщился он. — Рем, ну это уже несерьёзно. Ты, вообще, о чём-нибудь, кроме неё, можешь ещё думать? Или она тебе реально все мозги свернула? Мы такое дело великое провернули, а ты!

— Она же говорила мне, что ничего ему не показывала… Она приходила позавчера вечером, пока ты со своим котёночком ворковал.

Макс явно смутился, шикнул, кивнув на водителя, но Ремир не обратил ни малейшего внимания.

— Уверяла ведь, — продолжал, — что ничего Назару не сливала, чуть не со слезами. Что деньги его не взяла, всё вернула… А я даже слушать её не стал. Я ей таких гадостей наговорил!

— Но фотографии в её телефоне…

— Да, фотографии… Думаю, она пыталась, ну потому что ситуация у неё такая. Но не смогла. Понимаешь, Макс? Ей ребёнка спасать надо было, а она всё равно меня не предала. А я её…

— Ну что уж такого ты ей сказал?

— Да уж сказал, даже повторять не хочу.

— Хотя да, ты-то можешь.

Макс помолчал минуту-другую, видимо, в знак того, что разделяет чувства друга, но радость слишком его распирала.

— Да не грузись ты. Ну кто друг другу гадости в сердцах не говорил? Ничего, никто от этого не умирал, все это проходили, а потом прощали, мирились… Ты лучше вдумайся, какие нас ждут перспективы! Я уже всё просчитал, вот ты послушай…

Макс вдохновенно делился своими соображениями, но Ремир не улавливал сути. Мыслями он был далеко и от Макса, и от проекта, и от блестящих перспектив.

Нет, он, конечно, радовался, даже не радовался, а испытывал огромное облегчение, но и то не столько от самой победы в тендере, сколько от того, что Полина его не предала. А могла бы, могла. И он бы даже это понял, разочаровался бы, конечно, но понял. Но она не стала. А вот этого он уже не понимал. Почему не стала? Ведь что она от него видела, кроме хамства и унижений? Хотя вряд ли дело именно в нём. Просто не каждый ведь способен на такой шаг, и вот она, оказывается, неспособна.