Корабль судьбы (Книга 1) - Хобб Робин. Страница 67

Человеческий город Трехог располагался подле ушедших в землю развалин Фрингонга — города Старших. Прежнее человечество выбрало место для своего поселения, с тем чтобы быть как можно ближе к драконьим угодьям закукливания, к широкому изгибу Змеиной реки, богатому просторными отмелями. Эти отмели сверкали и переливались серебряно-черным песком — камнем памяти. В прежние годы по осени туда из воды неуклюже выползали морские змеи, и взрослые драконы помогали им строить коконы из длинных нитей слюны, перемешанной с бесценным песком. Накануне зимы отмели были густо, как семенами, усыпаны новыми коконами, ожидавшими весны и солнца, чтобы раскрыться. Всю зиму драконы и Старшие люди бдительно стерегли спящий приплод, храня его от возможной беды. А потом приходило лето, и на коконы изливался животворный солнечный жар.

И вот теперь все это исчезло! Не стало ни берега, усыпанного песком, ни Старших, ни сторожевых собратьев-драконов!

«Но побережье Фрингонга не было одним-разъединственным! — свирепо сказала себе Тинталья. — Существовали другие! Там, выше по течению!»

Надежда боролась в ее душе с самым черным сомнением. Драконица взмахнула крыльями и направилась в верховья реки. Пусть она более не узнавала раскинувшийся внизу ландшафт — Старшие ставили свои города возле отмелей, где закукливались морские змеи, и от этих городов хоть что-нибудь, да должно было остаться. Уж где-то, да сохранились мощеные улицы и каменные ульи домов. Она, Тинталья, будет без устали исследовать места, где когда-то появлялись на свет ее соплеменники. Может, там еще живут отдаленные потомки былых союзников ее рода.

И если на белом свете действительно не осталось драконов, она, по крайней мере, разыщет кого-то, способного поведать ей о постигшей их участи.

А что еще остается?

Солнце было желтым оком, безжалостно взиравшим с безоблачных небес. Казалось бы, яркий свет обещал тепло, но постоянный туман, клубившийся над рекой, дышал сырым холодом. Малте уже казалось, что всю ее кожу охватило жестокое воспаление; рваные остатки одежды подозрительно распадались, и это наводило на очень нехорошие мысли. Похоже, речной туман немногим уступал по едкости ядовитой воде за бортом. Ко всему прочему девушку сплошь искусали насекомые, все тело отчаянно зудело, но и чесаться было нельзя: от малейшего прикосновения ногтей начинала идти кровь. Не говоря уже о том, как свербели глаза от ярких бликов с воды. Несколько раз она ощупывала свое лицо — только затем, чтобы лишний раз убедиться: опухшие глаза превратились в щелки, зато шрам на лбу выделялся этаким гребнем. Наверное, это уже нарастало «дикое мясо».

Ко всему прочему в маленькой лодке невозможно было устроиться сколько-нибудь удобно, ибо голые деревянные банки отнюдь не предназначались для лежания. После многих усилий Малте удалось лишь найти кое-какую опору для усталой спины — и прикрыть лицо, спасаясь от света.

Хуже всего, однако, была жажда. Она мало-помалу превращалась в настоящую пытку. Помирать от отсутствия воды, сидя в лодке посреди смертельно ядовитой реки, — как вам это понравится? В какой-то момент Малта увидела, как Кикки зачерпывает горстью воду из-за борта и подносит ко рту. Она вскочила и с криком накинулась на Подругу, сумев удержать ее от нечаянного самоубийства. Но только в тот, первый раз. Малта и сама смертельно устала (да что там — гораздо больше, чем двое никчемных вельмож!), ей требовалось отдохнуть, она не могла все время неотрывно следить за высокопоставленной дурой. Теперь та сидела в полном молчании, а губы у нее были ярко-красные и воспаленные. Судя по всему, Кикки все-таки не вытерпела и хлебнула водички из-за борта. Да не однажды. Ну и что с ней прикажете делать?

Малта полулежала в лодке, все так же увлекаемой вниз по течению, и спрашивала себя, какое ей, собственно, дело до этой Кикки. Ответа не было. Ну, пьет она тайком воду, которая ее рано или поздно убьет… чего ради сердиться? Время от времени Малта поглядывала на Подругу из-под руки. На той было платье из роскошного зеленого шелка, при виде которого Малта совсем недавно померла бы от зависти. Теперь это платье превратилось в лохмотья едва ли не хуже, чем у самой Малты. А что сделалось с прической Кикки, некогда являвшей чудеса парикмахерского искусства! Сплошной колтун надо лбом и вниз по спине. Подруга сатрапа сидела, зажмурившись, лишь распухшие губы приоткрывались в такт дыханию. Малта посмотрела и подумала, а может, та действительно уже умирает? Много ли надо выпить этой воды, чтобы пришла смерть? И не все ли равно, пить, не пить, — ведь так или иначе и ей, Малте, неминуемо придется погибнуть? А в таком случае стоит ли тянуть? Напиться, избавиться от изнуряющей жажды, да и подарить себе скорый конец?

— Может, дождь пойдет, — с надеждой проговорил сатрап.

Голос был скрипучим и хриплым.

Малта сперва молча скривилась, потом решила-таки ответить.

— Дождь вообще-то из облаков обычно идет, — сказала она. — А облаков нигде нет.

Касго промолчал, но Малта явственно ощутила его раздражение, распространявшееся, как жар кругом нагретой печи. Ну и пусть злится. Все равно ей больше не хотелось ни поворачиваться к нему, ни давать словесный отпор. И что ее вообще дернуло отвечать?

Она попыталась мысленно возвратиться к событиям вчерашнего дня. Ей вспомнилось, как она ощутила некое соприкосновение на самом пределе своих органов чувств, нечто вполне ощутимое и в то же время нематериальное… как нить паутины, задевшая лицо в темноте. Помнится, она принялась оглядываться кругом, но ничего не увидела. Тогда она подняла глаза к небу — и увидела дракона. Никакого сомнения, это был самый настоящий дракон. Великолепный синий дракон, и солнце горело серебром на его крыльях. Малта принялась звать дракона на помощь. Ее крики разбудили сатрапа и Подругу, клевавших носами. Они спросили ее, что стряслось, и она указала на небо. Они не поверили ей. Сказали, что там нет ничего необычного. Ну, разве черный дрозд в отдалении пролетел — и не более. Сатрап еще посмеялся над ней, заявив, что в сказки о драконах верят лишь невежественные крестьяне да малые дети.