Назад в космос - Дивов Олег. Страница 6

– Все не так страшно. – Ши осталась невозмутимой. – В режиме «антитеррор» вентиляция герметизируется, чтобы газ не проник наружу. Бактерии тоже не выйдут.

– Надеюсь. – Хейс оперлась на стол и тяжело поднялась на ноги. – Вы представляете, какие будут последствия, если они размножатся по всей Земле?

– Заражение крайне маловероятно, – сказал Яман. – Экстремофилы, живущие в мире без многоклеточных форм, не могут быть патогенными для человека…

– Не надо этого жаргона. Я не об этом! До сих пор существуют морально безответственные ученые, не разделяющие наших ценностей… Ну, пусть не настоящие ученые, пусть научные фрики – но довольно квалифицированные фрики! Я не про ваших единоверцев, профессор, – вы отыграли безупречно. – Она с усталой улыбкой похлопала Периханяна по плечу. – И если бактерии попадут в руки к этим людям… Ладно, все мы все понимаем. – Она развернулась к выходу.

– Докторка Хейс, – заговорил Леонард Гайдарович, воодушевленный ее одобрением, – а скажите, чисто теоретически: если бы Эшер отдал мне контейнер, я мог бы… действительно… отправить его в Спецхран? – Хейс вытаращила глаза, и профессор стушевался, но продолжал: – Ведь это равносильно уничтожению… И никто бы ничего не узнал… А в будущем, может быть…

Хейс расхохоталась и снова хлопнула его по плечу.

– Ха-ха, в будущем! Отличная шутка, профессор! Ладно, идемте. Скоро совет, а я даже не начала придумывать… – Ее голос затих за дверью.

Все вышли, кроме Мелинды. Она быстро сняла очки и достала из ящика стола кислородную маску. Натянула на лицо. С облегчением вдохнула – до сих пор она задерживала дыхание. Надела сверху очки, вышла и захлопнула стальную дверь.

Лампы в коридоре зажглись, как обычно, не над ее головой, а в десяти метрах в направлении выхода. Они высветили разобранный участок вентиляционной трубы, стремянку и четыре неподвижных тела на полу: Хейс, Яман, Периханян и рабочий в оранжевой спецовке. Возле дыры в вентиляционном коробе все еще курился парок.

Мелинда поднесла к лицу телефон, набрала короткий номер.

– Докладывает капитан Ши, пятый отдел, – проговорила она. – ЧС на уровне минус девять, коридор «фокстрот», код «эскарго-черный», есть пострадавшие от газа, нужна «скорая». Как приняли? Есть, ожидаю на месте.

Она убрала телефон.

Кислородная маска скрывала ее рот, но глаза под огромными очками сдержанно улыбались.

Михаил Савеличев. Постоянная Эйнштейна

Пик вечного света.

Единственная точка на Луне, где никогда не заходит Солнце.

Огненный шар висит низко над темными зазубринами кратера Пири, но он лишь слегка коснется острых вершин и двинется обратно вверх, словно живое существо, ощутив предупреждающе опасный угол ледяных игл.

Человек разглядывает поверхность через перископ.

Лунная база. Возводимый форпост человечества на естественном спутнике. Даже сейчас, когда все космонавты-строители внутри купола, идет невидимое движение машин, прокладывающих тоннели в лунных недрах. Если прислушаться, можно ощутить подрагивание стального пола. К нему привыкаешь и не обращаешь внимания.

Человек отрывается от перископа, складывает ладони лодочкой, подносит к лицу. Губы беззвучно двигаются. Возможно, он молится. Не услышать. Не разобрать, даже если увеличить звук до максимума. Лишь видно, как на синей ткани комбинезона проступают темные пятна. Пот. Словно молитва – чудовищная по тяжести работа.

Но вот движение губ останавливается. Пятна слились, будто человек побывал под душем, не сняв одежду. Лодочка ладоней раскрывается, пальцы экономным движением распахивают магнитную молнию. Человек наг. Тело скручено из жил. По нему можно изучать анатомию. Он достает белую тряпицу и ловко закручивает вокруг чресел. Еще одна тряпица, гораздо длиннее, вокруг головы. Чалма и набедренная повязка.

Смена камеры.

Шлюз. Вспыхивает и гаснет оранжевый свет. Человек все так же наг, если не считать двух белых тряпиц. А за массивной дверью шлюза лунная поверхность. Безвоздушное пространство. Раскаленное солнце. Радиация. Но он даже не молится. Он терпеливо ждет. Ждет, когда дверь окончательно отъедет вверх и можно будет шагнуть наружу. На путаные цепочки отпечатков ботинок скафандров.

Это невероятно.

В шлюзе нет воздуха.

Но человек еще жив.

Он делает шаг наружу.

Никогда не забуду, как это произошло. Мы сидели в столовой и заправлялись перед очередной рабочей сменой, поглядывая на то место, где последние пять минут должен был восседать Лев Чандра и невозмутимо поглощать скудную вегетарианскую трапезу. На его тарелке покоились два свежих огурчика, зелень и больше ничего. Ничего такого, что смогло привести в чувство упавшего в обморок от подобного рациона какое-нибудь светило космической диетологии.

Что позволено Льву Чандре, командиру и прорабу международной лунной стройки, не позволено нам, простым смертным. Кларк яростно терзал кусок жареного мяса с кровью, я – рассыпчатую картошечку, а Лему предстояло вкусить густой молочный супчик. Рацион составлялся на Земле и загружался в киберкухню помимо нашего желания. Космическая диетология еще более мутная наука, чем психология, да не обидится на меня наш штатный психолог д-р З. Лем.

Кстати, он тоже задерживался. Привычно звучит «Голубой Дунай» Штрауса, которого Лем слушает даже в столовой. Знаю, Кларк предпочел бы «Темную сторону Луны», а я – тишину, но не возражаем. У каждого свои слабости.

Космонавты суеверны. Они никогда не поминают мертвых всуе. И надо же спор – Роберт помянул. Хотя, казалось, давно ритуальный: зачем человечеству космос? Как представитель прагматической цивилизации Кларк считает космос напрасной тратой ресурсов. Но сегодня нечто новенькое. Он решил подвести под это не экономику, но философию. Постоянную Эйнштейна. Когда-то означавшую силу космологического отталкивания, теперь же – почти мистическую силу, которая разрушает все, что делает человек в космосе. Ее можно назвать законом подлости. Но факты имеются: чем глубже в космос, тем чаще происшествия. Любые. Технические системы дают сбой, дружные коллективы погрязают в безудержных склоках.

– И даже Первая экспедиция, заметь… – начинает Роберт и осекается.

И лишь когда мы с Кларком синхронно взялись за компот, дверь отъехала в сторону, Лем шагнул в столовую, деревянно прошагал к своему посадочному месту, деревянно сложился, выложил на стол крепко сжатые кулаки с побелевшими костяшками и буднично сообщил:

– Чандрасекар умер.

Честно говоря, я не сразу понял – о чем он. Какой-то Чандрасекар. Очередной мадагаскарский таракан из вольера, которому предстояло стать первым лунным тараканом на радость космобиологам и на ужас грядущим поколениям лунных жителей? То ли я чересчур привык к прозвищу, мною самим и введенным в наш узко бригадный оборот, то ли сбил с толку чересчур обыденный тон Лема.

Лев Чандра умер.

Вот что сказал Лем.

Кларк издал звук, словно кусок мяса встал поперек горла.

– Где?

Еще один странный вопрос в череде странных событий. И почему я спросил именно это? Словно знал – важно не как, а где.

– На Луне. На поверхности. Он вышел наружу голым.

Роберт оторвался от намордника перископа, провел ладонью по лбу, утирая пот.

– Это невозможно… – Голос его дрожал. – Это абсолютно невозможно…

Моя очередь смотреть. Смотреть не хотелось. Не хотелось видеть Льва Чандру мертвым. И еще в голове надоедливой мухой крутилась мысль: «Первая экспедиция… первая экспедиция… первая экспедиция…» Неужели началось?

Лев Чандра оказался действительно гол, за исключением двух полосок материи, прикрывающих бедра и голову. Да и невозможно представить, что Лем использует метафору для описания случившегося. Он абсолютно точен в выражениях. Дотошен. Но и я понимал то, что имел в виду потрясенный Кларк, – выйти из кессона на поверхность в подобном облачении невозможно технически. «Защита от дурака». Кессонная камера не должна сработать, если распознаватель, именуемый «привратником», фиксировал человека не в полной экипировке. И даже если бы Лев Чандра облачился в лунный скафандр, у него, в силу конструктивных особенностей облачения, не имелось возможности из скафандра самоизвлечься в космическую стужу.