Королевский убийца - Хобб Робин. Страница 23

Я бесцельно бродил по городу. Несмотря на мое мрачное настроение, я заметил, как сильно он переменился за последние шесть месяцев. Даже в этот холодный зимний день он был очень оживленным. Постройка кораблей привлекла новых людей, а увеличение населения означало расцвет торговли. Я зашел в таверну, где Молли, Дик, Керри и я часто пили бренди. Обычно мы брали самый дешевый черносмородиновый бренди. Сейчас я сидел один и молча потягивал пиво из своей маленькой кружки. Но вокруг меня люди чесали языками, и я многое узнал. Не только строительство судов способствовало расширению Баккипа. Верити объявил о наборе команд для своих кораблей. На этот клич немедленно откликнулись мужчины и женщины из всех прибрежных герцогств. Некоторые приходили, чтобы отомстить за родных, убитых или «перекованных» пиратами. Другие искали приключений и надеялись на военные трофеи, у третьих в разграбленных городах просто не было никаких других перспектив. Некоторые вышли из рыбачьих или купеческих семей и были обучены искусству мореплавания. Другие были прежде пастухами и фермерами в разоренных поселках. Это не имело большого значения. Все они собрались в Баккипе, жаждя крови пиратов красных кораблей.

Большинство из них поселили там, где прежде были склады. Ходд, обучавшая детей в Баккипе боевым искусствам, тренировала их, отбирая тех, кто, по ее мнению, был бы полезен на кораблях Верити. Остальным предлагалось наниматься в солдаты. Множество лишних людей переполняло город. Они толкались в трактирах, тавернах и других местах, где можно было перекусить. Я слышал также, что многие из тех, кто пришел наниматься на корабли, были эмигрантами с Внешних островов, выгнанными с собственной земли теми самыми пиратами, которые теперь разбойничали на наших берегах. Они тоже утверждали, что стремятся к отмщению, но не многие из жителей Шести Герцогств доверяли им, и некоторые торговцы в городе отказывались иметь с ними дело. Это спровоцировало возмутительное поведение людей в гудящей таверне. Они тихо посмеивались над островитянином, которого накануне побили в доках. Никто не вызвал городской патруль. Когда перешептывания приняли совсем уж безобразную форму и люди стали говорить, что все островитяне шпионы и из простой предосторожности следовало бы выжечь их гнездо, я не смог больше выносить это и покинул таверну. Неужели не было места, в котором я мог хотя бы на час освободиться от интриг и подозрений? Я шел в одиночестве по зимним улицам. Начинался шторм. Безжалостный ветер хлестал по стенам домов, обещая скорый снегопад. Такой же сердитый холод крутился и бился во мне, так что я переходил от ярости и ненависти к безнадежности и обратно к ярости. Они не имели права так поступать со мной. Я был рожден не для того, чтобы стать их орудием. Я имел право свободно прожить свою жизнь, оставаясь самим собой. Неужели они думают, что могут согнуть меня по своему желанию, использовать меня, как захотят, и я никогда не отплачу им за это? Нет. Время придет. Мое время придет. Какой-то человек шел мне навстречу. Лицо его было закрыто капюшоном от ветра. Человек поднял голову, и наши глаза встретились. Он побледнел и свернул в сторону, поспешно возвращаясь туда, откуда пришел. Что ж, его дело. Я чувствовал, как моя ярость разгорается все сильней и сильней. Ветер стегал мои волосы и пытался охладить меня, но я только ускорял шаг, чувствуя, как разгорается пламя моей ненависти. Она манила меня, и я следовал за ней, как за запахом свежей крови.

Я завернул за угол и оказался на рынке. Испуганные приближающейся бурей, самые бедные торговцы закрывали свои товары одеялами и матрасами. На окнах маленьких магазинчиков захлопывались ставни. Люди рассыпались в стороны. Я несся вперед, не заботясь о том, что они думают обо мне.

Я подошел к магазину торговца животными и оказался лицом к лицу с самим собой. Он был тощим, глаза его были темными и мрачными. Он глухо рычал, и волны ярости, исходившие от него, омывали меня. Наши сердца бились в унисон. Я почувствовал, как моя верхняя губа приподнимается, словно в оскале, и обнажает мои жалкие человеческие зубы. Я овладел своим лицом и снова начал контролировать свои эмоции. Но сидящий в клетке волчонок с грязной серой шкурой смотрел на меня и раздвинул черные губы, обнажив грозные клыки.

Я ненавижу тебя. Вас всех. Подойди, подойди ближе. Я убью тебя. Я вырву твое горло, после того как искалечу тебя. Я у строю пир из твоих кишок. Я ненавижу тебя.

— Вы что-то хотите?

— Крови, — сказал я тихо, — я хочу вашей крови.

— Что?

Я оторвался от волка и посмотрел на человека. Он был грязным, от него пахло. Во имя Эля, как от него воняло! Я чуял пот, прогорклую пищу и его собственные испражнения. Он был одет в плохо выделанные шкуры, и вонь от них тоже стояла невыносимая. У него были маленькие, как у хорька, глаза, и жестокие грязные руки, и дубовая палка, обитая медью, у пояса. Все, что я мог сделать, это удержаться от того, чтобы вырвать у него из рук эту ненавистную палку и вышибить с ее помощью его жалкие мозги. На нем были прочные толстые сапоги, чтобы удобнее было лягаться. Он подошел ко мне слишком близко, и я вцепился в собственный плащ, чтобы не убить его.

— Волка, — с трудом выдавил я из себя горловым, прерывающимся голосом, — я хочу волка.

— Ты уверен, парень? Он злой. — Он пнул клетку ногой, и я прыгнул на нее, ударившись зубами о деревянные прутья и разбив морду, но мне было все равно. Если бы я мог хоть раз дотянуться до его тела! Я бы разорвал его на куски или никогда бы не отпустил.

Нет. Отойди. Уйди из моей головы. Я тряхнул головой, чтобы прогнать наваждение. Торговец странно смотрел на меня.

— Я знаю, чего я хочу. — Я говорил безо всякого выражения, не выпуская наружу волчьих эмоций.

— Знаешь, а? — Человек наблюдал за мной, решая, чего я стою. Он оценивал, сколько, по его мнению, я мог предложить. Одежда, из которой я вырос, не понравилась ему, как и моя молодость. Но я подозревал, что волк этот у него уже давно. Он надеялся продать его щенком. Теперь, когда волку требовалось больше еды, а он не получал ее, торговец, по-видимому, был согласен на любую цену. Тем лучше для меня. Много у меня не было. — Зачем он тебе нужен? — небрежно бросил торговец.

— Яма, — равнодушно ответил я, — он тощий, но, может, немножко силы в нем осталось.

Волк внезапно бросился на прутья, широко раскрыв пасть. Зубы его сверкали.

Я убью их. Я убью их всех. Вырву их глотки. Распорю их животы…

Замолчи, если хочешь свободы. Я мысленно толкнул его, и волк отскочил назад, словно укушенный пчелой. Он отошел в задний угол своей клетки и сжался там. Зубы оскалены, но поджатый хвост болтается между ног. Неуверенность переполняла его.

— Собачьи бои, а? О, он будет хорошим бойцом. — Торговец снова пнул клетку толстым сапогом, но волк не отреагировал. — Он тебе выиграет прорву денег, этот выиграет. Он злее росомахи. — Он сильнее пнул клетку. Волк совсем съежился.

— Да уж, так он и выглядит, — сказал я пренебрежительно. Я отвернулся от волка, как будто потерял к нему интерес. Я рассматривал птиц в клетках позади него. Голуби и горлицы выглядели так, словно за ними ухаживали, но две сойки и ворон сидели в грязной клетке, полной гнили и птичьего помета. Ворон выглядел нищим в черных обрывках перьев.

Клюньте этого яркого жучка, предложил я птицам. Может быть, вы найдете выход. Ворон тоскливо торчал там, где сидел, глубоко погрузив голову в перья. Но одна сойка перелетела на жердочку повыше и начала клевать металлический штырь, запиравший клетку. Я снова посмотрел на волка.

— Я все равно не собирался пускать его в бой. Я только хотел бросить его собакам, чтобы разогреть их. Немного крови подбодрит их.

— О, ну он будет тебе хорошим бойцом. Вот погляди-ка. Вот что он сделал со мной месяц назад. Я просто пытался накормить его, а он на меня бросился.

Он закатал рукав, обнажив грязное запястье, исполосованное лиловыми шрамами. Некоторые еще не зажили. Я наклонился, как будто слегка заинтересовавшись: