Любовь в никогдабре (СИ) - Белозубова Ольга. Страница 44

— Я рада, что папе лучше, — между тем продолжала Валерия, — но всё равно последствия еще видны, он не может делать всё то, что мог раньше. К тому же до сих пор сильно переживает о случившемся, о долге, винит себя, хотя ни в чем не виноват.

И хранительница протяжно вздохнула.

«А ведь это мысль… — задумался над ее словами я. — Завтра же позвоню и врачам, и юристам».

Дальше мы какое-то время ехали молча, и лишь музыка лилась из динамиков. Я размышлял о текущем рабочем проекте, Валерия улыбалась чему-то своему. И мне почему-то была приятна ее улыбка.

И только я собрался порадоваться, что целый день прошел без происшествий, как вдруг резко испортилась погода. Тяжелые тучи словно по щелчку пальцев заполонили небо, скрыли солнце. Резко потемнело.

Загремело, засверкало, и на нас хлынул дождь — да такой, словно его задачей было очистить землю от всех грехов, а нагрешили знатно…

«Интересно, это хранительница виновата? — покосился я на нее. — Да ну, такое ей точно не под силу… Или под силу?»

Дворники еле справлялись, я не видел практически ни зги. Хорошо хоть уже свернули с основной трассы, машин тут практически не было. Я подумывал остановиться на обочине и немного подождать, как вдруг ливень стал меньше.

Еще через десять минут я вздохнул с облегчением. Если учесть то, с кем ехал, это просто чудо, что нас не занесло на очередном повороте. Может, позитивные эмоции хранительницы уменьшали негатив от выплесков энергии?

Вдруг мой взгляд метнулся вправо. Зрение у меня острое, поэтому я издалека увидел ее — старую, разгромленную автобусную остановку. От нее по факту остался лишь остов. Крышу, похоже, давно спилили и забрали местные умельцы. Остановка пустовала. Ну, почти.

Не знаю, что на меня нашло, почему вдруг резко затормозил. Хорошо, что скорость была небольшая, я не самоубийца — давить педаль газа до упора при такой погоде и с таким пассажиром.

Валерию слегка бросило вперед, она в недоумении уставилась на меня.

— Что случилось?

А я лишь покачал головой, съехал на обочину, включил аварийку.

— Я сейчас, — только и сказал хранительнице и вышел из машины. Прямо под ливень.

Глава 46. Кузьма

Валерия

Если бы мне кто-нибудь сказал, что Алексей добровольно выйдет на улицу под дождь, а потом будет носиться вокруг остановки, я бы покрутила пальцем у виска.

Он не из тех, кто любит дискомфорт. Хотя слово я подобрала не то, он вообще не из тех, кто… любит.

Сначала я даже не поняла, чего он так размахивал руками. Развернулась влево так, чтобы хоть что-то увидеть через заднее стекло, но обзору мешали и ливень, и сама машина. Похоже, он что-то увидел на земле. Вот глазастый!

Через несколько минут иннифер вернулся с… мяукающим котом! Он сел на заднее сиденье вместе с добычей и приподнял животное, с которого капала дождевая вода.

— Принимай Кузьму! — сказал он и… улыбнулся.

А я открыла рот, да так и не произнесла ни слова. Алексей просто так ни с того ни с сего притащил животное в машину?! Зачем? Его кто-то по голове стукнул? Что на него нашло?

Но, признаться честно, Кузьма оказался просто великолепным представителем семейства кошачьих. Голова и нос коричневые, а усы — белые, как и подушечки на щеках, откуда они росли. Необычное сочетание! Непокорный взгляд его зеленых глаз очаровал меня сразу. Я бы сказала, что это была любовь с первого взгляда.

Пусть в тот момент он выглядел жалко: мокрый, дрожащий; когда-то густая длинная шерсть вся в колтунах; грудка, явно белая в лучшие дни, посерела и потускнела. Впавшее брюхо намекало: на улице бедняга провел достаточно много времени и, похоже, давно нормально не ел. И тут до меня дошло — он назвал кота Кузьмой, значит, знал. Да и выглядел кот домашним.

— А-а-а, так это твой? — уточнила я. — Потерялся, что ли? Вообще, странно, конечно, что ты кота дома держал, ты же зимородок. Да и далековато от твоей деревни…

— С чего ты взяла, что это мой? — поднял бровь иннифер, продолжая всё это время удерживать Кузьму.

— Ну как же… Ты же… Имя его знаешь?

— Да нет, это я просто на него посмотрел и сразу понял: Кузьма собственной персоной, — выдал иннифер и… смутился?! — Мне твоя помощь нужна. Пересядь назад, пожалуйста.

Я быстро выскочила из машины и пересела на заднее сиденье.

— Что делать? — уточнила я, потому что решительно не понимала, что Алексею от меня нужно.

— Ты, пожалуйста, не пугайся и не ори, коту и без тебя страшно, — вдруг произнес он.

«Э-э-э, ну конечно, такая фраза сразу успокоит любого…» Но додумать эту мысль не успела.

Алексей уложил кота на бок и сказал:

— Придержи за передние лапы.

Слава богу, кот не сопротивлялся. Может, истратил все силы в попытке не даться в руки Алексею, а может, понял, что ему хотят помочь.

Кузьма посмотрел на меня и, видимо, не узрев врага, спокойно позволил держать его за лапы. «Вот бедненький, как дрожит!» Мне стало так жаль замерзшего и голодного котейку, что в глазах появилась влага, и я всхлипнула.

Алексей покосился на меня, но никак не прокомментировал. А потом вдруг поднес ладони к туловищу животного. И тут они… засветились.

Я тихо ойкнула, а иннифер продолжил водить ладонями взад и вперед.

— Согреть его хочу и просушить, сама видишь, как дрожит. Не пугайся, тебе ничего не угрожает.

Я кивнула. «Огонь животворящий…» — пронеслась в голове встреченная когда-то фраза.

Вскоре Алексей перевернул Кузьму на другой бок и просушил и его.

— Ты сможешь остаться сзади, чтобы ему было спокойно? — поднял на меня взгляд Алексей.

— Да, конечно! А… — И я замялась.

— Говори уж, — усмехнулся иннифер.

— Ты собираешься оставить его у себя? — спросила я почти шепотом.

Лицо Алексея перекосило, он задумался. Через минуту прокашлялся и сказал:

— Валерия, ты правильно заметила, я — зимородок. Какие коты в доме зимородка?

— А зачем же ты его притащил?

— Ясно же — домашний… На улице он умрет, и так уже истощен, вымотан… Отдадим в хорошие руки.

Заметив, как я расстроилась, вздохнул и добавил:

— Ладно… Возьмем его к себе на время, только чтобы ты его вы́ходила. И он будет жить в доме. Никакой улицы, где могут летать мои собратья!

Я улыбнулась от уха до уха и захлопала в ладоши.

— Спасибо, спасибо!

И… силой воли подавила порыв обнять Алексея. Обожгусь — это раз, и вот еще — иннифера обнимать, я помню, как он смотрел на то, как я маму обнимала, — словно родину продавала. Будь его воля, он бы и сам меня огнем отбросил, лишь бы никто его не трогал.

Кузьма пригрелся, свернулся клубком и дремал. А я гладила его, периодически смотрела на затылок Алексея и никак не могла понять, почему он кота спас. Что-то мне подсказывало, что он и сам не знал.

Кузьма же даже не его… Нет, я-то совсем не против, что спас, я очень даже за! А он мало того, что спас, так вообще не посмотрел на то, что котейка испачкал и пиджачок, и машину… Но ведь иннифер и сострадание — вещи несовместимые. Так мне, по крайней мере, казалось до этого.

Из головы всё никак не шли слова мамы: «Просто так такие поступки людьми, у которых вместо сердца компьютер, не совершаются».

Может, не такой уж и компьютер у него вместо сердца? Может, действительно дело в воспитании? Конечно, иннифер не хотел ни семьи, ни детей, ни вообще каких бы то ни было близких отношений и проявлений чувств. Оно и правда — как можно хотеть того, чего у тебя никогда в жизни не было? Были деньги и статус — вот их и ценит. Алексей же не понимает, что семья и любовь — это сила, а не слабость.

Возможно, ему просто нужно это показать?

И вдруг в голове раздался детский смех, а следом всплыла картинка: мне лет шесть, я лежу в постели, накрытая разноцветным лоскутным одеялом, а рядом на стуле сидит бабушка. Она закрывает книгу «Сказки народов мира» и говорит: «И стали они жить в любви да согласии. Запомни, Лерочка, любовь — это твоя сила». А я киваю, делая вид, что поняла, хотя на самом деле смысл той фразы остался для меня загадкой, и спрашиваю: «Бабушка, а завтра тоже сказку почитаешь?» Та улыбается, поправляет одеяло, наклоняется, целует в щеку и отвечает: «Конечно, сразу после того, как стишок на ночь повторим!»