Ядовитые узы, или Два зельевара — гремучая смесь (СИ) - Лоринова Екатерина. Страница 47

Селестар давил, физически давил своей недосягаемостью и силой. Не нашлось бы лучшего способа продемонстрировать разницу между могучей горой и крошкой под ногами. Между вековым древом и листом, подхваченным порывом ветра. Между эльфами и людьми.

Селестар начинал гряду Хрустальных гор – произнес внутренний голос с интонациями снарра, воскрешая в памяти завтрак на острове в Солнечном океане. Вкус деликатесов, легкого вина и соленых брызг, чудом долетавших до меня – не иначе как на крыльях ветра. В груди защемило от близости к недосягаемому – наверное, нечто похожее испытывают погибающие от жажды в море.

Прочитать записку я смогла только урвав момент, когда все повернули головы в сторону очередного моста через пропасть.

«Постарайся понравиться мастеру Майлерису. Сделай так, чтобы он тебя выбрал».

И это все?! Ну хорошо, я ему понравлюсь! Да так, что поганый снарр…

«Что, позволь узнать?» – знакомый голос в моей голове вызвал целую лавину смешанных чувств. Но они его не касались – потому я начала про себя декламировать отрывок из поэмы моего любимого Алиссана. Чтобы полностью отвлечься – на снартарилле.

Голос Фила издал невнятный звук – вероятно, отображавший крайнюю степень удивления.

«Прекрати немедленно».

Ощутимая ярость в этом приказе разбила ровные ряды рифм, как смела игрушечных солдатиков со стола. Я вспыхнула.

«Ты не переносишь Алиссана потому, что он был человеком?» – вспомнилось, что во время «свидания» настроение снарра резко ухудшилось, стоило упомянуть невинную цитату. Или мой акцент настолько плох для нежного эльфийского уха?

«Иногда я начинаю жалеть, что не нашел другого исполнителя», – лед в голосе снарра промораживал до нутра. Исполнителя, вот как он меня называет?

«Насколько мне известно, я у тебя – не единственный «исполнитель», – не удержалась.

«Девочка ревнует?» – если эльф и удивился, он быстро взял себя в руки. Жаль, я не видела его лица.

– Да что б тебя гхары сожрали, выродка кусок!

– Простите, мастер Сайерона? – наставник Даск был единственным, кто осмелился нарушить кристальную тишину.

Боги, я сказала это вслух? Фил ответит… Клянусь, он мне ответит!

Затихающий смешок подсказал, что настроение эльфа снова подскочило вверх. А вот мне впору было провалиться сквозь землю.

Глава 20. Данари, или Вместе и навсегда

– Я был полнейшим идиотом, – и не поспоришь! Умудрился отравиться непонятно чем и даже не принял простейший антидот!

Вдвойне странно слышать подобное признание от него, да еще и передо мной. Лирон Вейден не из тех, кто открыто признает свои ошибки.

Пока я раздумывала, с чего вдруг такие метаморфозы, мою ладонь обожгло огнем. «Больной» прижал ее к губам, и это зрелище было самым невероятным из всего, что можно представить. С аурой мужчины тоже творилось что-то безумное – в водовороте смешивались признательность, злость, страсть, злость, восхищение, злость… слоеный торт какой-то!

Я знала, что некоторые яды воздействуют напрямую на мозг и повреждают некоторые функции. Что, если с соседом случилось худшее?

– Лирон Вейден, Вы бредите! – мне бы вырвать свою руку, как из капкана, но я стояла и лепетала что-то невразумительное. Будто неосознанные действия Вейдена лишили способности двигаться и соображать. А еще это было приятно. Гхар, до того приятно, что мысли окончательно меня покинули, оставив только радостную легкость и желание обнять весь мир. Начиная с одного невыносимого мужчины. Ой. Признаться в этом даже перед самой собой было очень… непросто. Голова кружилась, а я была одним сплошным ощущением – его губ на моей коже. Его пальцев, поглаживающих запястье. Нежность захлестывала, особенно на контрасте с тем, что я привыкла видеть от лирона Вейдена. И даже доводы разума о временном помутнении его рассудка не работали. Какая разница? Законы большого мира не имели отношения к моему мирку.

– Нет, Данари, – я потерялась в синей дымке его глаз, – бредил я все шесть лет до сего дня.

Лавочник сел на постели в простой домашней рубашке, в которую его переодела сестра, и, чтобы опереться о кровать, отпустил мои руки. Я тогда стыдливо отводила взгляд – несмотря на то, что за годы практики повидала многое. И тогда же поняла, что опасаюсь за его жизнь. Поначалу не придала большого значения, я за каждого пациента по-своему переживала, но когда его пульс замедлился до критической отметки, а Вейден больше часа не приходил в сознание, мое собственное сердце на мгновение остановилось. А потом я методично и быстро работала, перебирая варианты противоядий. Словно наблюдая за собой со стороны.

– Данари, Вы вернули меня к жизни, – теперь от его близости стало неловко. Такое чувство, что он вот-вот меня обнимет. Хочу ли я этого? Нет, не должна! Но сердце отчаянно желало обвить руками его шею, обхватить широкие плечи и спину. Почувствовать каждый изгиб мускулов под серой тканью. Он был здесь, такой живой и … почти мой. Даже если я это придумала.

– Не стоит благодарности, – скороговоркой выпалила я, не зная, куда деть руки и глаза, – это мой долг.

– Еще как стоит. Назавтра меня бы сожгли на погребальном причале, – его взгляд бродил по моему лицу, изучая то ли черты, то ли мысли, – поэтому просите все, что пожелаете.

– В разумных пределах? – я невольно улыбнулась, подхватив его настроение.

– Никаких разумных пределов, – Боги, какая у него улыбка! Если бы он так посмотрел на меня в первый день, я бы влюбилась в него как кошка еще тогда, два года назад.

Я все-таки непостижимым образом влюбилась в своего врага. Зелье откровения сказало правду. Но розовый туман притуплял чувство опасности.

– Тогда, – я прочистила охрипшее горло, – поцелуйте меня, лирон Вейден.

Сам же сказал, что никаких разумных пределов. Меня ему не в чем упрекнуть. Пусть скоро мы расторгнем фиктивный брак и больше никогда не встретимся – а я точно уеду, как только продам квартирку, потому что не смогу жить с ним рядом и быть чужой. Пусть. Но это мгновение я сохраню на всю жизнь.

Глаза соседа ошеломленно распахнулись и по мере понимания темнели. В платье стало жарко. Настолько, что я слегка пожалела о своем желании. Словно во сне, его лицо медленно приближалось к моему. Когда между нами остался дюйм, я закрыла глаза, уплывая куда-то далеко. Внутри все трепетало – и пело от восторга.

Его руки приподняли мое лицо, захватив теплой чашей, и губы осторожно коснулись моих. Я узнала бы их из тысячи других, слишком часто видела каждый насмешливый изгиб, что успела изучить. А теперь наяву чувствовала их нежность, переходящую в настойчивость. Мои губы приоткрылись под напором его языка, и я пропала. Вцепилась в его плечи и почти упала на него в кровати, но иначе не смогла бы удержаться от наплыва воспламеняющих эмоций. Когда руки Вейдена оказались на моей спине, я открыла глаза. Солнце, осознание происходящего усилилось во сто крат. Рин Вейден целовал меня. Просто умопомрачительно целовал.

А вокруг нас ширился радужный спектр, свет которого не могла вместить комнатка на втором этаже. Наши ауры слились воедино и сияли. Физически дарили ощущение безграничного счастья, уверенности и тепла, растущего и растущего из сердца.

Наконец мы оторвались друг от друга, чтобы отдышаться.

– Данари, – его сапфировые глаза сверкали неведанным ранее блеском, – когда я сказал, что ты вернула меня к жизни, то имел в виду не только спасение моего бренного тела. Ты спасла мою душу.

Я ликовала – он говорил правду. Все же в странном даре есть свое преимущество.

– Данари, – он поднес мои руки к губам, и в груди била крыльями одна мысль – только не отпускай меня, не отпускай! – никогда бы не подумал, что скажу это, но… собственные ошибки иногда полезны. Я варил отворотное зелье, дурак.

Мои брови поползли вверх.

– Ты тоже думал, что ходишь привороженный?!

Его мимика отзеркалила мою, и мы оба рассмеялись. Не было ни малейшей неловкости – за годы рядом наши пространства пересекались слишком часто. Вейден давно стал частью моего мира, а может, центром.