Судьба Шута - Хобб Робин. Страница 133

Но змеи так и не появились. А когда Айсфир понял, что он ждет их напрасно, что они не вернутся, когда наконец осознал, что остался единственным представителем своего рода, он задумался о собственном конце. Он не хотел, чтобы его смерть была жалкой, не хотел покинуть мир, став жертвой голода или ран, полученных на охоте, чтобы потом его пожрали низшие существа. Нет. Айсфир решил, что он сам выберет час и место своей смерти и уйдет так, чтобы его тело осталось в целости и сохранности.

И потому он прилетел на Аслевджал. Я увидел остров его глазами – маленький клочок земли, почти полностью погребенный подо льдом. Я почувствовал его разочарование, но не понял причины. Возможно, тогда море было ниже или зимы холоднее, поскольку вода, окружавшая остров, замерзла и он скорее чувствовал, чем видел, море подо льдом. Он облетел остров, раскрашенный только двумя красками – черной и белой, – но не смог найти того, что искал. В конце концов ему пришлось удовлетвориться трещиной во льду, куда он с трудом протиснулся и где отдался в руки сна, зная, что для него от сна в ледяной могиле до смерти всего один шаг.

Но тело всегда выбирает жизнь. Его нельзя убедить доводами рассудка или порывами чувств. Айсфир перешел от жизни к существованию, но не мог покинуть свое тело. Как он ни старался, то и дело наступали моменты, когда он вдруг начинал чувствовать холод и голод. Наступающий со всех сторон лед сжимал его тело, но не мог убить. Айсфир не мог победить самого себя.

Он очень хотел умереть. Ему снились сны о смерти. Снова и снова он погружался в смерть, но в следующее мгновение его предательское тело делало новый вдох, заставляя глупое сердце биться. Иногда приходили люди и вились вокруг него, точно мухи около умирающего оленя. Одни пытались проникнуть к нему в сознание, другие – пронзить плоть. Все их попытки ничего не стоили – они даже не могли помочь ему умереть.

Я вздохнул и вдруг понял, что уже не помню, когда делал это в прошлый раз. У меня было ощущение, будто кто-то открыл ставни на окне таверны, чтобы показать мне, что делается внутри, а потом резко захлопнул их. От того, что мне удалось узнать про драконов, у меня кружилась голова. На несколько мгновений Айсфир сумел поглотить меня настолько, что мне казалось, будто я стал им. Я лежал на полу, окутанный ощущением сознания существа, попавшего в ледяную темницу.

Я с радостью ухватился за его стремление к смерти. Значит, убив его, я совершу акт милосердия. Я медленно встал на колени и застонал, когда невольно оперся на больную руку. Заглянув в котелок, где горел огонь, я подполз к нему поближе, чтобы раздуть его, и увидел красные глаза углей. Я добавил еще несколько щепок и осторожно подготовил место для кувшина с порошком.

Я тоже когда-то призывал смерть – в те страшные дни, когда находился во власти Регала. Измученный, замерзший, одинокий и голодный, тогда я бы с радостью принял любую погибель – только бы она была быстрой. Я пришел сюда, чтобы убить дракона, и знал, что несу милосердие. Значит, у меня нет никаких причин колебаться. Взяв в руки кувшин со смесью, я палочкой разворошил угли. Скорее всего, Айсфир уже так ослабел, что, даже если мы его выпустим, он не сможет выжить.

Конечно, если бы я умер в подземелье Регала, тогда Кетриккен, скорее всего, никогда не нашла бы Верити и каменные драконы не встали бы на защиту Шести Герцогств. Нет. Я придаю своей особе слишком большое значение. Она отправилась бы одна на поиски своего короля. Но смогла бы она разбудить драконов, если бы Ночной Волк и я не были с ней рядом? Если бы мы не сопровождали ее, если бы Ночной Волк не добывал для нее пропитание, сумела бы она добиться успеха? Осталась бы в живых Кеттл, чтобы помочь Верити вырезать его дракона? Может быть, Шут прав и судьба целого мира зависит от действий отдельных людей, которые те совершают каждый день?

Угли в котелке и взрывная смесь у меня в руке ждали своего часа. Где-то подо мной, во владениях Бледной Женщины, Шут из последних сил старался не касаться каменного дракона, который жаждал поглотить его сущность. Я должен спешить.

Я не мог.

Я застонал и снова попытался понять, есть ли у меня выбор. Что мы выиграем, если освободим дракона? Ничего. Возможно, Айсфир поднимется в воздух, чтобы совокупиться с Тинтальей; возможно, в нашем мире снова появятся драконы. Шут никогда не говорил, что это принесет нам пользу, если не считать его уверенности в том, что драконы и Элдерлинги как-то связаны между собой. Свобода Айсфира ничего мне не даст, Шута же ждет медленное, мучительное «перековывание», а мать и сестру нарчески – вечный позор.

Но если я прикончу дракона, Дьютифул получит любовь и благодарность Эллианы. Они заключат брак, будут править долго и счастливо, у них родится много детей, а между Шестью Герцогствами и Внешними островами воцарится мир…

«Думай своей головой, – сказал мне Баррич. – Отбрось догадки и думай». Несмотря на свою слепоту, он увидел положение, в котором мы оказались, яснее, чем мы с Чейдом. Мы сосредоточили все свои силы и устремления на заключении брака между Дьютифулом и Эллианой и на том, что мы должны убить дракона. Только сейчас, в самый последний момент, я вдруг вспомнил урок Чейда, который он преподал мне много лет назад: «Задай себе вопрос, что будет потом? Кто выигрывает?» Словно застрявшую телегу, я вытащил свои мысли из привычной колеи и задумался. Мы убьем дракона. Бледная Женщина отпустит мать и сестру нарчески и отдаст мне Шута. А что потом? Кто выигрывает?

Принц Видящих убьет дракона Внешних островов. Что произойдет дальше? Ответ открылся мне с такой ясностью, словно я вдруг обрел дар предвидения Шута. Это оскорбление, нанесенное жителям Внешних островов, не только помешает драконам вернуться в наш мир, но и станет событием, которое объединит всех островитян, и они выступят против Шести Герцогств. Вместо брака и надежного мира снова начнется война. Чейд, Дьютифул и я являемся последними наследниками престола Видящих по мужской линии; сомневаюсь, что кому-нибудь из нас удастся покинуть остров живым.

А Неттл? Если Кетриккен откроет происхождение моей дочери и объявит ее наследницей Видящих, позволят ли ей островитяне спокойно править Шестью Герцогствами? Сомнительно. Не слишком надежный мир, который нам удавалось поддерживать последние пятнадцать лет, будет нарушен. Бойня начнется прямо здесь, на Аслевджале, а потом распространится на наши земли. И на сей раз никто не разбудит каменных драконов, и Элдерлинги не придут к нам на помощь. На наши берега вернутся Смерть и «перековывание».

А Бледная Женщина будет править своим царством в будущем, которое она создала.

Сердце отчаянно забилось у меня в груди от мыслей о том, что я чуть не натворил. Как и предсказывал Шут, право принимать решение перешло ко мне. Только чудом я не исполнил волю Бледной Женщины. Я положил пальцы на следы, оставленные пальцами Шута на моем запястье, и попросил:

– Прости меня. Прости за то, что я сделаю так, как ты хотел.

Затем я бросился на ледяной пол и направил дракону все свои чувства и ощущения, призвав на помощь Уит и пробуждающийся Скилл.

Мой Скилл напоминал легкого, трепещущего на ветру мотылька, но Уит был силен, и Айсфир уловил мое присутствие. Я чувствовал опасность, которую таил в себе его взгляд, – так жертва вдруг поднимает голову, зная, что хищник вышел на охоту. Но я не дрогнул, я швырнул в него всю силу, словно вдруг превратился в дикого зверя, который отстаивает свою территорию.

Я не мог передать ему свои мысли при помощи Уита, но надеялся, что он заинтересуется мной. Стоит ему прикоснуться своим сознанием к моему, и он узнает все, что знаю я. Он узнает, что на свете есть еще один дракон, что она летит к нам и что дорогу ей указывает чайка.

Я знал, что он чувствует мое присутствие, но для него я не был ни пищей, ни сородичем, иными словами, представлялся мошкой, недостойной внимания. Его мысли коснулись меня и он снова попытался уйти в смерть и забвение.

Меня охватила паника. Сейчас, когда я так нуждался в Скилле, он тлел во мне, точно крошечный уголек, и мне не хватало собственных сил, чтобы докричаться до Айсфира, который хотел только одного: тишины и забвения. Я предпринял новую попытку, превратив свой Скилл в тонкий наконечник стрелы, который направил в его сторону.