Ученик убийцы - Хобб Робин. Страница 38

Голод разбудил меня вскоре после полуночи. Некоторое время я лежал без сна, прислушиваясь к бурчанию в животе. Я закрыл глаза, но голод мой был достаточно силен для того, чтобы меня затошнило. Я встал и пошел к столу, где стоял поднос Верити со сластями, но слуги убрали его. Некоторое время я боролся с собой, но мой желудок вскоре победил мою голову.

Открыв дверь комнаты, я шагнул в слабо освещенный коридор. Двое часовых, которых там поставил Верити, вопросительно посмотрели на меня.

— Умираю от голода, — сказал я им, — вы не знаете, где здесь кухня?

Нет такого солдата, который не мог бы ответить на этот вопрос. Я поблагодарил их и пообещал, что принесу им то, что найду там, после чего скользнул по темному коридору. Когда я спускался по ступенькам, мне казалось очень странным, что под ногами не камень, а дерево. Я шел как меня учил Чейд — бесшумно передвигая ноги и двигаясь по самым темным частям коридоров сбоку, там, где доски пола меньше скрипели. И все это выглядело совершенно естественным.

Казалось, все люди в замке крепко спали. Несколько стражников, мимо которых я проходил, дремали, никто из них меня не окликнул. В то время я приписал это моей ловкости; а теперь думаю, что они сочли тощего взъерошенного парнишку не стоящим внимания.

Кухню я нашел легко. Это была огромная открытая комната, пол и стены ее были выложены камнем для защиты от огня. Там было три огромных очага, огонь во всех трех был тщательно засыпан на ночь. Несмотря на поздний или ранний час, это место было хорошо освещено. Кухня замка никогда не спит полностью. Я увидел закрытые сковороды и ощутил запах подходящего хлеба. Большой котел тушеного мяса на краю одного очага оставался теплым. Заглянув под крышку, я решил, что никто не заметит пропажу миски или двух. Я пошарил вокруг и вскоре нашел все, что мне было нужно. Я отломил от завернутой буханки хлеба на полке хрустящую горбушку, а в углу стояла бочка с водой, а в ней охлаждалась кадушка с маслом. Слава Богу, это были не кулинарные изыски, а простая, вкусная еда, которой я так жаждал.

Я уже съел половину второй миски, когда услышал шорох и легкие шаги. Я поднял глаза со своей самой обезоруживающей улыбкой, надеясь, что здешняя повариха окажется такой же мягкосердечной, как баккипская. Но это была служанка. Одеяло было накинуто на ее плечи поверх ночной рубашки, на руках она держала ребеночка. Служанка рыдала. Я смущенно отвел глаза.

Она едва удостоила меня взглядом. Положив своего запеленутого малыша на стол, она достала миску и зачерпнула холодной воды, все время что-то бормоча. Потом нагнулась над ребеночком.

— Вот, мой миленький, мой ягненочек. Вот, мой дорогой. Это поможет. Выпей немножечко. Ой, миленький, неужели ты не можешь даже глотать? Ну, открой свой ротик! Ну… Ну давай, открой ротик.

Я не мог не смотреть на них. Она неловко держала миску и пыталась направить струю в рот ребеночка. Второй рукой она открывала ему рот, применяя гораздо больше силы, чем любая виденная мною мать. Служанка наклонила миску, и вода выплеснулась. Я услышал приглушенное бульканье и потом кашляющий звук. Когда я вскочил, чтобы сделать что-нибудь, из свертка высунулась голова маленькой собаки.

— О, он снова задыхается! Он умирает! Мой маленький Фести умирает, и никому, кроме меня, нет до этого дела. Он хрипит, а я не знаю, что делать, и мое солнышко умирает! — она прижимала к себе свою собачку, а та кашляла и задыхалась, бешено тряся маленькой головкой, потом затихла. Если бы я не слышал затрудненного дыхания, то готов был бы поклясться, что она умерла на руках у своей хозяйки. Ее темные глаза встретились с моими, и я ощутил всю силу ужаса и боли маленького существа.

Спокойно!

— Ну-ну, — услышал я свой голос, — не сжимай его так, этим ты ему не поможешь. Он еле дышит. Поставь его. Разверни. Пусть сам решает, как ему удобнее всего. Когда он так запеленут, ему слишком жарко, он одновременно давится и пытается набрать воздуха в легкие. Опусти его.

Она была на голову выше меня, и на мгновение я подумал, что мне придется с ней драться, но она позволила мне взять собаку у нее из рук и развернуть несколько тряпочных одеял. Я поставил песика на стол.

Маленькое существо ужасно страдало. Он стоял, голова его висела между передними ногами, грудь и мордочка были скользкими от слюны, живот. — раздувшимся и твердым. Он снова начал давиться и кашлять. Он широко открыл пасть, губы оттянулись, оскалив острые зубки. Цвет языка свидетельствовал о непомерных усилиях. Девица пискнула и кинулась вперед, пытаясь снова схватить его, но я грубо ее оттолкнул.

— Не трогай его, — сказал я ей нетерпеливо, — он хочет, чтобы его вырвало, но не может, когда ты его сжимаешь.

Она остановилась

— Вырвало

— Он выглядит и ведет себя, как будто у негочто-то застряло в глотке. Могон добраться до костей воробьев?

Она казалась потрясенной.

— В рыбе были кости, но только очень маленькие.

— Рыба? Какой идиот позволил ему добраться до рыбы? Свежая она была или тухлая? — Я видел, как худо бывает собакам, когда они добираются до протухшей выпотрошенной лососины на берегу реки. Если маленький песик сожрал что-то в этом роде, то у него нет никаких шансов.

— Та же самая форель, которую я ела за обедом.

— Ну что ж, по крайней мере, это, видимо, не ядовито. Тогда это просто кость. Но если она уйдет вниз, то может убить его.

Она ахнула.

— Нет, не может! Он не должен умереть! Он поправится. У него просто испортился желудок. Я просто его слишком много кормила. Он поправится. И вообще, что ты об этом знаешь, кухонный мальчик?

Я наблюдал за очередным приступом почти судорожной рвоты. Ничего не выходило, кроме желтой слюны.

— Я не кухонный мальчик, я собачий мальчик. Личный собачий мальчик Верити, если хочешь знать. И если мы не поможем этому маленькому дурачку, он умрет.

Она смотрела на меня, и на лице ее была смесь благоговейного страха и ужаса, когда я крепко схватил ее маленького питомца.

Я стараюсь помочь. Он не верил мне. Я разжал его челюсти и запустил два пальца ему в глотку. Собачка стала давиться еще сильнее и изо всей силы царапала меня передними лапами. Когти его, кстати, требовали подрезания. Кончиками пальцев я нащупал кость. Я пошевелил ее и почувствовал, что она двигается. Но обеими боками кость уперлась в глотку песика. Собачка приглушенно завыла и яростно забилась в моих руках. Я отпустил ее.

— Что ж. Он не сможет освободиться от этого без помощи, — заключил я. Я оставил завывающую и хнычущую служанку. По крайней мере она не хватает и не сжимает его. Я достал немного масла из кадки и положил его в свою миску из-под мяса. Теперь мне нужно было что-то вроде крючка, острое, но не слишком большое. Я порылся в ящиках и наконец нашел изогнутый металлический крючок с рукояткой. Возможно, им пользовались, чтобы вынимать горшки из огня.

— Сядь, — приказал я девице. Она разинула рот, а потом послушно села на скамейку, на которую я ей указал. — А теперь зажми его между коленями и не отпускай, как бы он ни царапался, ни брыкался и ни визжал. И придерживай его передние ноги, чтобы он не процарапал меня до ребер, пока я буду помогать ему. Поняла?

Она глубоко вздохнула, потом сглотнула и кивнула. Слезы ручьями бежали по ее лицу. Я поставил собаку к ней на колени и положил на спину песика руки девицы.

— Держи крепко, — сказал я ей. Я зачерпнул комочек масла. — Я хочу смазать ему глотку жиром. Потом мне придется раскрыть ему глотку и выдернуть кость. Ты готова? — Она кивнула. Слезы больше не лились, губы ее были сжаты. Я был рад, что в ней нашлась хоть какая-то сила, и кивнул в ответ.

Запихнуть ему в глотку масло было легко. Однако оно заткнуло песику горло, и его паника возросла. Мое самообладание содрогнулось под волнами его ужаса. У меня не было времени быть нежным. Я силой раскрыл его челюсти и запустил крючок в глотку. Я надеялся, что не проткну его. Ну а если бы это и произошло, он в любом случае должен был умереть. Я повернул инструмент у него в горле, а он извивался и визжал, и описал всю свою хозяйку. Крючок зацепил кость, и я потянул, ровно и твердо.