Волшебный корабль - Хобб Робин. Страница 117

И вот теперь это стряслось с ним самим. За что?… Почему?…

— Все из-за того, что я был в матросской одежде, — выговорил он тихо. И с ужасом предположил: «Уж не Са ли меня карает за то, что я не надел жреческого облачения?…»

Он отрекся от Са. И Са в наказание лишил Уинтроу своего покровительства…

«Нет, нет!» Уинтроу решительно отбросил недостойную мысль. Так рассуждали о Са только дети и маловерные. Для них Са был не Бог, а всего лишь что-то вроде очень могущественного и очень мстительного человека. Нет! Ему следовало извлечь из случившегося совсем другой урок. Какой же?… Теперь, когда миновала непосредственная опасность, разум Уинтроу искал прибежища в спасительной мысленной гимнастике. «Каждый опыт, пусть сколь угодно жуткий, дается нам в поучение… И, пока человек помнит об этом, нет ничего, что его дух не в силах был бы превозмочь. Дух оказывается сломлен только тогда, когда мы утрачиваем веру, и Вселенная предстает нам беспорядочным нагромождением жестокостей и злосчастья…»

Дыхание постепенно выравнивалось. Горло и рот Уинтроу совсем пересохли, но искать питье он покамест не собирался. Он отодвинул надобности плоти в дальний угол сознания и потянулся вглубь себя, к центру спокойствия. Сделал несколько глубоких вздохов — и распахнул свой разум для постижения. Обидам и прочим чувствам более не было места. Что же ему следовало вынести из своего опасного приключения? Какие уроки извлечь?…

Мысль, всплывшая из глубины, его попросту потрясла. Уинтроу совершенно ясно увидел собственную погибельную доверчивость. Он узрел внешнюю красоту города — и тотчас вообразил, будто здесь обитали люди столь же прекрасного и величественного духа. И принялся ждать радостного гостеприимства от народа, так щедро взысканного Са. И благополучно проморгал предостережения, которые теперь, задним числом, выглядели до предела очевидными. Сперва его пытались предупредить товарищи по команде. Потом была незаслуженная враждебность стражников и злобные взгляды прохожих на улице… А он вел себя точно несмышленый младенец, который лезет с объятиями к недовольно рычащему псу.

Сам виноват, что получил на орехи.

Уинтроу захлестнула волна сокрушительного отчаяния. Он оказался к ней полностью не готов. Куда только подевалось его духовное равновесие!.. «Никакой надежды нет. Совсем никакой…» Он никогда не вернется в свой возлюбленный монастырь, к жизни в спокойном размышлении, которую так любил. Пройдет время, и он сам уподобится тем людям, от чьих воззрений ранее приходил в ужас. Жизнь научит его, что кругом только враги, жаждущие порвать тебе глотку, а дружба и любовь — так называемые! — порождаются соображениями выгоды и больше ничем. Как часто он слышал насмешки по поводу высшего устремления своей веры, гласившего: Са создал людей, положив им стать вместилищами добродетели и красоты. И вот Уинтроу горестно вопрошал себя: где же была добродетель Са в молодом стражнике, что с таким наслаждением швырял его о стены и оземь? И что за красоту следовало усмотреть в женщине с язвами на губах, которая желала возлечь с ним за деньги?…

Уинтроу внезапно ощутил всю свою молодость и глупость. И доверчивость, сыгравшую с ним такую жестокую шутку. «Я дурак. Какой же я дурак стоеросовый…» Эта боль оказалась покруче синяков, Уинтроу ощутил, как тяжело заломило слева в груди. Он закрыл глаза, исступленно желая все прекратить. Оказаться где-нибудь в другом месте… иным человеком, чуждым всему тому, что ощущал сейчас он…

Спустя некоторое время глаза пришлось все же открыть. Чуда не произошло. И самое скверное, что ему предстояло возвращение на корабль. Случившееся с ним было достаточно гадко и само по себе, даже будь у него возможность укрыться в безопасности мирных стен родного монастыря. Но… вернуться и снова выслушивать дурацкие перебранки матросов, терпеть намеренные грубости Торка и пренебрежение отца?… Ох, только не это!.. Но был ли у него какой-нибудь выбор? Попробовать спрятаться, затеряться в Крессе… превратиться в нищего и всеми презираемого бродяжку? Уинтроу тяжело вздохнул, и сердце в груди упало еще ниже, хотя, казалось, дальше было уже некуда. Шагая через кучи гниющего мусора, он достиг выхода из переулка и взглянул на солнце, клонившееся к западу. Итак, посмотреть на красоты и редкости ему не удалось. Чем же занять пропасть времени, оставшегося до заката?… Уинтроу решил отыскать своих товарищей-моряков. Ничто другое в Крессе его больше не интересовало.

И он потащился по улочке, стараясь не замечать взгляды и ухмылки прохожих: люди, понятно, не оставляли без внимания ссадины и синяки, отчетливо выделявшиеся на его голом торсе. За очередным углом Уинтроу наткнулся на компанию матросов с какого-то другого корабля, также наслаждавшихся стоянкой в порту. Все они носили головные платки, некогда белые, с изображением черной птицы на лбу. Они хохотали и осыпали друг дружку веселыми непристойностями, шагая из борделя в таверну. Уинтроу попался им на глаза.

— Ох, бедолага! — воскликнул один из них с издевательским сочувствием. — Выгнала тебя, не иначе? Да еще и рубашку отобрала?

Остроумие матроса вызвало новый взрыв хохота. Уинтроу пошел дальше.

Миновав еще перекресток, он вдруг уверился, что действительно достиг Моряцкого Выгула. Прямо перед собой он увидел тот самый «Улетевший платочек». На вывеске была нарисована женщина, чьей единственной одеждой являлся тонкий платок, да и тот собирался унести шалунишка-ветер. В том, какого рода услуги предоставлялись внутри, никакого сомнения быть не могло. Примерно так же были оформлены и другие заведения поблизости. На вывесках красовались в основном похабно-реальные изображения — и почти никаких надписей. Видимо, тот, кто их делал, не очень-то рассчитывал на грамотность моряков.

А прямо посреди улицы можно было обнаружить и иные забавы, попроще и подешевле. Вот лоток, с которого продавали эликсиры и амулеты. Высушенные куски плодной оболочки — держи при себе, и нипочем не утонешь! Обрезки бычьего рога, чтобы мужская сила не иссякла в самый ответственный миг. Пузырьки настоящего волшебного масла, способного утихомирить самый лютый шторм…

Уинтроу прошел мимо лотка, бросив жалостливый взгляд на доверчивых простаков, раскупавших «чудотворные» безделушки.

Чуть подальше, на маленькой площади, собирал зевак уличный укротитель. Он предлагал всем желающим побороться с его медведем и выиграть кошелек золота. Медведь был в наморднике и со сточенными когтями, но, тем не менее, выглядел страшным противником. Его задние лапы сковывала короткая цепь. Другая цепь, более толстая, тянулась к ошейнику. Свободный конец ее дрессировщик держал в руке. Медведь не желал стоять смирно и все время беспокойно переминался. Маленькие глазки обшаривали толпу…

Уинтроу про себя подивился: неужто вправду сыщется недоумок, который даст себя уговорить и полезет за золотом?… Присмотрелся — и вздрогнул. Он увидел Комфри. Тот, крепко выпивший, держался за плечо сотоварища. И, ухмыляясь, разговаривал с укротителем. Кругом уже собиралась толпа, зеваки начинали биться об заклад…

Уинтроу испытал искушение тихо проскользнуть мимо и отправиться на поиски Майлда. Но тут же высмотрел его среди спорящих и, вздохнув, подошел. Майлд узнал его и радостно заулыбался:

— Эй, Уинтроу! Хватай удачу за хвост! Комфри собрался намять холку медведю! Поставь на него деньги — и вернешь вдвое! — И заговорщицки нагнулся к Уинтроу: — Валяй, дело верное. Мы только что видели, как один мужик выиграл. Всего-то и надо, что зверюге за спину проскочить, он тут же и сдастся. Хозяин евонный даже не хотел, чтобы еще кто пошел состязаться, но Комфри настоял! — Тут Майлд вдруг вытаращился на Уинтроу: — Э, а рубашка-то твоя где?…

— У городских стражей в лапах оставил. — Уинтроу попробовал отделаться шуткой, и, кажется, у него получилось. Он даже слегка обиделся, отчего Майлд не задал ему ни единого вопроса… но в это время унюхал, чем именно попахивало у его приятеля изо рта. А потом и увидел, как тот перекатывал какой-то шарик за нижней губой. Циндин!.. То-то у Майлда зрачки были такие нехорошие… Уинтроу стало не по себе. Он знал, что на борту корабля дурман был строго-настрого воспрещен. И если Майлд появится там «с глазами в кучку» — беды ему не миновать. Циндин имел свойство придавать человеку бесшабашие и ложное ощущение вседозволенности. Вовсе не те качества, которые полезны благоразумному моряку. Уинтроу решил предостеречь Майлда, убедить его быть чуточку осторожнее, но нужных слов не нашел.