Волшебный корабль - Хобб Робин. Страница 166

А кругом них жизнь невольничьего рынка преспокойно шла своим чередом. Кое-кто чуть поднимал брови при виде расправы, но и только. Что, мол, взять с расписных и с человека, взявшегося с ними управляться?… Их просто обходили сторонкой, чтобы ненароком не попасть под горячую руку — и гуляючи шли себе дальше…

Уинтроу понял: на помощь звать некого. Никому здесь не докажешь, что он-то не раб. Никто и головы не повернет.

Лем уже корчился на земле, давясь желчью. Надсмотрщик нагнулся и привычным движением отомкнул на ногах Калы окровавленные кандалы. Сдернул их с ног мертвой женщины и повернулся к Уинтроу, чтобы прорычать:

— Да я ща на тебя их надену и прав буду! Из-за тебя я лишился и рабыни, и дневной платы! Видишь, наниматель прочь уходит? Еще бы ему не уйти, кому нужны бунтовщики! — И дубинка указала в ту сторону, куда отбыл его несостоявшийся заработок. — Ну что, свиньи? Работы не будет, а кто не работает, тот не ест…

— Женщина умерла по твоей вине! — сказал Уинтроу. — Ты ее отравил, чтобы избавиться от ребенка, но тем самым убил и ее. Тем самым ты дважды повинен в убийстве! — Он попытался подняться, но рука не повиновалась ему, да и мышцы живота от удара словно обратились в кисель. Он кое-как перекатился на колени, чтобы подняться, но коротышка небрежным пинком снова отправил его наземь.

— Какие речи, какие речи!.. Какой дар убеждения. Я потрясен, я, право же, потрясен… Ну вот что, сосунок. Ща выложишь до гроша все, что у тебя есть, но заплатишь мне за убытки сполна. Выкладывай бабки сам, не заставляй меня вытряхивать из тебя. Ну?!

— Нет у меня денег! — гневно ответил Уинтроу. — А и были бы — ничего бы я тебе не дал!

Надсмотрщик склонился над ним и в очередной раз ткнул дубинкой:

— Тогда говори, где живешь и кто твой папаша. Не ты, так он пускай платит!

— Нет у меня никакого папаши, — отрезал Уинтроу. — И платить тебе никто не собирается. А я совершил святое служение Са! И правильно сделал!

Он улучил мгновение и посмотрел на вереницу рабов. Кто мог встать — медленно поднимался. Лем переполз поближе к телу Калы и склонился над нею, заглядывая в глаза. Как будто, заглядывая в них, он мог разглядеть то же, что видела теперь и она…

— Так, так, так. Правильно, говоришь? Для нее — может, и так, но не для тебя, — насмешливо проговорил коротышка. — Видишь ли, тут у нас, в Джамелии, рабам никакого утешения Са не положено. Так распорядился государь наш сатрап. Будь невольнику присуща настоящая человеческая душа, он бы не оказался в неволе! Са в Его величайшей премудрости просто не допустил бы такого… По крайней мере, мне именно так объясняли. Ну так вот. Значит, на сегодня я остался без рабыни и без работы. Нашему сатрапу такое не нравится. А ты — не просто убийца рабов, ты еще и бродяга. И если бы ты выглядел годным хоть к мало-мальской работе, я бы тут же надел на тебя цепи и клеймо в рожу вколол… Но ладно уж, будем считаться с законом. Эй! Стража!!! — И коротышка помахал дубинкой, подзывая городского стражника, проходившего мимо. — Вот, забирай! Мальчишка шляется без семьи и без денег… и только что задолжал мне за ущерб, причиненный рабыне сатрапа. Забери его в каталажку… Эй! Стой! Ты куда?!

Это последнее относилось уже к Уинтроу, который — опасность придала силы — умудрился вскочить на ноги и теперь во все лопатки бежал прочь. Он услышал за спиной предупреждающий крик Лема и оглянулся. Только лучше бы он этого не делал. Нет бы хоть в сторону броситься…

Дубинка, запущенная умелой рукой, угодила ему в голову и швырнула Уинтроу в уличную грязь рабского рынка.

Глава 24

Торговцы из Дождевых Чащоб

— Просто, когда происходит что-нибудь из ряда вон выходящее, мне трудно сохранить душевное равновесие! — отрезала бабушка. — Вот и все!

— Прости, пожалуйста, — смиренно извинилась мать Малты. — Я всего лишь спросила.

Она стояла за спиной бабушки, сидевшей перед своим туалетным столиком, и закалывала ей волосы, сооружая прическу. И, судя по голосу, на самом-то деле ни в чем себя не винила, просто устала от бесконечной бабкиной раздражительности. Малта не винила ее. Малту просто тошнило от них обеих. Ну сколько можно сосредотачиваться на грустной стороне жизни, на том, что расстраивает и беспокоит? Тем более — сегодня было большое собрание старинных семейств, и бабка с матерью решили не только пойти сами, но и взять с собой Малту. И она уже с полудня только тем и занималась, что убирала волосы и примеряла новое платье. А они?… Начали одеваться в самый последний момент. Да еще и ведут себя так, словно на тяжелую работу отправляются, а не повеселиться и поболтать со знакомыми… Это Малта была бессильна понять.

— Ну? Вы еще не готовы? — то и дело спрашивала она. Ей совсем не хотелось, чтобы они прибыли самыми последними. Мама говорила, сегодня будут произноситься важные речи, что-то там такое насчет Дождевых Чащоб и торговцев Удачного. И стоит ли из-за этого волноваться?… Самое обычное сиди-смирно-и-не-засыпай. А значит, главное — это прибыть загодя, пока звучат приветствия и разносятся закуски. Может, ей удалось бы сесть и посекретничать с Дейлой в укромном уголке… Ой, ну что же они там так возятся?… Каждой из них давно следовало бы завести по служанке, чтобы укладывала им волосы, заранее готовила платья… и всякое такое прочее. Во всех приличных семьях были такие служанки. Но бабушка заявила, что они-де больше не могут себе позволить, — и мама согласилась. А когда Малта начала спорить — ее мигом засадили за большущую кучу счетных палочек и расписок и велели оприходовать всю эту чепуху в одном из гроссбухов. Она посадила кляксу, и бабушка велела ей все переписать… Да потом еще принялись ей объяснять, что означала выведенная ею цифирь и почему получалось, что они больше не могут держать слуг — только Нану и Рэйч…

Удивительно ли, что Малта ждала приезда отца, как избавления. Ждала и потому, что в доме явно что-то происходило. Она не могла взять в толк, с чего бы это они вдруг так обеднели. Ничего же вроде не переменилось! И тем не менее… Только посмотреть на них. Собрались ехать в свет, а сами рядятся в позапрошлогодние платья. Одевают и причесывают одна другую. Да еще и ругаются.

— Мы скоро поедем? — в который раз осведомилась Малта.

— Мы что тебе, в одну минуту собраться должны? — строго спросила мать. — Чем мне головной боли своим нытьем добавлять, лучше бы помогла. Сходи-ка взгляни, прибыла или нет карета торговца Рестара!

— Ой, только не Рестар!.. — взмолилась Малта. — Мам, ну скажи, что мы не поедем с ним в этой вонючей старой карете! В ней даже дверцы как следует не открываются и не закрываются! Лично для меня это сущее унижение — ехать с…

— Малта! Сходи проверь, не прибыла ли карета! — перебила бабушка. Фи! Как будто она то же самое от матери только что не слышала!

Малта вздохнула и отправилась проверять. Дело ясное: когда они придут на собрание, напитки и закуски давно унесут, а все рассядутся по скамьям и заведут речь о делах. А она — уж коли ее собирались заставить высиживать все их собрание — так хотела бы для начала чуть-чуть повеселиться. Идя через гостиную, она задалась вопросом: а приедет ли туда вообще Дейла? Вот Сервин, тот явится точно. Его в семье давно уже взрослым считают… Но если и Дейла приедет, она, Малта, уж как-нибудь да выговорит себе позволение сесть рядом с подружкой. Ну а Дейлу совсем просто будет уговорить поменяться местами… Она не видела Сервина с того самого дня, когда мать ему показывала теплицы. Но это совсем не значило, будто Сервин перестал ею интересоваться!

Одна мысль породила другие, и Малта быстренько заскочила в уборную — там было маленькое зеркало на стене. В ней оказалось темновато, но Малта все равно осталась довольна увиденным. У нее были темные волосы, и она, зачесав их со лба назад, заплела косу и уложила ее короной на голове. Несколько волосков, выбившихся как бы случайно, ужас как завлекательно падали на щеки и лоб. Малте по-прежнему разрешалось использовать в качестве украшений только цветы, но она выбрала последние крохотные розы, чьи последние бутоны как раз распустились в теплице. Темно-красные, с пьяняще-сладостным ароматом… Платье для сегодняшнего выхода Малте досталось очень простое… но это было действительно ПЛАТЬЕ, а не детское платьице. Это был наряд из тех, в каких все торговцы всегда посещали подобные мероприятия. Платье глубокого красно-фиолетового тона, перекликавшееся цветом с розами в волосах. Всегдашний цвет Вестритов, оговоренный обычаем. Малта вообще-то предпочла бы синий, но ей очень шел и такой.