Волшебный корабль - Хобб Робин. Страница 22

Ронике вспоминать не хотелось, как близка была она к тому, чтобы поддаться искушению и принять столь заманчивое предложение…

Она привносила в амбарную книгу последнюю навевающую тоску запись, когда шорох юбок Рэйч заставил ее поднять голову от работы. Вид служанки никакого удовольствия ей не доставил; смесь обиды и гнева, коей было постоянно отмечено лицо Рэйч, успела до смерти надоесть ей. Кажется, девица полагала, будто хозяйка обязана так или иначе устраивать ее, Рэйч, жизнь. Как будто мало было Ронике умирающего мужа на руках и хозяйства, начинающего трещать по всем швам!.. То есть Роника не сомневалась, что Давад руководствовался самыми лучшими побуждениями, посылая Рэйч ей в услужение… и все же порою ей очень хотелось, чтобы та взяла и просто исчезла. Увы, благовидного способа избавиться от нее не было. А отослать назад к Даваду и, следовательно, в Калсиду — не хватало духу. И Ефрон никогда не одобрял рабства… Про себя Роника полагала, что большинство рабов сами были причиной собственной участи, а значит, не стоило их особо жалеть. И все-таки обречь женщину, помогавшую ухаживать за ним во время болезни, на уже окончательную неволю — это было бы некрасиво по отношению к Ефрону с ее стороны. Хотя, если честно, помощи-то от Рэйч не было почти никакой…

Войдя, девица по своему обыкновению молча замерла посреди комнаты.

— Ну? — спросила Роника раздраженно, зная, что иначе Рэйч так и будет стоять статуей.

Та промямлила:

— Давад к тебе пришел, госпожа…

— Господин торговец Рестар, ты хочешь сказать?

Рэйч молча кивнула — да, дескать, он самый. Роника хотела было сделать ей строгое внушение, но одумалась. Все равно без толку.

— Я приму его в гостиной, — сказала она Рэйч. Та хмуро посмотрела мимо хозяйки. Роника оглянулась и увидела Давада, уже стоявшего на пороге.

Он, как обычно, выглядел безукоризненно ухоженным, но, как всегда, все в его облике было чуть-чуть неправильно, чуть-чуть не на месте. Штаны самую капельку оттопыривались на коленях. Расшитый дублет был зашнурован чуть туговато — ровно настолько, чтобы намечающийся животик превратился в выпирающее брюхо. Темные волосы были завиты кольцами и напомажены, вот только завивка успела распрямиться, а обилие помады превратило кудри в сальные свисающие косицы. Да и сохранись его прическа в целости, она больше подошла бы кому-нибудь существенно моложе… Роника все же нашла в себе силы улыбнуться в ответ. Отложив перо, она закрыла учетную книгу, в которой делала записи, и про себя понадеялась, что чернила успели высохнуть. Она хотела было подняться навстречу гостю, но Давад махнул рукой — сиди, сиди, мол. Еще один едва заметный жест, и Рэйч словно ветром вынесло из комнаты, а Давад проследовал к постели больного, чтобы, смиряя обычно громкий голос, спросить:

— Как он?

— Как видишь, — тихо ответила Роника. Сделав усилие, она отрешилась от раздражения (надо ж было ему являться приветствовать ее в самую комнату Ефрона!) и неловкости (скверно, что он застал ее за очередными горестными подсчетами, с рукой, запачканной чернилами, и морщинами сосредоточения на лице). Роника была уверена — Давад хотел как лучше. Не очень, правда, понятно, как он умудрился так и не усвоить элементарные правила вежливости — а ведь был отпрыском одной из хороших старых семей. Вот и сейчас он, не спрашивая позволения, пододвинул себе кресло и уселся по ту сторону постели Ефрона. Скрип, произведенный ножками кресла об пол, заставил Ронику вздрогнуть. Ефрон, впрочем, не пошевелился. А тучный торговец, усевшись, кивнул на ее конторские книги и этак по-свойски поинтересовался:

— Ну и как идут дела?

— Думаю, не хуже и не лучше, чем у большей части купечества в последние годы. — Она не собиралась удовлетворять его любопытства. — Война, мор и пиратские набеги по всем нам жестоко прошлись… — И добавила, пытаясь-таки воззвать к остаткам хороших манер: — Ты-то как поживаешь, Давад?

Он со значением опустил пятерню на круглый животик:

— Грех жаловаться. Я вот, знаешь ли, только что от Фуллерьона; ох, и объелся же! Беда только, тамошний повар сыплет пряности горстями во все, что ни готовит, а Фуллерьон вечно забывает предупредить… — И Давад с видом мученика откинулся в кресле. — Увы, долг вежливости требует есть, что дают!

Роника подавила новый приступ раздражения и кивнула на дверь:

— Пойдем лучше поговорим на террасе. А пищеварению твоему как раз поможет стаканчик пахты… — И она сделала движение встать, но Давад и не пошевелился.

— Нет-нет, — сказал он, — спасибо, не трудись. Я заглянул-то ведь ненадолго… Вот от чего не отказался бы, так это от стаканчика вина. Помнится, у вас с Ефроном всегда был лучший во всем городе погребок!

Она ответила без обиняков:

— Дело в том, что я не хотела бы беспокоить Ефрона.

— Ладно, постараюсь говорить тихонько. Хотя, правду тебе сказать, я лучше сделал бы это предложение самому Ефрону, а не его супруге. Как по-твоему, он скоро проснется?

— Нет. — Роника сама почувствовала, что ее тон сделался резковатым, и слегка кашлянула, притворившись, будто во всем виновато пересохшее горло. — Но если ты пожелаешь рассказать мне об этом твоем предложении, я все передам Ефрону… как только он проснется.

Она сделала вид, будто пропустила мимо ушей его более чем прозрачный намек насчет вина. Как говорится, пустячок — а приятно. Она давно уже привыкла находить удовлетворение в таких вот мелочах.

— Конечно, конечно, — закивал Давад. — Тем более что весь Удачный давно уже знает, что ты держишь в руках завязки его кошелька! Он так тебе доверяет!

— Так что там за предложение?

— Легко догадаться, что оно исходит от Фуллерьона. Подозреваю, он пригласил меня у него отобедать именно ради того, чтобы я стал в его деле посредником. Эта едва оперившаяся мелюзга, понимаешь ли, отчего-то воображает будто мне делать больше нечего, кроме как болтаться между ней и приличными семьями города. Я бы непременно сказал ему это прямо в лицо… если бы мне не показалось, что вы с Ефроном можете здорово выгадать. Дело, понимаешь ли такого рода, что вроде как и не хочется восстанавливать Фуллерьона против вас и себя. Он, конечно, всего лишь жадный новый купчишка, но… — И Давад многозначительно пожал плечами. — Без таких, как он, в Удачном нынче никакой каши не сваришь.

— Ну и в чем состояло его предложение?

— Ах да. Ваши нижние земли. Он хотел бы купить их.

Говоря так, Давад обшарил взглядом блюдо с печеньем и фруктами, которое Роника постоянно держала у постели Ефрона. Выбрал сладкую плюшку и отправил ее в рот.

— Но ведь… — пробормотала Роника потрясенно, — но ведь это же часть коренных земель, изначально пожалованных семейству Вестритов! Сатрап Эсклепис сам… самолично…

— Правильно, правильно, я тоже отлично понимаю особое значение подобных земель. Но ты объясни это новым купчикам вроде Фуллерьона… — умиротворяюще начал было Давад.

— Ты сам кое-что пойми, — рассердилась Роника. — Именно пожалование этих самых земель дало право Вестритам называться Семейством! Они были неотъемлемой частью соглашения, которое сатрап заключил с Торговцами! Помнишь? «Двести мер земли каждому, кто отправится на север и устроится жить на Проклятых Берегах, презрев опасную близость реки Дождевых Чащоб»! В те времена небось не так много отыскалось желающих! Все были наслышаны о том странном, что течет по реке вместе с водой! Так вот, те самые нижние земли, а с ними законный пай в торговле на реке Дождевых Чащоб и сделали Вестритов настоящим Торговым Семейством! И ты вообразил, будто мы так просто возьмем и расстанемся с нашими изначальными землями?!

— Не учи меня нашей истории, Роника Вестрит, — мягко упрекнул ее Давад. И взял с блюда еще одну плюшку. — А то я тебе напомню, что мои предки явились и осели здесь в те же самые дни. Семейство Рестаров ни в чем не ступит Вестритам. И я отлично знаю, что означают для всех нас изначально пожалованные земли.

— А коли так, — разгоряченно осведомилась она, — как тебе в голову-то пришло явиться к нам с таким предложением?