Волшебный корабль - Хобб Робин. Страница 99
Проказница ядовито поинтересовалась:
— Тогда почему бы тебе не пошевелить своей жирной жопой и самому не проверить?
Альтия явственно расслышала потрясенное аханье Уинтроу и сама еле удержалась от смеха: Проказница заговорила точь-в-точь как нахальный бывший юнга Майлд, когда на него нападал стих кому-нибудь нагрубить.
— Что?… — оторопел Торк. — А вот сейчас возьму и схожу!
— Только смотри впотьмах не споткнись, — промурлыкал корабль. — А то еще свалишься в воду да и утонешь прямо у пристани. То-то будет стыдобища…
Тихое покачивание судна неожиданно усилилось… чуть-чуть, еле заметно. Но это движение придало юношеской дерзости Проказницы темный и опасный оттенок. У Альтии зашевелились волосы…
— Ах ты поганая калоша!.. — зашипел Торк. — Только не воображай, будто напугала меня! Я спущусь! И посмотрю!
И он тяжеловесно затопал по палубе. Альтия, впрочем, не взялась бы точно сказать, вправду ли он направился к трапу — или просто удирал подальше от разгневанного изваяния.
— Беги! Живо! — шепнула Проказница.
— Бегу. Счастливо тебе. Я буду с тобой сердцем…
Альтия еле слышно выдохнула эти слова, но кому как не ей было знать — пока она касается его ладонями, корабль и без слов расслышит ее. Она скользнула прочь от Проказницы, стараясь держаться как можно глубже в тени. «Да сохранит Са их обоих… Да оградит… и в особенности — от них самих же…»
На сей раз это была самая настоящая молитва, обращенная к Небесам. И необыкновенно прочувствованная притом.
Роника Вестрит в одиночестве сидела на кухне… За окошком царствовала летняя ночь: трещали цикады, сквозь ветви деревьев мерцали яркие звезды. Совсем скоро прозвучит гонг на краю поля… Эта мысль заставила ее подумать о бабочках. Нет, не о тех, пестрых. О мохнатых, ночных… Они куда лучше подходили к этой ночи и тем встречам, которые должны были произойти до утра.
С вечера она отпустила всех слуг. Ей пришлось отдельно объяснять Рэйч, что она желала бы остаться одна. Последнее время рабыня прониклась к ней такой благодарностью, что хозяйка прямо-таки не знала, куда деться от ее печальных преданных глаз. Кефрия приставила ее обучать Малту танцам, и еще как правильно держать веер и вести светские беседы с мужчинами. Роника поначалу возмутилась, узнав, что Кефрия вознамерилась поручить столь важную часть образования дочери в общем-то чужестранке. Потом поняла, что в последнее время Кефрия с Малтой не вполне ладили. Полностью о природе их ссор ей, впрочем, не рассказывали… и она трепетно надеялась — не расскажут. У нее и своих проблем хватало. Больших и серьезных. Так что без пристального внимания к разборкам дочки с внучкой она уж как-нибудь обойдется. Спасибо и на том, что возня с Малтой вполне занимала Рэйч, и та не путалась у нее под ногами… Ну, почти совсем не путалась.
Давад уже дважды прозрачно намекал Ронике, что, мол, рабыню-то пора бы и возвернуть. Всякий раз Кефрия столь многословно принималась его благодарить за всю ту помощь, которую Рэйч им оказывала («Право слово, даже не знаем, как бы мы без нее обошлись…»), что у Давала попросту не оставалось возможности более-менее вежливо вытребовать свою собственность обратно. Роника же про себя гадала, сколько еще можно будет пользоваться подобной тактикой. И что они будут делать, когда она перестанет срабатывать. Купить девушку?… И таким образом самим превратиться в рабовладельцев?… От одной мысли об этом Ронику начинало тошнить. Но, с другой стороны, бедняжка удивительным образом к ней привязалась, и с этим тоже нельзя было не считаться. Если только Рэйч не отвлекали иные обязанности, она неизменно торчала под дверью любой комнаты, в которой на данный момент пребывала ее возлюбленная госпожа, с тем чтобы мгновенно броситься исполнять любое ее пожелание. Роника искренне желала, чтобы Рэйч каким-то образом заново нашла себя в жизни. Но тут же задавалась вопросом: разве может что-либо заменить ту счастливую прежнюю жизнь, которую отняло у нее рабство?…
Издали, смягченный и ослабленный расстоянием, долетел звук гонга.
Роника нервно поднялась на ноги и обошла кухню. Лишь для того, чтобы вновь вернуться за стол. За стол, который она собственноручно накрыла. В честь гостьи она собиралась зажечь две длинные свечи отменнейшего белого воска. На стол была постелена скатерть — сплошное плотное кружево цвета сливок, и на эту скатерть Роника выставила свой лучший фарфор и столовое серебро. Подносики изысканных пирожных соседствовали с обширными блюдами, где горками лежали подкопченные устрицы и свежие овощи в горьком соусе. Была приготовлена и бутылочка дивного старого вина… Великолепное угощение должно было показать, как она уважала свою посетительницу. А подчеркнуто домашняя обстановка — ибо нет в доме уголка укромнее кухни — должна была напоминать им обеим о давнем уговоре защищать и оберегать друг дружку. Нервными движениями Роника принялась перекладывать серебряные ложечки, и без того разложенные в безукоризненном порядке… Ах, глупость какая. Она ведь не впервые принимала у себя представителя торговцев из Дождевых Чащоб. Они приходили к ней дважды в год все то время, что она была замужем за Ефроном. Сегодня просто был самый первый раз со дня его смерти. И все. И все!
…И первый раз, когда она не сумела целиком собрать потребную плату.
В небольшой, но тяжеленькой шкатулке с золотом недоставало двух мер. Целых двух мер. Роника собиралась сама заявить об этом, не дожидаясь вгоняющих в краску расспросов. Заявить — и предложить включить эти меры в свою следующую выплату. С процентами, конечно. Что, в конце концов, она могла еще сделать? И что могла сделать ее посетительница? Частичная выплата все же лучше, чем вообще никакой. И торговцам из Чащоб ее золото было много нужнее всего прочего, что она способна была предложить.
Так она, по крайней мере, надеялась…
Она ждала стука в дверь — и все равно вздрогнула, когда он прозвучал.
— Добро пожаловать! — откликнулась она, не вставая, впрочем, чтобы открыть. Зато быстро задула все, кроме одной, свечи, озарявшие комнату. Этой последней свечой она растеплила свечи на столе — и потом тоже погасила ее. А потом накрыла язычки пламени нарядными колпачками из чеканной латуни. В них были прорезаны отверстия в форме листочков — по стенам комнаты заплясали фигурные отсветы.
И только тогда, удовлетворенно кивнув, Роника отворила дверь.
— Добро пожаловать под мой кров, — сказала она. — Входи и будь здесь как дома.
Эта формула приветствия была данью старой традиции, но голос Роники согревала ненаигранная приязнь.
— Благодарю, — отвечала женщина из Дождевых Чащоб. Войдя, она огляделась и явно одобрила интимную обстановку и приглушенный свет. Она стащила с рук мягкие кожаные перчатки и отдала их Ронике. Потом откинула капюшон, прикрывавший ее волосы и лицо. Роника прямо встретила ее взгляд. Ни единый мускул не дрогнул у нее на лице.
— Тебе следует подкрепиться после долгого путешествия. Не откажешь ли разделить со мной угощение?
— Премного благодарна, — ответила новопришедшая.
Две женщины церемонно присели во взаимном поклоне.
— Я Роника Вестрит из семьи торговцев Удачного, рекомых Вестритами, ныне говорю: добро пожаловать в мой дом и за мой стол. Я помню и чту как древнейшие уговоры, некогда связавшие Удачный с Дождевыми Чащобами, так и наше частное соглашение, касающееся живого корабля под названием «Проказница» — детища обеих наших семей.
— А я, Каолн Фьестрю из семейства торговцев Дождевых Чащоб, рекомых Фьестрю, принимаю твое гостеприимство. Я помню и чту как древнейшие уговоры, некогда связавшие Дождевые Чащобы с Удачным, так и наше частное соглашение, касающееся живого корабля под названием «Проказница» — детища обеих наших семей.
Гостья и хозяйка выпрямились, и Каолн испустила шуточно-преувеличенный вздох: ну наконец-то с формальностями было покончено. Что до Роники… «Какое счастье, что при встрече приходится отдавать дань традициям и произносить это приветствие. Иначе я нипочем не узнала бы Каолн…»