Ненавижу тебя любить (СИ) - Веммер Анна. Страница 60
Чувствую на губах соленую влагу и удивленно отстраняюсь.
— Больно? Ударилась?
Ладно, я вру самому себе, я знаю, почему она плачет. Острое чувство дежавю не дает сделать вид, будто я волнуюсь за больную голову. Точно так же она прижималась ко мне в офисе, когда искала защиты, в сауне, когда подумала, что я сейчас отдам ее кому-то на потеху. Нервная система не железная, для одной маленькой девочки все это слишком.
А я не знаю, что сказать. Не знаю, как заставить ее поверить, что все закончилось, что обжигающей ненависти больше не осталось, а вместо нее — выжженная пустыня. Что я понятия не имею, как и нахрена жить дальше и Машка, пожалуй, единственный якорь, который еще держит у берега.
Я не умею просить прощения. Не умею обещать светлое будущее. Не умею утешать и уж точно не умею любить.
— Не плачь. Машка услышит, испугается.
— Все в моей жизни зависит от тебя… дочь. Работа. Что-нибудь, не принадлежащее тебе еще осталось?
— Ну ведь квартира на тебя записана, да?
Плач переходит в нервный смех. Я все еще держу ее в руках, вдыхаю запах, прижимаю ладонь к затылку и чувствую на губах соленый привкус слез. Невольно в невеселые мысли врываются жаркие фантазии. Если бы не дочь в соседней комнате, уплетающая вафлю с молоком, я бы воспользовался доверившейся мне Вишней и выпустил ее только утром.
— Давай уложим Машу и поедим, — говорю я. — Иначе драматичную сцену вероломно испоганит урчание моего желудка.
— Я сейчас переоденусь и расправлю кровать. Тебе придется спать с Машей…
— Нет, — отрезаю я. — Ложись с ней на нормальную кровать. Я буду на диване. Он достаточно большой.
— Он не раскладывается…
— Детка, я так часто летаю, что способен уснуть даже в ванной. Детской. Железной. Хватит со мной спорить. Пойду, поищу что-нибудь съестное в твоем холодильнике.
Наверное, на кровати мы и втроем поместимся. Но, думается мне, на диване будет проще. Чем дальше от нее, тем проще.
Пока Ксюша переодевается и застилает постель, я иду на кухню и осматриваю содержимое холодильника. Нахожу банку с хумусом, пакет с хлебцами, упаковку свиных ребрышек и кисло-сладкий соус. Пожалуй, сойдет, хотя кто вообще ест на ночь ребра? Но я так голоден, что готов сожрать не только ребра, но и остальную часть несчастной свиньи.
— Мы будем ночевать у мамы? — спрашивает Машка.
— Да, сегодня будем ночевать здесь.
— А у меня нет пижамки.
— Ничего страшного, мама даст тебе какую-нибудь футболку.
— Машенька, идем умываться и ложиться спать, — слышу голос бывшей из спальни.
Сколько лет я не готовил? Очень много. Почти забыл, как это делается, благо есть интернет и куча рецептов на любой вкус и цвет. Хотя какой здесь может быть рецепт? Замариновать наспех ребра, скидать в пакет для запекания и постараться не спалить плиту. Жалко все-таки, квартира новая.
Изучаю бар, но пить сегодня не хочется. А вот наличие некоторых дорогих и серьезных вин меня весьма интересует. Вишенка не из тех, кто собирает бутылки. Значит, отец подогнал ей квартирку вместе с содержимым.
Откупился за мои грехи? Пожалел невестку, вынужденную ютиться на окраине?
Черт, я как будто не о Борисе Никольском думаю. Я бы куда охотнее поверил, что он с этого что-то поимел, но что можно получить с Ксюхи?
— Уснула, едва свет погасила, — слышу ее голос, оборачиваюсь и понимаю, что с нее можно получить.
Придется приложить дикое нечеловеческое количество усилий, чтобы сдержаться. На ней черное коротенькое домашнее платье, открывающее ноги. Оно одновременно и скрывает фигуру, и мягко рисует соблазнительные очертания. Хуже было бы, если б она вышла в какой-нибудь рубашке, у меня сорвало бы крышу мгновенно, но и сейчас все неплохо.
— Ты делаешь мясо? — принюхивается и улыбается. — Вот это да. Не знала, что ты умеешь готовить.
— Гугл умеет все. — Я пожимаю плечами.
— На самом деле я так устала, что могу выпить чаю и отрубиться.
— Тебе придется со мной поужинать…
Блядь. Я не могу спокойно смотреть на припухшие губы и растрепанные вишневые волосы, на голые коленки, пушистые и влажные после умывания ресницы. Она стоит нестерпимо близко. На самом деле в полуметре, но мне кажется, что я чувствую ее близость даже с такого расстояние.
— Да к черту, — бурчу себе под нос, и притягиваю ее к себе.
Ксюха делает вялую попытку высвободиться, но даже не пытается всерьез сопротивляться. Я целую ее медленно, растягивая пытку. Ведь знаю, что нельзя, что невозможно заниматься сексом, когда только уснул ребенок. Что мы расстались, развелись, я вычеркнул бывшую жену из жизни. Десятки раз клялся, что не прикоснусь больше к ней, что она осталась в той, старой жизни.
А сейчас не могу оторваться.
— Нет… — тихо произносит она.
Но это «нет» такое неуверенное и определенно значит не «я не хочу тебя», а что-то вроде «я до безумия тебя хочу, но мозг еще сопротивляется, потому что есть тысяча причин этого не делать».
— Я просто поиграю… совсем чуть-чуть…
— Я тебе что, пластиковый паровозик?
— Ты прекрасно поняла, что я имел в виду. Паровозик… ты куколка.
— А ты медведь. И нифига не плюшевый. С треском ломаешь елки не обращая внимание на мелочь, которая попадается под ноги.
Подхватываю ее и сажаю на стол, благо он совсем пустой. Она болтает, потому что нервничает, догадываясь, чего мне хочется. Целуя, провожу ладонями по ее ногам, задираю платье, цепляю пальцами края тонкого кружева трусиков, стаскивая их с нее. Чувствую, как коготки девушки впиваются в плечи. Мягкими осторожными движениями ласкаю внутреннюю поверхность бедер, поглаживаю чувствительную кожу.
- Остановись, пожалуйста… — шепчет, а я делаю все ровно наоборот: укладываю ее на стол и развожу ноги в стороны.
Простое движение, раскрывающее ее для меня, отдается внутри болезненным спазмом неудовлетворенности. А Вишню словно пронзает разрядом тока — она выгибается, закусив губу.
Я очень хочу попробовать ее на вкус. Услышать слабый стон, почувствовать абсолютную власть над ее телом. Мысль о том, что ее никогда так не ласкали, как наркотик, дурманит голову. Я медленно касаюсь языком набухшего чувствительного клитора, втягиваю его в рот.
Новое ощущение для нее… и для меня.
Ее бьет мелкая дрожь, а стоны заглушает ладонь, которую Вишня прижимает ко рту, чтобы не издать ни звука. И для меня становится принципиальным вырвать у нее этот стон, снести остатки самоконтроля. Наверное, она права, и нам стоит быть очень тихими, но крышу сносит окончательно.
Приходится удерживать извивающееся тело, чтобы не прерывать сладкую пытку. Настолько сильную, что Ксюше хватает пары минут. Я проникаю в нее языком, пальцами быстро и ритмично сжимаю чувствительный бугорок. Почти чувствую момент, когда Вишню накрывает оргазмом, не отпускаю ее, продолжая мучить, толкаю в самую бездну и все-таки получаю свой долгожданный тихий всхлип, после которого сопротивление окончательно стихает — и в моих руках, под моими губами, абсолютно расслабленная безвольная безумно сексуальная девочка.
Просунув руки под поясницу, поднимаю ее, усаживаю, убирая с лица волосы, чтобы заглянуть в глаза. Что я хочу увидеть там? Не знаю, они темные, почти черные, затуманенные пережитым удовольствием. Мягкие прядки ее волос падают мне на лицо, щекочут шею.
— Что мы творим… — Голос доносится будто издалека. — Вовка… так же нельзя… ты же ушел… я тебе не нужна.
Она проводит руками по моим волосам, по щеке, царапая нежную кожу о щетину. Неожиданно приятное ощущение, которое быстро заканчивается. Я готов как кот подаваться ласке, подставляться под ее руки. Но увы — смелости и нежности Ксюши хватает только на один раз.
— О чем ты сейчас подумал? — вдруг спрашивает она.
Для разнообразия решаю ответить честно:
— О том, что пока мы жили вместе, ты часто так делала, а я раздражался и уворачивался.
— И что?
— Дурак был. Это приятно.