Гробница Фараона (СИ) - Хольт Виктория. Страница 10

Ни с кем я не могла говорить о своих чувствах к Тибальту. Все равно они были абсурдны: смешно испытывать такую страсть к человеку, который вряд ли вспоминает о твоем существовании.

Но все-таки наши взаимоотношения претерпели некоторые изменения к лучшему, он стал иногда замечать меня. Табита Грей поняла, что я нахожусь в подавленном состоянии после того, как нас перестал учить Эван Каллум. Я становилась старше, а вот Табита, казалось, молодела с годами. Видимо всем в четырнадцать лет кажется, что человек, которому двадцать четыре года, — почти глубокий старик. В свои восемнадцать лет я воспринимала двадцативосьмилетний возраст Табиты как молодость. Табиту звали миссис Грей, значит, она замужем. Называть же ее «Серой петелькой» вообще неуместно. Она отличалась высоким ростом, у нее чудесные черные волосы и большие светло-карие глаза; когда она играла на рояле, выражение ее лица менялось, оно становилось неземным и в тот момент можно было с уверенностью назвать ее красавицей. У нее мягкий характер, но не слишком общительный, в лице чувствовалась какая-то печаль.

Я попыталась выяснить у Сабины, какое положение она занимает у них в доме.

— О, она всем занимается, — ответила Сабина. — Она присматривает за мной, когда отец и Тибальт уезжают, руководит слугами и няней, хотя няня ни за что в этом не признается. Она многое знает о работе отца. Он подолгу с ней беседует, Тибальт тоже любит с ней делиться.

Общий интерес сближал нас. После урока музыки я несколько раз разговаривала с Табитой. Она весьма оживлялась, беседуя о работе сэра Эдварда. Она вспомнила, как однажды была членом его экспедиции в Кенте, проводившей раскопки древнего поселения римлян.

— Когда Сабина выйдет замуж, я опять буду ездить, — сообщила она. — Жаль, что ты девушка. Если бы ты была мужчиной, то смогла бы выбрать себе профессию археолога.

— Не думаю, что у нас, в семье священника, есть для этого деньги. Говорят, мне повезло, что я получила такое образование. Теперь мне надо зарабатывать. Что я буду делать, пока не знаю… видимо, придется работать гувернанткой.

— Никогда не знаешь, что ждет впереди, — произнесла Табита. Потом она одолжила мне несколько книг. — Нет причин, чтобы ты перестала углублять свои познания в археологии.

Однажды днем я направилась в дом Гиза вернуть книги и услышала звуки музыки. Я догадалась, что играет Табита. Заглянув в окно, я увидела за роялем Табиту, а рядом с ней Тибальта, они исполняли дуэт. Доиграв, они повернулись друг к другу и улыбнулись. Я с завистью подумала: как бы я желала, чтобы он мне так улыбнулся.

Они почувствовали, что за ними наблюдают, одновременно повернулись к окну и увидели меня.

Я смутилась — меня застали в положении подглядывающей, но Табита успокоила меня:

— Входи, Джудит. Ты принесла книги… Тибальт, я даю Джудит книги. Она интересуется археологией.

Тибальт взглянул на книги, и его лицо осветила нежная улыбка.

— Что ты о них думаешь?

— Они очень мне понравились.

— Дай ей что-нибудь еще, Табита.

Мы вошли в гостиную и стали разговаривать… Как же мы разговаривали! Впервые после отъезда Эвана Каллума я вновь почувствовала вкус к жизни.

Тибальт проводил меня до дома: он нес книги, а по дороге рассказывал о своих приключениях. Как же он радовался, если им удавалось найти что-то во время раскопок.

Я жадно слушала его.

— Тебя это действительно интересует? — спросил он у дверей моего дома.

— Да, — с чувством ответила я.

— Ну конечно, я же давно знаю, что ты интересуешься мумиями.

Мы рассмеялись. Он попрощался и добавил, что нам надо еще поговорить.

— А пока читай больше. Я скажу Табите, какие книги для тебя приготовить.

— О, большое спасибо, — искренне поблагодарила я. Из окна нас увидела Доркас.

— Это был Тибальт Трэверс? — спросила она, когда я поднималась по ступенькам.

Я ответила, это он. Она ждала объяснений, и я продолжила:

— Я ходила в Гизу, он проводил меня и донес книги.

— О! — больше она ничего не добавила.

На следующий день она опять о нем заговорила.

— Я слышала, что Тибальт и Теодосия собираются пожениться.

Меня затошнило. Но, надеюсь, никто не заметил.

— Ну, этого следовало ожидать, — осторожно продолжала Доркас. — Трэверсы и Бодреаны дружат много лет. Я уверена, это желание сэра Ральфа — породниться семьями.

Нет, подумала я. Ни за что на свете. Глупышка Теодосия! Это просто невозможно.

Но в душе я понимала, что этот брак весьма вероятен.

Оливеру Шримптону предоставилась возможность получить приход в Дорсете. Доркас и Элисон очень расстроились.

— Что мы будем без тебя делать, Оливер? Я просто не представляю, — сетовала Элисон.

— Ты так замечательно со всем справлялся, — добавила Доркас.

Он отправился на аудиенцию к епископу. Никогда я не видела Доркас и Элисон такими счастливыми, как в день его возвращения.

Я читала в своей комнате, когда они вошли.

— Он отказался, — сообщили они.

— Кто?

— Оливер.

— От чего?

— Да ты, наверное, не слушаешь.

— Невозможно мгновенно переключиться с Древнего Египта на проблемы прихода Святого Эрна.

— Ты слишком погружена в эти книги. Это не принесет тебе пользы. Оливер беседовал с епископом и отказался от предложенного места. Он выразил желание остаться здесь. Договорились, когда отец перестанет работать, на его место священника заступит Оливер.

— Какие хорошие новости, — согласилась я. — Теперь нам нечего беспокоиться, что мы его потеряем.

— Должно быть, мы ему не безразличны. Он столько для нас делает, — сказала Доркас.

— Некоторые из нас ему не безразличны, — со значением произнесла Элисон.

Теперь я редко встречалась с Теодосией. В Кеверал Корте часто проходили вечеринки, на которые меня, естественно, не приглашали. В Гизе тоже частенько бывали гости, но там, по словам Табиты, все происходило иначе: за праздничным столом гости оживленно беседовали о прошедших веках.

Моя жизнь совершенно изменилась. Вместе с Доркас и Элисон я стала посещать прихожан. Носила больным цветы из нашего сада, читала вслух тем, кто плохо видел; кормила лежачих больных, ходила для них в город за покупками, вернее, ездила в бричке, запряженной нашей маленькой лошадкой, напоминавшей пони.

Я становилась типичной дочерью священника. На Рождество мы с Оливером принесли полено. Я с помощью Доркас и Элисон сделала рождественский куст. Это украшение состояло из двух деревянных обручей, закрепленных один в другом под определенным углом, эту основу мы украсили зелеными ветками — такова древняя корнуоллская традиция встречи Рождества, которой мы следовали. Елку не наряжали, так как это считалось иноземным обычаем. Потом мы ходили по домам петь рождественские песни. В Кеверал Корте нас пригласили зайти и отведать горячих пирожков и сделать глоток из знаменитой чаши, из которой пили вино с пряностями, лишь прославляя Христа. В общем зале я увидела Теодосию и Хадриана и окунулась в ностальгические воспоминания.

Вскоре после Рождества ударили морозы, что совершенно не характерно для наших мест. Ветки деревьев покрылись белым инеем, а ребятишки даже могли кататься на коньках по замерзшему пруду. Отец Джеймс простудился, после простуды последовал сердечный приступ, он немного оправился после него, но через две недели скончался.

Доркас и Элисон безутешно страдали. Я разделяла их горе, но меня оно так не потрясло. Я не была близка с отцом Джеймсом. Он много времени проводил в кровати, а если и находился в комнате вместе с нами, то почти не разговаривал.

Повариха назвала это счастливым избавлением, потому что его преподобие не смог бы выздороветь полностью после сердечного приступа.

Итак, наступил день, когда жалюзи на окнах дома священника не подняли утром, зазвонили колокола, и тело отца Джеймса опустили в могилу, вырытую для него мистером Пеггером, потом мы вернулись в дом есть холодную ветчину и скорбеть.