Поездом к океану (СИ) - Светлая Марина. Страница 27

А может быть, таким ей лишь помнилось их краткое прошлое, а в действительности она себе придумала его. Придумала. И Лионца, и вечер у маяка, и его детское желание увидеть океан, покорившее ее с первой минуты.

Это был шестой день ее горячки, отличающийся от прочих лишь тем, что в этот она хоть что-то делала. По-настоящему важное. Ночью ей снова снились его руки в темноте и запах виски, исходящий от его губ. А наутро ей позвонил Гастон. Он имел привычку звонить рано утром, будто бы проверял, где она. Если бы можно было избавиться от этой проклятой огромной квартиры в центре Парижа с телефоном, она бы давно это сделала. Но она не могла — это последнее, что осталось у нее от Марселя. Последнее пристанище. Неприкосновенное и слишком важное. Может быть, потом. Может быть, после Индокитая. Может быть, будет готова. И сможет окончательно съехать. Но сейчас это было невозможно. Издательство мужа, которое было источником их дохода до войны, давно обанкротилось. Ценные бумаги — обесценились. Поместье его в Бордо — сожгли дотла, оно ничего не стоило. И вот только квартира с телефоном, по которому имеет наглость ранним утром звонить ее любовник.

Но то, что сказал ей Леру, заставило ее, запутавшуюся в пеньюаре и потерявшую комнатные туфли, резко проснуться.

— Я выполнил твою просьбу, — деловито и самодовольно сообщил ей Гастон. — Ты сегодня обедаешь с подполковником Юбером в два часа пополудни. «У приятеля Луи». Знаешь, где это?

— О Боже… — только и выдохнула она, — да! Да, конечно, знаю! Гастон, ты прелесть!

— Прелесть, — вальяжно согласился он. — Я прощен?

— Да разве можно долго на тебя сердиться? Тем более, мы еще не обсудили все до конца, — лукаво подыгрывала она, меж тем, судорожно прикидывая, в чем идти на эту самую важную — для нее, а не для дела — встречу.

— Я с тобой окончательно облысею, — сердито буркнул Гастон.

— А я буду очень любить твою плешь. Тем более, что это я приложила к ней руку.

В ответ раздался смех, от которого у нее сводило скулы. В это утро она почти ненавидела его. И ненавидела последние два года с ним. И думала только о том, что едва отправится в Сайгон, почувствует себя птицей, вырвавшейся на свободу. И будет лететь-лететь-лететь так быстро, что никто уже не остановит, никто не догонит, никто не посмеет снова посадить в клетку. Потому что сперва попробуй поймай.

[1] Кинематографическая служба вооруженных сил — созданное в 1915 году подведомственное Военному министру Франции учреждение связи, целью которого было формирование фото- и видеоархива французской армии во время первой мировой войны. Характеризовалась жесткой цензурой и созданием пропагандистского образа и имиджа французских вооруженных сил. Позднее эта служба являлась связующим звеном между армией и независимыми средствами массовой информации.

— Ваши обязанности в этом ведомстве будут сродни тем, что вы исполняли в Констанце. Я, естественно, не смогу уделять много времени форту — моя задача на данный момент не позволить Рамадье[1] развалить армию. Это удобнее делать из Отеля де Бриенн[2], как вы понимаете, Анри.

— Снова усадить меня за бумаги? — ухмыльнулся Юбер, стоя у окна кабинета генерала Риво и глядя за стекло, где во внутреннем дворике с небольшим садом, сейчас запорошенным снегом, прохаживалась его дочь с внуком. Куда ни кинь взгляд — везде идиллия. Потом он обернулся к генералу и легкомысленно спросил: — Давно я от них сбежал, что ли? Соскучиться не успел, прошу простить великодушно.

— Сейчас это самое подходящее для вас. Вы имеете опыт этой работы…

— Работы рыться в дерьме, — перебил его подполковник, не заботясь о том, чтобы подбирать слова. Риво и сам их редко подбирал.

— Этой работы, — с нажимом повторил тот. — И едва ли кто-то справится лучше. В этом я целиком полагаюсь на ваши способности. Нам приходит большое количество запросов на получение удостоверений, и это еще полбеды. В ряды ведомства записывается немало добровольцев. Каждый случай должен рассматриваться отдельно, тщательно проверяться. Мы не можем позволить портить репутацию вооруженных сил людям, сочувствующим врагу, симпатизирующим противнику. Здесь тоже война и мы должны быть особенно осторожны. Может быть, даже осторожнее, чем в Констанце.

— Словом, я снова буду завален анкетами, которые придется проверять с утра до ночи? И это после веселых приключений в тропиках?!

— Ваши веселые приключения вам до сих пор жизни не дают, — рявкнул Риво и принялся в очередной раз втолковывать: — Не вернут вас на фронт сейчас, как бы вы к тому ни стремились! Ваши раны не позволяют не то что в бой ходить, но даже в этих проклятых тропиках торчать больше недели. У вас в легких кусок железа, который вас доконает, Анри!

— Ну, это мы еще поглядим.

— Либо работайте, либо идите в отставку. По состоянию здоровья. С такими увечьями все быстро подпишут, — угрюмо буркнул Риво, медленно поднялся с кресла и протопал к окну, где так и стоял Юбер. Идиллическая картина жизни, в которой его внук усердно сгребал снег с фонтана в одну кучу ярко-зелеными рукавичками, ничем не была нарушена. Отец этого мальчугана сейчас служил в Африке. Его краткий рождественский отпуск уже закончился.

— Руки и ноги у меня на месте. Голову тоже бомбой не снесло, — угрюмо ответил Анри, что означало, вероятно, его капитуляцию. — Еще послужу.

— Ну вот и славно. Приказ о вашем назначении уже в канцелярии. Приступать можете завтра же. И Анри… — Риво глянул на него и дождался вопросительного кивка, — я рассчитываю на вас, во всяком случае, до тех пор, пока мы не отладим работу. Я ведь тоже буду осваивать новое. И опыт Южного Бадена нам пригодится в этом деле.

— Не думайте, господин генерал, что это навсегда, — повернул к нему голову Юбер. — Как только у меня появится надежда пройти медкомиссию, я подам прошение вернуться в Индокитай.

— Вы невозможный все-таки человек, — из груди генерала вырвался смешок. — Другой бы кто рассыпался в благодарностях за протекцию, а вы будто одолжение делаете. Останетесь на обед? Симона и Брижит будут рады.

— Нет, благодарю. У меня сегодня еще встреча. Как раз в обед.

— Тогда заглянете завтра на ужин, — расплылся в улыбке генерал. — С отчетом о первом дне.

На том и расстались.

В тот день солнце было ярким до слепоты, но не спасало от непривычного мороза, который, собака такая, пробирался под одежду и не давал спокойно вздохнуть. И всю дорогу, запорошенную снегом, улицами Парижа по правому берегу Сены, подмерзавшей небольшими островками, он не переставал периодически сжимать челюсть, чтобы зубы прекратили отбивать барабанную дробь. Нервировало. Шофер Риво, которому было велено доставить его куда велит, помалкивал, хорошо успев усвоить: этот подполковник Юбер самомнение имеет до самой колокольни Собора Нотр-Дам и до общения с водителем не снизойдет. И отвечать станет односложно в случае чего. Потому случая шофер ему не предоставлял.

Как и полагалось в такую погоду, несмотря на собачий холод, было оживленно. Туда-сюда сновала ребятня, а кафе «У приятеля Луи» располагалось возле реки, где царящее вокруг праздничное веселье заметно особенно. Солнечные лучи скользили по ряби воды и по льду на ней, отчего все вокруг искрилось, переливаясь серебром и золотом. Особенно бил по глазам стоявший неподалеку темно-вишневый Ситроен, натертый до блеска и ловивший на себя каждый перелив меняющегося света. У самого берега барахтались несколько тощих, таких же замерзших, как и Юбер, уток, подкармливаемых зеваками. Да безымянный аккордеонист, каких много, собирал свой нехитрый скарб, чтобы уйти восвояси — незачем было и соваться на этот изматывающий и его, и инструмент мороз.

Отпустив шофера, Лионец прошел несколько метров к машине, привлекшей его внимание, и легко похлопал ее по корпусу. Удовлетворенно улыбнулся и, развернувшись к кафе, прошел в дверь.

Над головой запели колокольчики.

Привычно скрипнула половица возле самого порога.