Портреты словами - Ходасевич Валентина Михайловна. Страница 58

Дивное утро. Брожу по улочкам и вдруг вижу: медленно и величаво идет мужчина в ярчайшем восточном халате, в тюрбане, голые ноги, сандалии – загорелый красавец с черной ассирийской бородой… Что-то как будто знакомое… за ним семенит толстенький человечек коммерческого вида в «приличном» костюме, в панаме, несет этюдник с красками, складной стул и большущий зонт, какие употребляют художники, когда пишут при солнце. Обгоняю эту пару, чтобы еще вглядеться в «ассирийца», и узнаю, а он меня – это художник Александр Яковлев, о выставке которого слышала в Париже. Вот так встреча! Он идет купаться и на этюды – предлагает встретиться вечером в кафе.

Вечером я пришла. Яковлев в смокинге (все равно – красив очень) ждал меня за столиком. (Мы встречались, правда немного, в Петербурге в 1916—1918 годах.) Я стала его расспрашивать, как и что. Он «зажатый», но рассказал, что участвовал в автопробеге машин Ситроена в Африке, сделал много зарисовок разных туземцев, вплоть до дикарей. Он виртуоз в рисунке. Кое-что удалось и написать. Вернулся в Париж, написал африканские картины. Была выставка, успех, все распродал – куча денег. Очень многое купил сам Ситроен.

– Вот человек, которого вы утром видели со мной, один из служащих Ситроена, приставлен ко мне его хозяином, чтобы я не продал что-либо из того, что произвожу, на сторону. Думаю: тем лучше, и пусть носит мой профессиональный инвентарь. Вот видите, как я прекрасно устроился. Давайте чокнемся: за нашу встречу, благополучие и процветание. К сожалению, мы идем в жизни разными дорогами. А вот и мой «слуга», надо идти на деловое свидание. Простите, что не могу вас проводить…

Впоследствии узнала, что он женился на дочери Ситроена или владельца газеты «Matin». А может, это одно лицо?

Однажды приносят на имя Алексея Максимовича извещение из Неаполя с железной дороги о том, что на имя Горького пришла посылка, которую надо получить. Тимоше была оставлена Алексеем Максимовичем доверенность, и мы с ней поехали в Неаполь, чтобы получить посылку. Приехали. На товарном складе нам находят присланное – мы глазам своим не поверили и ужаснулись: надо получить много огромных ящиков – не меньше чем полвагона. На одном грузовике и не уместить! Уговариваемся, что на следующий день вывезем эту «посылку»… И вот ящики уже распаковывают во дворе «Il Sorito». Это оказались запоздавшие к шестидесятилетию Алексея Максимовича дары хохломской артели. Там были и шкап и шкапчики, и полки и полочки, и ларцы и ларчики, кресла, стулья, столики, шахматный столик, очень много разных петухов, уток, павлинов, ковшей, ложек, мисок… Еле все разместилось в большой комнате Алексея Максимовича. Были присланы и валенки, белые с красным узором. Мы созвали всех знакомых итальянцев из Сорренто и Неаполя и показывали им эти, для них экзотические, предметы. Они пришли в неописуемый восторг.

Перед самым моим отъездом от Максима письмо – сообщает, что они с отцом возвращаются через Берлин, где пробудут несколько дней, и адрес, где остановятся. Приехав в Берлин, я сразу же поехала к ним. Встретились и радостно и грустно, и времени не было расспросить о поездке. На следующий день они уезжали в Сорренто, а я домой, в Ленинград. Провожая Алексея Максимовича, на вокзале я думала, что сердце мое разорвется, и никак не могла сдержать слез. Тогда я поняла, что меня здорово потрепала болезнь, а Алексей Максимович говорил, что напрасно я еще не пожила в Сорренто и что он не уверен, примут ли меня, такую тощую и зеленую, в Союзе.

В конце года Алексей Максимович писал мне:

Массовые празднества

С. Э. Радлов получил из ЦК ВЛКСМ предложение сочинить сценарий и поставить в Москве массовую инсценировку на стадионе «Динамо» для закрытия Первого Всесоюзного слета пионеров в августе 1929 года. Он едет в Москву для переговоров. Соглашается. Художником буду я. Мы с ним сработались и понимали друг друга с полуслова. Я очень счастлива – оформление таких празднеств для меня даже интереснее, чем работа в театре.

В помещении театра Мейерхольда, уехавшего на гастроли, организуем творческий штаб. У Радлова и у меня помощники – молодые режиссеры, ученики Мейерхольда.

Эскизы мои одобрены и отданы в мастерские «Мосфильма», костюмы – в театральные пошивочные мастерские. Нужно достать высокие пожарные лестницы, при помощи которых должен неожиданно «вырастать» задуманный мною город, символизирующий стройку и индустриализацию Страны Советов. Узнаю, что в Москве имеются немецкие пожарные машины «магирус» с выдвижными лестницами тридцатипятиметровой высоты. Получить их можно только с согласия главного брандмайора города. Решила попробовать. Верила, что мой энтузиазм подействует. Отправилась. Прием мрачный:

– В лестницах я вам отказал по телефону. Что вы хотите еще?

– Хочу все же несколько лестниц «магирус» да и меньших. Я вам сейчас расскажу, как все будет интересно, и вы дадите разрешение, я не уйду, пока вы этого не сделаете! – сказала я весело и угрожающе, поудобнее расположившись в кресле.

Он улыбнулся:

– Да видели ли вы вообще пожарные лестницы в действии?

– Конечно, но не «магирусы» – в Ленинграде я их уже применяла.

Наконец, тяжело вздохнув, он сказал:

– У меня в некоторых пожарных частях имеются устаревшие лестницы на двенадцать метров – вот их я вам могу дать, чтобы отделаться.

В конце концов я получила заверение, что нам дадут на репетиции и на спектакль несколько «магирусов» и меньшие лестницы. Я поблагодарила и сказала, что нам не зря дадут «магирусы» – они, наверное, удачно выполнят и «непожарное» задание. Обещала прислать пригласительный билет, чтобы убедиться, что я говорю правду.

Середина августа. Я еще бегаю по мастерским, даю указания и рьяно борюсь за качество. Многое получается неплохо.