Ты теперь моя (СИ) - Тодорова Елена. Страница 37

— Мне показалось, что с ядом предложишь, учитывая твое настроение последние полчаса.

Что? О чем он? Ах, да… Кофе!

Я уже и кофе не хочу, Рома!

— А хочешь с ядом?

— Сцеживай.

— Выпьешь?

— Выпью.

— Тогда снимай пиджак и располагайся поудобнее. Я сейчас подойду. С ядом.

Ожидая, пока кофемашина приготовит напиток, немного прихожу в себя.

Да, наверное, не стоило мне так психовать. Куда большее воздействие на Саульского имеют мои обдуманные просьбы. Обычно он никак не комментирует сказанное, но я уже знаю, что в пустоту мои слова не уйдут. Если я сетую, что он мало времени мне уделяет, он промолчит, но на следующий день вернется с работы раньше, а ближайшие выходные выделит только для нас. И неважно, чем мы будем заниматься: поедем на охоту, рыбалку или снимем номер в гостиничном комплексе на сосновом мысе.

Когда я возвращаюсь с кофе, Саульский сидит на диване и копается в телефоне. Ворот белой рубашки расстегнут, манжеты закатаны выше локтей, волосы на висках и теменной зоне поблескивает от влаги.

Умывался, понимаю я и улыбаюсь этой его привычке.

— Готово, — бодро восклицаю, чтобы обозначить свое присутствие, хотя более чем уверена, что Рома слышал мои шаги.

На самом деле в очередной раз требую все его внимание.

— Быстро ты.

Уголки твердых мужских губ едва заметно приподнимаются. Взгляд заметно теплеет.

Я без раздумий отставляю чашки на столик перед диваном и забираюсь к нему на колени. Трогаю плечи, обвиваю руками шею. Провожу губами по подбородку и невесомо целую темную поросль.

— В эти выходные поедем куда-нибудь? Пожалуйста, — сходу меняю тактику, пытаясь повлиять на Саульского лаской. — Пожалуйста.

Хочу наше время. Хочу нестерпимо.

— Рома, я так скучала.

— Не уверен, что в эти выходные получится, Юля. Постараюсь.

А я уже знаю, что получится. Вывернется наизнанку, но исполнит мою просьбу. Это осознание греет изнутри, смывает весь холод и глупые сомнения.

Конечно же, он мой.

Мой.

— Что надо сделать, чтобы точно получилось?

Скользнув рукой по моему позвоночнику, Рома просовывает ладонь мне под волосы. Сжимая затылок, подталкивает ближе к себе.

— Юлька, не нарывайся.

Я ничего не отвечаю. Замираю и, опуская взгляд к его губам, тяжело выдыхаю, намекая, чтобы поцеловал меня. Люблю, когда он первым это делает.

Накрывает мой рот и будто кислорода лишает. Запечатывает внутри меня ураган бушующих эмоций. Вкушает их без осторожности. Впускает в себя. И я врываюсь, как цунами. Не действиями, нет. Своими чувствами. Саульского вмиг выдержка покидает. Выдыхает шумно и горячо в мой рот. Напирает губами. Проникает языком. Заполняет меня своей влагой, своим теплом, своим вкусом. Я словно безумная — все это люблю. Принимаю, пью, слизываю, ссасываю — завожусь от этого поцелуя и его взрываю.

— Не здесь, — с хрипом выдыхает Рома, останавливая мои руки на своем ремне.

— Никто не увидит… Все спят…

— Ты сумасшедшая.

— Да… Давай же… Скорее, Ромочка…

Ему достаточно лишь протаранить пальцами тонкий капрон моих колготок и сдвинуть в сторону мокрую полоску трусов. Встречаю мощный толчок ответным движением. Шипим и замираем, парализованные дичайшей вспышкой удовольствия. Он быстрее справляется с наплывом ощущений. Подается из меня, чтобы тут же толкнуться назад. Я невольно вскрикиваю, закусываю губу и на сдавленном выдохе тихонько скулю.

— Нет. Здесь не получится, — сипит Рома, шпаря горячим дыханием мое ухо. Я еще и от этого исхожу дрожью. Да так ощутимо, что дергается уже Саульский. Каменеет. И медленно выдыхает через закушенные губы. — Ты сейчас всех разбудишь, Юлька.

— Прости… Прости… Я буду сдерживаться…

— Это вряд ли. Я же тебя знаю.

— А я тебя.

Сама поднимаюсь и опускаюсь. Отчаянно кусаю губы, чтобы сдержать рвущиеся стоны. На втором пируэте вниз Рома стягивает мои волосы на затылке и толкает мое лицо к своему. Целоваться дыхания не хватает. Упираемся лбами и шумно дышим, подстегивая друг друга взглядами. Я чувствую собравшуюся на лбу Саульского влагу, ощущаю сдерживаемую им силу и требуемое для этого колоссальное напряжение. Кайфую от своих собственных эмоций и от того, что имею на него такое воздействие.

— Ты такой большой… Боже… Рома… — лепечу сдавленным шепотом ему в губы. — Я сейчас… Ромочка… Я уже сейчас…. Рома… Рома…

На вершине экстаза хватаю губами воздух и вскрикиваю. Саульский тут же запечатывает этот звук своим ртом. С силой вжимается, вдыхая в меня собственный стон.

Меня в реальном смысле на нем подбрасывает и следом разбивает безумной дрожью. По рваным резким толчкам и наплыву горячей влаги, которая упорно из меня между нами вытекает, понимаю, что он тоже кончает. Не находя другого способа справиться с переживаемыми ощущениями, впиваюсь ногтями ему в плечи и неосторожно продираю плотную кожу на вздутых от напряжения мускулах.

Все случилось так быстро. В угаре какого-то сумасшествия. Даже кофе остыть не успел. Кое-как приведя себя в порядок, мы с блаженной ленцой его выпиваем и только после этого поднимаемся на второй этаж.

Чтобы продолжить.

— Я очень скучала, — повторяю раз за разом, пока Рома несет меня в спальню. — Очень…

— Я заметил, мурка.

— Я тоже, — имею в виду уже его.

— Юлька… — прочищает горло. — Юля… — второй раз тверже, с нажимом, как он умеет.

— Ага. Я поняла, — не могу сдержать улыбку. — Поняла я, Рома. Поняла.

Спину остужает прохлада простыней, и по коже проносится озноб, но он не дает мне ни секунды, чтобы перестроиться. Задирая подол, наваливается сверху и затыкает мой неугодный болтливый рот поцелуями, которые я когда-то отвоевала.

Отвоюю и слова. Когда-нибудь… Обязательно.

Глава 35

Юля

Я вроде как выдохнула, поймала дзен и живу себе спокойно. Ну, относительно спокойно. Ровной линией нашу семейную жизнь не изобразишь. Двигаемся скачками, стремительным галопом, резкими рывками. Ничего особо не меняется. Мы просто действуем по ситуации, все чаще поддаваясь эмоциям. Без зазрения совести и какой-либо опаски.

Я могу быть хорошей, а могу быть плохой — Рома не станет меня наказывать. Если сорвется — мне самой это понравится. Никакого насилия, никакого унижения, жестко и сурово, но без физической боли. Хотя я порой хожу по самому краю, намеренно испытывая его терпение.

Я не могу иначе. Я не могу его не любить.

А любовь моя именно такая — горячая и неподдельная. Без фильтров. Без стыда. Без ограничителей.

В город приходят первые по-настоящему теплые деньки, и мы с Савельевой, пользуясь моей, вероятно, временной свободой, отправляемся в парк.

— Если получу этот грант, ей-богу, все брошу и уеду, — проговаривает Ритка сдавленно.

Откусив слишком большой кусок мороженого, она морщится и, размахивая перед ртом ладонью, пытается дышать.

— Осторожно, голодающая! Заглатываешь, как будто украла, — смеюсь, отбирая у нее рожок. — По поводу гранта, уверена, у тебя лучшие шансы, — возвращаюсь к теме, пока подруга пытается растопить во рту ледяную глыбу. — Танец красивый. Тебе удалось не только технически сильные стороны показать, но и глубину своих переживаний. И вообще, я всегда говорила, у тебя настоящий талант!

Отдышавшись, Савельева хмурится.

— Когда это ты говорила? Я такого не припомню… — забирает обратно рожок.

— Всегда!

— Нет, не говорила, — машет перед моим лицом указательным пальцем. — Напротив, утверждала, что я «посредственная» и «выскочка с района».

— Ну, ты вспомнила, — искренне смеюсь над ее обиженной моськой. — В те времена ты меня тоже не Хоролей называла, а… Дай-ка вспомнить…

— Нет! Не вспоминай! — верещит подруга.

— Ты называла меня «вульгарной соской»!

— Что? Фу! Не только так! «Соской» ты была только с красными волосами. А в остальное время — «показушницей», «надоедливой блохой» и «принцесской». Я тебе всегда завидовала.