Сто и одна ночь (СИ) - Славина Анастасия. Страница 4

Опираясь руками об арку, покачиваясь от порывистого ветра, стоял мужчина. Лет за сорок, взлохмаченный, с усталым и словно злым лицом. Он казался слишком возбужденным, нервным, но в его сверкающих глазах не было ни тумана, ни резкости, присущих выпившим людям, — такие глаза Глеб хорошо изучил.

— Пацан, машины здесь чинят?

Странная была у него манера общаться. Слова он будто пережевывал прежде, чем выплюнуть.

Поздний вечер, ни одно окно не горит, ворота — на замке… Ответ «мы закрыты» казался таким очевидным, что Глеб не стал его произносить — только кивнул.

— Понимаешь, пацан, я колесом на блок налетел. Такой — пористый, строительный, — мужик, наконец, перестал подпирать стену и руками изобразил солидных размеров куб. — Из старших есть кто?..

— Нет.

— Ты в машинах сечешь?

— Секу.

— Тогда пойдем.

Глеб обернулся. Где-то там — в тишине, в полутьме — его дожидалась Лана, все еще теплая, влекущая, податливая…

— Слыш, пацан, — мужик коротко, резко — почти больно — тронул его за плечо. — Колесо лопнуло, я сюда на запаске притащился. Но уже и на ней каркас ежом стоит. Выручай!

Глеб снял с гвоздя отцовскую брезентовую куртку — и вышел под дождь.

Фольксваген Поло — не разобрать в грозу, какого точно цвета — почти не выделялся на фоне бушующей стихии, и поэтому казалось, что свет фар, конусами разрезающий посеченный дождем воздух, возникал сам по себе, точно из воздуха.

Глеб посветил фонариком на поврежденный бок машины. Вмятины на кузове. Запаска и в самом деле тянула последние метры. Возможно, проблемы со ступицей… Машина казалась ему живым существом — жеребенком с поврежденным копытом и черт знает, какими еще травмами.

— Идите в дом. Сам загоню.

Глеб открыл ворота, чавкая сланцами по вязкому песку. Вернулся к машине. Мужик все еще стоял рядом, держась за ворот ветровки так, чтобы вода не затекала за шиворот. Какого черта ему мокнуть?.. Но вопросов Глеб задавать не стал. Видно — мужик не в себе. Может, шок после аварии. Если раньше не попадал, нервы крепко могло тряхнуть…

Распахнул дверь, запрыгнул на сидение и, уже поднеся ключ к зажиганию, — обмер — боковое зрение уловило чей-то силуэт на соседнем кресле. Глеб резко повернул голову — как раз вовремя — вспышка молнии осветила женщину. То ли от этого внезапного белого света, то ли из-за непривычной, цепляющей взгляд красоты, незнакомка показалась Глебу эфемерной. Она сидела неподвижно, обнимая себя за плечи, и смотрела перед собой — куда-то за пределы стекла, покрытого водой густо, точно коркой льда.

У нее был четкий — выточенный — профиль. Полные сочные губы. Большие глаза с легким восточным разрезом. Прямой, чуть вздернутый нос. Никаких идеальных пропорций. Но, возможно, именно их отсутствие — то, что язык не поворачивался назвать изъяном — и притягивало взгляд.

Светло-русые волосы волнами спадали на плечи, сплетались в растрепанную косу — и исчезали под капюшоном тонкой курточки, наброшенной на плечи. Это тоже привлекало внимание, рождало отклик — и Глебу захотелось очень осторожно, бережно высвободить косу…

— Здрасте… — наконец, выдавил он.

— Привет, — отозвалась незнакомка после такой долгой паузы, что Глеб подумал, не повторить ли приветствие.

Голос низкий, грудной, вызвал легкое волнение в солнечном сплетении.

Стук костяшки пальца по стеклу был таким неожиданным и громким, что Глеб вздрогнул — и, наконец, перестал пялиться на женщину. Мужчина, чей образ едва угадывался за окном, залитым водой, кивками головы, похоже, пытался спросить, в чем задержка.

Глеб поднял руку — мол, все в порядке — и выжал сцепление.

Остановился у самого крыльца.

— Зайдете? — предложил Глеб спокойным и безразличным, как ему казалось, тоном.

В ожидании ответа пальцы сжали руль. Все это происходило само собой, словно тело жило своей жизнью. От этого было неприятно.

Спохватился — одним движением снял с себя куртку и протянул женщине — подталкивая ее к принятию решения. Ему бы следовало открыть ей дверь, помочь выйти из машины, провести до крыльца… Но он задержался, чтобы придти в себя. Вытянул перед собой руки и со спокойствием опытного врача отметил, что они дрожат. Чертовски странно.

Пока Глеб добежал до крыльца — всего-то пара метров — успел промокнуть насквозь. Распахнул дверь, пропуская гостей. Здесь, в своих стенах, он почувствовал себя лучше.

— Спасибо, — женщина протянула куртку Глебу.

Их руки едва соприкоснулись — и все спокойствие полетело к чертям. Это почти-касание ее тонких пальцев с блестящим колечком на безымянном, ее голос, взгляд ее чуть влажных глаз — обволакивающий и, в то же время, пронзительный, — она плакала? почему? из-за кого? — все будоражило его.

«Чертовщина», — Глеб усмехнулся сам себе и провел ладонью по жесткому ежику волос, сгоняя наваждение.

— И что это было за кольцо? — Граф рывком разворачивает кресло.

Я ахаю от неожиданности.

Он нависает надо мной, упираясь ладонями в подлокотники. Раздетый по пояс, с волосами, прилипшими ко лбу. Жар от его тела исходит такой, словно оно полыхает. Но блеск в его глазах — бесовской, пугающий — будто имеет иную подоплеку, чем перечисленное выше. Граф рассержен на меня? Интересно, за что.

— Странно, что вы вообще что-то расслышали, кроме стонов своей проститутки, — холодно замечаю я.

— Вот как?.. — раздается из глубины комнаты язвительный женский голос.

Граф усмехается, оглядывается — короткая передышка, я успеваю перевести дыхание — а затем борьба взглядов продолжается.

— Камилла — не проститутка, она — моя подруга, — Граф улыбается одними уголками губ. — Я никогда не плачу за секс.

Не сказать, что я очень сожалею о сказанном, но взгляд опускаю. Изучаю свои руки, сложенные на коленях, — длинные пальцы с короткими, не накрашенными ногтями, почти у самой косточки на запястье — розовое родимое пятно. Слушаю, как одевается подруга Графа. Странно… Мне казалось, одежды на ней было куда меньше.

Мягкие шаги по ковролину — и блондинка склоняется к Графу, все еще нависающему надо мной, для прощального поцелуя. Я внутренне сжимаюсь, приготавливаясь к очередной демонстрации пылкости, но поцелуй оказывается почти дружеским — лишь легкое касание губ. Камилла стреляет в меня взглядом — сквозное ранение, жизненно важные органы не задеты — а потом внезапно наклоняется и так же целует меня.

Я словно проваливаюсь в кресло — как в яму — от неожиданности поступка, этого поцелуя на троих, резкого аромата мускатных духов, запаха пудры и тепла женского тела. И только потом вспоминаю, как сильно не люблю прикосновений.

— Глеб пропадет. Уже пропал, — заявляет Камилла и щелкает крышкой пудреницы.

Я невольно оборачиваюсь на звук. Подружка Графа прячет косметичку в сумочку. На Камилле — бежевое закрытое платье чуть выше колена, туфли на невысоком каблуке. Легкий макияж. Соглашусь, проститутку сейчас она напоминает разве что именем.

— Шампанское — в ведерке, презервативы — в шкатулке, — доносится уже из-за прикрытой двери.

От этого намека у меня словно гвоздем скребет в солнечном сплетении. Замерев, я слежу, как Граф пересекает кабинет, достает бутылку из ведерка со льдом и, чуть взболтав, открывает ее с громким хлопком. Я ждала этого звука — но все равно сердце екает.

Пена стекает по бутылке в ведерко, едва задевая пальцы Графа. Он берет с подноса два бокала в одну руку и одновременно их наполняет. Возвращается ко мне.

— Предлагаю только шампанское — не презервативы, — говорит он, улыбаясь совершенно по-человечески: не похабно, не издевательски. — Ненавижу пить в одиночестве. Составишь компанию?

Вот как? Мы перешли на «ты»?

Моя первая реакция — отказаться. Но потом включается благоразумие, и я понимаю, что отказ только рассердит его. А мне и в самом деле не помешает сделать пару глотков после всего, что произошло здесь сегодня.

Благодарю. Принимаю бокал. Пригубливаю — безумно вкусно. Пузырьки с дразнящим шепотом лопаются на губах.