Русский бунт. Шапка Мономаха (СИ) - Воля Олег. Страница 4

Он, конечно, притворялся одноэтажным, дабы уйти от лишнего налогообложения, но его огромная двускатная крыша, двумя рядами мансардных окон давала понять, что обитают под ней отнюдь не голуби. Трактир стал очень популярен, а его владельцы уважаемыми людьми, что в итоге и привело к постоянному пребыванию очередного хозяина трактира в должности местного мэра. И вроде все было нормально, горести и беды обходили стороной крепкое хозяйство клана Нивлтов, но душа требовала перемен.

Антонин ещё раз глянул во двор, отметил, что прибывшие гости уже вошли в зал, выколотил трубку и закрыл окно. Пора было проявить гостеприимство хозяина, не проявляя при этом лишней поспешности. Пусть знают, кто тут самый уважаемый.

В зале таверны народу было немного. Время ярмарок и праздников ещё не началось, и потому желающих потратить деньги в кабаке было мало. Но те, кто заняли столик напротив камина, не были гуляками. Это были вполне уважаемые люди. Мэр Теплиц Антонин Зайдель, мэр Слатина Вацлав Жегак и кузнец Карел Достал из Лготы Маховской. Их связывала не только дружба, но и духовное единство. Они были членами Моравского братства, известного ещё как Гернгутеры. Впрочем, притворяться католиками им всем тоже приходилось, чтобы не рисковать своим положением и не терять влияния на односельчан.

Объятия, приветствия, первая кружка за встречу, все было как обычно. На столе стояла сковородка с жареными свиными ребрышками, горкой высился ещё теплый обжаренный ржаной хлеб, натертый чесноком. Перед каждым стояла отпотевшая глиняная кружка, увенчанная белой пивной шапкой. Хозяин дома уловил момент, когда приветственное настроение поменялось на деловое, и обратился к кузнецу:

— Карел, ну так как там поживает твоя сестричка в этой далекой Московии? Не замерзла ещё?

Карел вытер руки о полотенце, поднесенное хозяйкой (чай, культурные люди, а не сервы какие-нибудь, чтобы руки о штаны вытирать), и полез за пазуху. На свет появилось письмо, которое и стало поводом собраться четырем мужчинам.

— Ну, стало быть, про их житье-бытье вам вряд ли интересно. Пишет, что господин Киршнек неплохо зарабатывает. Оргáнов в Петербурге немало, а он хороший мастер по их ремонту и настройке. Но вот слушайте, что она потом пишет: «Всю зиму в Петербурге царило веселье, то бесплатные представления и музыка для простолюдинов, то ледяные горки умопомрачительной высоты. Я сама набралась смелости и каталась. Устраивали на льду Невы бои диких зверей с собаками, но на это зрелище муж меня с собой не взял. И много-много других развлечений и увеселений. Даже Франтишека коснулись эти забавы. Ему пришлось налаживать работу органа, выполненного из чистейшего льда. Целую неделю он провозился с этой диковинкой, заработал жестокий насморк и кашель, но был щедро вознаграждён.

Живущие тут со времен императора Петра единоверцы говорят, что такого никогда не было. И объясняют это страхом императрицы Екатерины перед новостями с востока. А слухи ходят один другого необычнее. Особенно они усилились после того, как самозванный император захватил крупный торговый город на Волге, называющийся Нижний Новгород.

Я не умею читать по-русски, но наш пастор мне подробно разъяснил, что написано в бумагах от имени этого самозванца, и я спешу поделиться с тобой, мой братик, тем, что узнала. Царь, буду называть его так дальше, провозглашает упразднение любых сословных привилегий. Все люди будут равны перед законами и перед ним. Никакого крепостного права больше не будет. Все крестьяне будут свободны в распоряжении своей землей и своим трудом. В вопросах веры декларируется полная свобода, но православная церковь остаётся главной религией государства. Но это, конечно, понятно. Служба в армии будет обязательной для всех молодых мужчин, но срок службы будет установлен короткий — от трех до пяти лет. Для получения офицерских чинов никаких препятствий не будет, кроме талантов соискателей.

Царь обязуется созвать сейм, на котором будет принят главный закон страны, в котором все права и обязанности народа и власти будут прописаны на вечные времена. Но, как мне объяснили, это не будет такой сейм, как в прошлом, где только господа имели право голоса. В русский сейм избранным может быть любой. Звучит удивительно. Думаю, что будь это у нас в Чехии, то дядюшка Антонин легко избрался бы…»

Упомянутый Антонин Нивлт хмыкнул и непроизвольно покрутил кончик уса. Друзья тоже заулыбались и воздели кружки с тостом: «За сенатора Нивлта!».

Выпили, закусили и продолжили слушать Карела Достала.

— «Ходят слухи, что все эти манифесты не просто слова. В тех краях, что подчинились новому царю, прошли выборы в местные советы, и там все свободы и права уже начали действовать. Моравские братья из наших колоний на Волге тоже пишут, что имели разговор с царем и тот обещал сохранить им прежние привилегии переселенцев, не покушаться на религию и самоуправление. Но обязал все переселенческие колонии за свой счет открыть университет для преподавания практических знаний по механике, строительству, медицине и прочему. Причем преподавание в нем будет вестись на немецком. Наши братья испытывают энтузиазм по этому поводу и уже рассылают письма к немецким единоверцам с предложениями. Мой Франтишек тоже подумывает о преподавательской карьере. Хочет стать паном профессором. А я, стало быть, буду профессоршей! Как? Завидно, братик? А ты ещё ругался, что я грамоте обучалась. Небось, сейчас радуешься, что можешь мои письма читать с новостями».

Карел перевал чтение со словами:

— Ну, тут она в воспоминания ударилась. Это вам будет неинтересно. Вот дальше: «Сможет ли царь взять власть в стране и выполнить все задуманное, Бог весть. Но уважаемые люди говорят, что очень даже может. Если ему удастся быстро разбить гвардейскую армию фаворита императрицы и занять Москву, то мелкое, бедное дворянство начнет присягать ему массово. А это сделает большую армию Екатерины, что сейчас воюет с турками, ненадежной. В общем, ждите вестей. Возможно, Господь откликнулся на наши молитвы и послал освободителя в лице этого Пугачева. Мы все тут молимся за его здоровье и успех. Прошу и тебя, брат мой, тоже молиться за него. Целую и обнимаю, твоя Катржина».

Карел положил письмо на стол и пылко воскликнул:

— Если этот Пугачев объявит себя Габсбургом, я лично сразу ему присягну! Так дальше жить невозможно. Все крестьяне стали просто рабами владельцев усадеб. Без их ведома не женись, без их разрешения ребенка в ремесло не отдавай. По четыре дня в неделю барщину отработай!

— Это хорошо, если четыре, а то и все шесть бывает, — проворчал мэр Слатина Вацлав Жегак.

Кузнец энергично кивнул, соглашаясь, и продолжил:

— Детей в барские дома в услужение отдай. Лес не руби, шерсть сам не пряди. Торговать раньше можно было и на городских ярмарках, а теперь только при господских усадьбах да по их ценам. Повсюду таможни на границах владений. Хрен куда товар отвезешь. Он за дневной переход в цене удвоится.

Жегак снова поддержал кузнеца:

— Как папа Климент орден иезуитов разогнал, так они в Чехию как будто все слетелись. Раньше католические пасторы делали вид, что не замечают, как мы чтим Лютера, а теперь, понукаемые иезуитами, с цепи сорвались. Людей хватают. Книги жгут. Доколе мы терпеть будем, братья?

Все замолчали.

— А может, нам действительно своего Габсбурга найти? Народного, — задумчиво произнес мэр Теплиц Антонин Зайдель. — Или Виттельсбаха?

— Ну, это вряд ли сработает, — возразил Нивлт. — Там у них в России мутная история со смертью Петра Третьего приключилась. Так что теперь все, кто хотят, могут сделать вид, что этот Пугачев тот самый Петр и есть. А у нас эта кодла немецкая заодно держится, так что хоть Габсбургом назовись, хоть Виттельсбахом, все одно бунтовщики. Так что, если вспоминать кого, так это Яна Гуса, и полагаться только на свои силы.

Пока народ обдумывал эти слова, потягивая холодное пиво, Нивлт знаком попросил разрешения у Карела взять письмо. Тот согласно кивнул и подтолкнул листок по столу. Антонин ещё раз пробежался по тексту. Все с интересом ждали, что он скажет.