Утомленная фея — 3 - Ходов Андрей. Страница 1

Андрей Ходов

Утомленная фея — 3

Ночь была безветренная и довольно теплая для этих широт. Геннадий Шерстнев стоял на первой платформе Челябинского железнодорожного вокзала и дожидался поезда на Миасс. Вокзальные часы показывали половину третьего ночи. Настроение было странное, ощущалась полная независимость от окружающего мира. В Челябинск он приехал полтора часа назад, электрички уже не ходили. Но Геннадий, как ни странно, совершенно не расстроился. За спиной был верный рюкзак, а в нем уже привычный спальный мешок. — Что дергаться? В любой момент можно достать эту амуницию и лечь спать прямо на полу зала ожидания. — За время отпуска он уже к этому привык, и одежда была соответствующая. — Нормально. — Только ради очистки совести заглянул в кассу дальнего следования и поинтересовался наличием билетов на проходящие поезда. Против его ожидания — повезло, нашлось свободное место в Симферопольском поезде, остановку в Миассе он делает.

На платформе начал собираться народ. Большей частью отпускники, жаждавшие погреться на южном солнышке и искупаться в теплых волнах Черного моря. Благо, что Крым снова стал российским. Подали состав. Геннадий бросил взгляд на часы. — До отправления еще сорок минут. — Лениво извлек билет из бумажника. — Так, пятнадцатый вагон. — Сориентировался по номерам, поднял тяжелый рюкзак и направился в хвост поезда. — Двенадцатый, тринадцатый, четырнадцатый…, хм, а пятнадцатый где? — На четырнадцатом вагоне состав кончался. В эмоциональной сфере ничего не колыхнулось, благостная отстраненность от превратностей бытия продолжала действовать. Геннадий спокойно поставил рюкзак напротив несуществующего вагона и полез в карман за пачкой Беломора. В «поле» он курил, от комаров помогает, а дома опять бросал.

Отпуск прошел неплохо. Геннадий, с однокашником, посвятил его охоте за поделочным камнем. В свободное от службы время он развлекался камнерезным делом. Не такое уж редкое хобби в этих местах. Но вот с качественным материалом были вечные проблемы. Не так уж и много приличного сырья осталось на Урале. Большая часть месторождений давно выработана. Можно конечно и покупать, но настоящий любитель не унизится до такого. Половина удовольствия теряется, да и предлагают большей частью дрянь. Вот и в этот раз пришлось смотаться аж на реку Чара в Сибири, чтобы разжиться чараитом — красивым камнем сиреневого цвета. На обратном пути заглянули еще на старый родонитовый рудник в окрестностях Екатеринбурга — новой столицы всея Руси. На особую удачу не рассчитывали, рудник был давно исчерпан и заброшен. Но им повезло — на руднике обнаружилась бригада работяг, которая ковырялась экскаватором в старых отвалах. Выискивали крохи, оставленные «дедами», так тут называли своих мастеровых предков. С рабочими удалось поладить, и те дали возможность поучаствовать в раскопках. В результате удалось добыть некоторое количество орлеца — так деды называли родонит. Не ювелирного, разумеется, а поделочного. — А чего ждать от старых отвалов? По нынешним временам и это счастье. — На Екатеринбургском вокзале Геннадий попрощался со своим спутником. Вокзал был новопостроенный. — Столица ведь, не хухры-мухры. — А он помнил еще и старый. В особенности вокзальный нужник. В далеком детстве тот произвел на него неизгладимое впечатление. На высоте, превышающей его детский рост, возвышалась монументальная платформа с рядом очков. К платформе, как к королевскому трону, необходимо было подниматься по ступенькам. Никаких перегородок не имелось в помине. Вспомнив, как его поразило зрелище посетителей, подобно горным орлам, восседающим на недосягаемой высоте, Геннадий улыбнулся. — Где теперь найдешь такую экзотику?

Народ на платформе начал волноваться. Не все, разумеется, а только те, которые тоже должны были ехать в пятнадцатом вагоне. Хныкали не выспавшиеся дети. С платформы окликнули путейца, проходившего внизу, и поинтересовались, а куда затерялся пятнадцатый. Тот неопределенно пожал плечами и пробурчал, что, мол, если должен быть, то прицепят. Это никого не успокоило. Напряжение продолжало возрастать. — Можно понять, горят путевки и все такое… — Появился мелкий железнодорожный начальник в форменном кителе. Полюбовался пустым местом после четырнадцатого, тоже пожал плечами и убежал разбираться. Десять минут до оправления. — Россия-матушка. Что социализм, что капитализм, что солидаризм — все бардак, — лениво рассудил Геннадий. Один из озабоченных пассажиров, метавшихся вдоль состава, неожиданно обнаружил, что тринадцатый вагон стоит совершенно пустым. Для пассажиров настал момент Прозрения. Они быстро столпились у двери тринадцатого вагона и изложили проводнику рабочую версию происходящего. — Ошибка компьютеров, которые перепутали номера. — У проводника, впрочем, было свое мнение. — Мол, если билеты в пятнадцатый, так в нем и езжайте. — Пять минут до отправления. Подоспевшему начальству удается убедить проводника принять гипотезу пассажиров. Обрадованные отпускники быстро заполнили вагон. Занял свое место и Геннадий. Поезд тронулся.

Попутчики получали постельное белье у проводника и укладывались спать. Им еще предстояла дальняя дорога к солнечным берегам Тавриды. Геннадий же от белья отказался — до Миасса чуть больше часа езды. Сидел за разложенным столиком боковой плацкарты, смотрел в ночную тьму и размышлял. Скоро ему исполнится тридцать лет. — Юбилей, как-никак. — Шесть лет назад Геннадий закончил Военмех, но поработать по специальности не удалось. Когда российский экспедиционный корпус отправился в Европу, его призвали на действительную и направили в часть под Казанью — снимать с консервации старые танки. Офицером, разумеется, военная кафедра в институте имелась. — Еще та была работенка! По уши в консервационной смазке. — Как потом выяснилось, это старье собирались загнать за бугор, пользуясь подходящей конъюнктурой. Зато как пригодились эти машины, когда начался переворот. В офицерском клубе части состоялось горячее собрание, закончившееся арестом командира и большинства его замов. Сам Геннадий примкнул к мятежникам, не задумываясь. Он с детства увлекался военной историей, в особенности историей военной техники. Почему и пошел в Военмех. Развал армии и деградация технической базы вооруженных сил России его давно бесили. Часть была кадрированная, и солдат срочной службы в ней было очень мало. Экипажи боевых машин сформировали из офицеров. Геннадий тогда лично сел за рычаги одной из них. Помнился ночной марш к татарской столице, залпы танковых орудий по резиденции республиканского правительства, которую оборонял местный ОМОН и толпа, тысяч под тридцать, сбежавшаяся к зданию по призыву телевидения защищать демократию и независимость. — Грязная работа, башенные пулеметы выкосили ее в считанные минуты. Это вам не август 1991 года! — Первые, самые трудные недели новой власти, когда пришлось зачищать Татарию от бывших Хозяев Жизни. Его еще включили в состав мобильной группы, нечто вроде «эскадрона смерти». Группа несколько дней металась по городу, давя наиболее опасные очаги сопротивления. При штурме «замка» одного татарского нувориша Геннадий заполучил пулю в бедро, охрана ожесточенно отстреливалась. — Не стоило тогда вылезать из танка! — Рука машинально потянулась к пораненному месту. — М-да, до сих пор еще побаливает. — А через полгода ему предложили перейти в контрразведку, там тогда, после глубокой чистки, не хватало головастых парней.

За окном поезда начинался рассвет. Слева, внизу, сверкнула серебром гладь озера Ильмень. — Уже совсем близко. — Еще через несколько минут поезд миновал знакомый, старый вокзал, сложенный из огромных каменных глыб, начал притормаживать и остановился у нового вокзального здания. — Станция Миасс, стоянка поезда три минуты, — сообщила трансляция. Геннадий поднялся, подхватил рюкзак и направился к выходу. До холостяцкой, однокомнатной квартиры на улице 8 Июля он добрался на автобусе. Сразу открыл окна и балконную дверь, чтобы избавиться от нежилого запаха. Вышел на балкон и закурил. С балкона были видны площадки-накопители Миасского автозавода, заставленные грузовиками «Урал». Большей частью защитного цвета. Вернувшись на кухню, Геннадий вздохнул и спровадил полупустую пачку папирос в мусорное ведро. — Все, «поле» кончилось!