Антология советского детектива-39. Компиляция. Книги 1-11 - Веденеев Василий Владимирович. Страница 20

― Иваныч, я на тебя обиды не держу...

― Давно в Москве? ― перебил его Смирнов.

― Вчерась прибыл.

― Смотри у меня, ― пригрозил Смирнов и ушел из пивной.

На улице широкой грудью хватил холодного воздуха. Пахло талой водой, весной. Вот она расслабка. Жизнь стала неторопливой и симпатичной. У художественного ремесленного училища он свернул на Красноармейскую и мимо школы для дефективных, мимо ее чудесного голого сквера направился домой. Малокоптевский, стоящие покоем дома ― дом два "а", дом два "б", дом два "в".

К двери кнопкой пришпилена записка. "Саша, я у Лешки Беза. Жду до половины двенадцатого". Александр глянул на часы. Было без десяти одиннадцать.

У Гольдиных забивали "козла". За непокрытым столом сидели Алик, его школьные дружки Виллен Приоров, Лешка Без, отец Лешки, глава семейства Яша Гольдин и со страшной силой колотили по некрашенной столешнице костяшками домино. Роза сидела на кровати и считала бесконечные чеки.

Неунывающее это было семейство, жившее в двух комнатах барака-развалюхи. Яша заведовал ларьком утильсырья на Инвалидном рынке. Лет двадцать уже заведовал. Правда, с перерывом. Отлучался на три года на войну. Был там при лошадях, ездовал, возил, что прикажут. Дали ему за это две медали "За боевые заслуги". Свою постоянную работу Яша очень любил за ясность и покой. Сами клиенты товар приносят, сами свешают, деньги получат и уйдут. Правда, последние пять лет сильно беспокоила макулатура: после каждого постановления ЦК по идеологическим вопросам библиотеки ― районная, учрежденческие, школьные ― заваливали палатку вредными книгами. Туго пришлось Яше, пришлось самому вешать (интеллигентки-библиотекарши наотрез отказывались), но в добровольные помошники напросился Алик ― собирал себе библиотеку. Особенно урожайной была компания по борьбе с космополитизмом. Киплинг, Олдингтон, Дос-Пассос, Хемингуэй, до безобразия плодовитый Энтон Синклер, Андре Жид, Панант Истрати стояли теперь у Алика на книжных полках. Даже собрание сочинений Уоллеса рижского издания тридцатых годов (на радость Саньке Смирнову, любившему легкое чтиво после тяжелой работы) раскопал. Яша был весьма благодарен Алику за то, что тот дал ему возможность не отвлекаться от любимого занятия сидеть и подремывать в ожидании самообслуживающихся клиентов.

Яша дремал и царствовал, а Роза работала, как лошадь, и кормила многочисленное семейство. Считала чеки для продавцов из соседних магазинов, отмывала и сдавала неотмываемые бутылки, дежурила при чужих детях (хотя и своих было немало: Пашка, Мишка, Элеонора и приехавшая из Херсона племянница Соня) и мела окрестности ― была дворником ЖЭКа.

― Шолом-алейхем, евреи! ― рявкнул от дверей Смирнов. Мужики, не отрываясь от серьезного дела, рассеянно поприветствовали вошедшего поднятием свободных от костяшек рук, а Роза обрадовалась искренне:

― Санечка, голодный, наверное? Я тебе сейчас макароны по-флотски разогрею, хорошие макароны, ребята очень хвалили.

― Да не надо, Роза, возиться, ― фальшиво отказываясь от обеда, отмахнулся Александр и сел рядом с ней на кровать.

― Выпимши, что ли? ― не оборачиваясь спросил Алик.

― Устал, ― ответил Александр и обеими руками растер несобранное свое лицо.

Алик обернулся на мгновение, глянул, и мгновенья было достаточно, чтобы определить:

― Устал и выпимши.

Не стал он опровергать Алика, откинулся на кровати, плечами и затылком уперся в стенку. Повело в сон, и он, чтобы бодрствовать, пялил глаза на компашку. Вернулась Роза с кастрюлей.

― Продвиньтесь! ― приказала она козлодавам. ― Дайте человеку поесть.

― Я из кастрюли, Роза. Давай ее сюда.

― Из кастрюли некрасиво, заметила Роза, подвигая кастрюлю к Александру.

Он взял кастрюлю обеими руками, заглянул в нее с недоумением. Роза ойкнула, кинулась за вилкой. Александр насадил несколько макаронных трубочек на вилку, загреб ими уже изрядную дозу и отправил ее в рот.

― Вкусно, ― решил он, пожевав. ― Спасибо тебе, Роза.

― Ты ешь, ешь, ― жалостливо посоветовала она и уже другим голосом распорядилась: ― Все, "козла" в хлев. Чай пить будем. ― И смешала на столе искусно выложенную змейку кончавшейся партии.

― Ты зачем хулиганишь, Розка? ― сурово вопросил Яша.

― Тебя не спросила, ― объяснила Роза. ― Лешка, стаканы неси!

Гольдины следовали совету умирающего еврея, который не жалел заварки. Мировой чай был у Гольдиных, крепкий, обжигающий, горячий, ароматный. В башке у Александра прояснилось, куда-то отбежала усталость, в тусклом глазу проснулся блеск, и он решительно поинтересовался:

― Как живете, караси?

― Ничего себе, мерси, ― как положено, ответил Лешка, а Яша, прищурясь, невинно спросил:

― А ты? Убийцу словил?

― Какого еще убийцу?

― Саня, ты с нами как с маленькими, ― вступила в разговор Роза. ― Сам участковый мне, как ответственному за здоровый порядок, сказал, что в нашем лесу труп застреленного человека нашли.

― Вот пусть сам участковый и ловит, ― впал в раздражение Александр оттого, что участкового не по чину назвали "Сам".

― Ему непрописанных ловить не переловить, а ты у нас по убийцам, сказал Яша. ― Так поймал или не поймал?

― Поймаю.

― Да... ― приступил к размышлению Яша. ― Двух месяцев не прошло, как Иосиф Виссарионович скончался, а уже непорядок...

― Иосиф Виссарионович сейчас бы мигом в Тимирязевский лес, все бы раскрыл и объяснил с марксистской точки зрения, ― негромко предположил Виллен, глядя в стакан.

― Полегче, Виля, ― предупредил Александр.

― А я что? А я ― ничего. ― Виллен поднял голову. ― Отвыкли мы без царя-батюшки жить, сиротки несмышленные.

― Но живем, ― перебил Виллена Алик, пригвождая взглядом заведенного Александра, ― живем, не тужим.

― Вот и плохо, что не тужим! ― не выдержал все-таки Александр. Кончай, Саня о Сталине, давай об убийце, ― кощунственно предложил Алик.

― Ты сопляк, Алька, сопляк! Я сталинским именем солдат на смертельную атаку поднимал.

― Чуть что ― сопляк! ― обиделся Алик. ― Я не виноват, что не воевал.

Все притихли осуждающе.

Александр вздохнул и заставил себя сказать:

― Извините меня, братцы. Устал.

― Повыпускали уголовников на свою шею, вот и хлебайте теперь горячего до слез, ― позлорадствовал Виллен.

― Я, что ли, эту амнистию объявлял?! ― непроизвольно повторил слова начальства майор Смирнов.

― Не тех выпустили, не тех! ― прокричал Виллен в лицо Александру.

― Каких же надо было выпускать! ― поинтересовался тот.

― Ты у Алькиного отца спроси, ― каких. Спроси, за что он три года перед войной отсидел.

― Ну, ошибка такая вышла, ― все, что мог сказать Александр.

― Может, и с другими такая ошибка вышла?!

― Не может быть, чтобы со всеми ошибка вышла. У нас зря не сажают.

― Зря не сажают, зато зря выпускают, ― Алик пошутил, стараясь сбить ненужный накал разговора, но Виллена нельзя было остановить.

― А врачи-убийцы? Где наша героическая орденоноска врач Томащук, разоблачившая агентов империализма? То-то, Саня.

― Так то Рюмин... ― начал было возражать Саня, но Виллен вновь перебил:

― Один Рюмин! Ах, злодей! Ты же опытный сыщик! Саня, ты ж понимаешь, что никакой Рюмин за такое дело без высокой санкции не возьмется. Взять персональных врачей всех членов Политбюро! Ай да Рюмин!

― Отстань от меня, Вилька, а? ― попросил пощады Александр.

― Лукавишь, майор, сам с собой лукавишь!

― Мальчики, вы очень громко кричите, а дети спят, ― укорила Роза. Потом добавила: ― И участковый, наверное, где-то рядом бродит.

― Сам участковый! Какая честь! ― съязвил Александр.

― Там чудеса, там участковый бродит, оперативник на ветвях сидит, вольно процитировал Пушкина Алик, и все заржали. Добился-таки своего Алик: Виллен угас окончательно и решительно поднялся.