Наследие Евы (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner". Страница 61
— Семью. Я выбрал семью…
Стах замирает.
— Что?..
— Это ответ на твой вопрос…
Да Стах понял. Он не понял — в каком плане семью?..
X
Стах спускается. Все ниже и ближе — к земле. По черным ступеням среди черных стен. С чувством, что чуть не умер. Но он не умер. У него сбоит дыхание. Сбоит пульс. У него вообще как-то в последнее время сбоит жизнь.
И ничего плохого не случилось.
И случилось все плохое, что могло…
========== Глава 29. То, что определяет человека ==========
I
Стах не спит ночь. Лежит на боку, подложив под подушку руки, и ждет, когда сработает будильник, ждет времени, когда мысли перестанут жечь голову изнутри.
Болят глаза. Он действительно пытался уснуть, даже включил настольную лампу, чтобы как у Тима в комнате.
Но уснуть не вышло.
Тим.
Что за угрозы? Что у них есть на его семью? Или у кого-то из… родителей? Что-то сделал отец?
Куда и зачем уехала мать?
Сколько там еще страшного прячется в его голове?.. Сколько монстров под кроватью и чертей по углам кладовок? Сколько еще скелетов в его бездонном шкафу?..
Стах закрывает глаза. Тим тянется к нему и касается губами. Стах сжимает подушку пальцами и прячет в нее нос. Он влип. Он больше никуда не денется.
II
Стах носит в себе ощущение, что Тим просвечивает через кожу. Как если бы он мог оставить след, опознавательный знак, сказать всем и каждому о том, что обосновался внутри, разложил у Стаха в голове свои вещи и поставил дурацкую лампу. Лег с книгой. Стах думает гнать его в шею. И думает, что без него — обесточит.
И он таскается, вжимая голову в плечи, по холлу еще перед первым уроком. Прячет руки в карманы. Подпирает стены. Ждет Колю. Ловит его на входе — в комплекте с Маришкой. Она лопает мятную жвачку чуть не в лицо и лезет обниматься, холодная с улицы.
— Рыжи-ик, привет.
Стах ждет, когда она отлипнет, и спрашивает Колю:
— Можем поговорить?
— Что, сейчас?.. — сразу утомляется тот. — Что вы набросились с утра пораньше, ну ей-богу…
Входящие ученики уже опаздывают и толкают их, и спрашивают, какого лешего встали. Замечает охранник, прогоняет их в сторону.
Маришка хватает Стаха под руку и делится с ним шепотом:
— Я прошу Колясика, чтобы составил мне карту класса. Я же не знаю, к кому — можно, а кого лучше обходить…
Стах игнорирует ее и спрашивает Колю:
— А можно мне такую же карту родителей?
Коля явно не выспался и ждет, когда освободится скамейка. Потом он падает и несколько секунд полулежит-полусидит с закрытыми глазами. Маришка отлипает от Стаха, находит себе новую жертву, тормошит и как-то совсем не по-дружески жмется, целуя, и хнычет:
— Колясь, ну…
— У нас сейчас пара литературы, я высплюсь — и вот тогда поговорим. Идите учитесь. Достали. Сговорились, что ли… — последнее он уже шепчет и только после этого находит в себе силы начать раздеваться.
III
Стах не может найти тошнотворную парочку после второго урока. Не может и в обед. Хотя стабильно ходит проверять — и в столовой, и возле кабинетов, и в северном крыле. Он злится. Он злится, потому что время идет, мысль жжет, а он ничего не делает.
Между тем он понимает, что Коля, наверное, не очень знает о родителях, если не влился в коллектив.
Кто знает?..
Ответ Стаху не по душе, но выбирать не приходится.
IV
Длинный день заканчивает физика. Стах барабанит пальцами по столу, подперев рукой голову. Соколов отслеживает, поднимает взгляд, словно ждет, когда Стах заговорит с ним. Но тот держит оборону до конца седьмого урока. А потом никуда не идет.
Он вырывает чистый тетрадный лист, разворачивает на большой формат. Схематично рисует парты, как они стоят в классах, пока однокашники с шумом выбредают наружу. Соколов наблюдает заинтересованно. Стах ставит точку на последний прямоугольник среднего ряда и говорит:
— Тим, наверное, здесь сидит?
— Нет. Чтобы ворон считать, ему нужно окно. А парта первая.
— А кто с ним рядом?..
— Умнов.
— Умнов?..
— Да. Хороший парень, тихий. Я спрашиваю, может, все-таки — физмат, а он улыбается и головой качает.
Коля сказал: «Главный даун». И сказал, что в первое время сам к Тиму пытался подсаживаться. У Стаха почему-то едет картинка, не встает. Он всегда думал: Тим — на последней парте, один.
Стах подписывает Тима с его соседом. Спрашивает:
— И что, этот Умнов у вас отличник или в целом?..
— В целом. Там половина была в целом, пока я не стал у них вести физику…
Стах усмехается.
— Андрей Васильевич, — укоряет, — а как же статистика?
— Вот и я пришел к нашему завучу, говорю: «Марь Санна, а как же статистика? Вы зачем мне химбио всучили? Сделайте что-нибудь, мне не по профилю, я знания даю, а не оценки рисую». Она меня заверила, что класс такой замечательный — все потянет. Я пришел, говорю: «Ну давайте потянем». А они как в сказке о репке без счастливого конца. Буксуют — и возмущаются. И где-то за километра три от главного действа Лаксин иногда выглядывает из окопа. Хоть смейся, хоть плачь…
Стах хохочет:
— Вы, наверное, совмещаете?
— Все, что остается…
— Я про Умного не понял. До меня долетела характеристика, мол, «сила есть, мозгов не отсыпали», прямая цитата.
— Да прям, мозгов ему отсыпали. Насчет силы — не знаю. Знаю, что каратист, а так сам по себе он мальчик некрупный.
И силу не рассчитал, чтобы палец сломать?
— Ладно. А родители у него чем занимаются?
Соколов подпирает голову рукой и спрашивает со вздохом:
— Лофицкий, а ты зачем собираешь досье на мой класс?
Стах не виляет. Говорит, как есть:
— Тим сказал вчера, что не уходит из-за семьи. Вся его семья — это отец. Я выясняю, кто есть кто, чтобы понять, где точки соприкосновения. Помогите мне с данными.
Соколов сначала смотрит на Стаха долго и пристально, а потом сдается. И Стах, почувствовав вкус к делу, говорит, как само собой разумеющееся:
— Я так понимаю, мы надолго. Вы моей матери не позвоните? Лучше сразу и вы, чем я домой приду и сам попробую объясниться.
Соколов веселеет. Потом предлагает:
— А ты, кстати, матери сказать не хочешь? Она у тебя такая… женщина интересная.
— Меня под арест, а Тима под допросы и обстрел? Здорово вы это придумали. Я черкну себе заметку, знаете, на крайний случай. Когда либо пулю в лоб, либо мою мать в помощники.
Соколов листает контакты в телефоне и сдерживает смех. Вздыхает:
— Люблю я, — говорит, — как ты о маме отзываешься.
V
За следующий час Стах осознает четыре вещи.
Номер один. Соколов знает своих учеников, как облупленных. Кто что представляет из себя в учебе, кто чем, помимо нее, занимается, приблизительно — кто с кем общается. Он знает о родителях. Не просто кто где работает, а что за люди. И он пробыл классруком всего несколько месяцев.
Номер два. Такие, как Коля, приходят с чистыми незамутненными взглядами и пытливыми умами в пятых, восьмых, девятых и десятых. Желающих — море. Но класс действительно маленький.
Номер три. Шестнадцать человек. Без Тима и Коли. При упомянутых «семнадцати ублюдках».
Номер четыре. Коля где-то наврал. Где-то или везде.
Стах смотрит на заполненный листок. И начинает по порядку:
— А что у них с числом? Класс же — двадцать пять человек. И минимум.
— Так в начале каждого учебного года их минимум по двадцать пять…
— И вас не настораживает?
— Мне было все равно, пока не всучили. Бытует мнение среди коллег, что так сложилось из-за «одаренных деток»: завышенные ожидания — и новичкам тяжело. У меня, конечно, закрадывались подозрения, что дело в коллективе. Очень сплоченный класс.
— Так у них постоянный состав — не пускают новеньких?..
— Да не то чтобы… Насколько я знаю, из старичков тут меньше половины. Да вот, не буду за примером далеко ходить: ко мне сразу после Нового года пришел парень с мамой документы забирать, говорит: «Тяжело, не могу». Мама вроде понимает, но обидно: он здесь с начальной вкалывал…