Встретимся на Черной речке (СИ) - Федченко Варвара. Страница 25

Я не стала выполнять это задание, отдала дальше. Затем маленькая девочка принесла мне новую записку. Я прочитала ее, покраснела, и начала искать глазами Кирилла. А ведь эту бумажку мог «перехватить» кто-то другой!

Я покраснела не от смущения, а от удовольствия. Я хочу дорисовать твой портрет ню. Надеюсь, ты не откажешь позировать».

Девочка снова прибежала, сунув мне в карман новое послание.

«Давай сегодня закончим?»

Я закрыла глаза, чувствуя, как бешено заколотилось сердце. Витька подозрительно посмотрел на меня.

— Ты мне дашь задание или нет? Уже второе в карман складываешь.

— Это не задание, — я запнулась. — Это Катя балуется, письма мне пишет.

Мысль о том, что Кирилл думает обо мне, о том недописанном ню (и, вероятно, о моем теле…) отзывалась во мне сладостным волнением.

Пришлось изображать, будто бы рисую. Хотя кисть подрагивала в моих руках, выдавая волнение. Новая записка.

«Посмотри на меня».

Я сделала вид, что устала сидеть, и встала пройтись, разработать ноги. Спустилась на уровень ниже, поболтала с сокурсником Сергеем. И, наконец, взглядом нашла Кирилла. Его и толпу студенток вокруг него.

Сердце кольнула ревность… Я присела рядом с Сережей, и искоса посматривала в сторону Ривмана. Вот Алла из 404, она навязчиво льнула к преподавателю, заглядывая прямо в глаза. Вот Маша, ее одногруппница, которая надела футболку с очень глубоким декольте и специально наклоняется к мужчине поближе, тряся грудью. Вот Света, я с ней сижу рядом на истории искусств. Света выслушала то, что ей сказал Кирилл Робертович, и слишком громко рассмеялась. Притворно громко. Кирилл повернулся в мою сторону, и по его выражению лица я поняла мысль, которую он хотел мне донести.

Когда Алла снова слишком близко подошла к нему, он встал напротив нее, и с каменным лицом сказал ей что-то, что, судя по лицу девушке, ей сильно не понравилось. Когда — то я слышала такую фразу: «Есть такая эмоция — улыбка разочарования». И вот сейчас я эту эмоцию увидела в живую. С лица Аллы медленно сползла та самая улыбка, когда Кирилл Робертович отошел от нее. Девушка повернулась в нашу сторону и мне на секунду стало страшно, она сделала такое выражение лица… Какая — то злоба, агрессия, антипатия… Мне даже показалось, что она сейчас развернется и кинется на преподавателя с кулаками. Я начала понимать, что он хотел донести до меня этой сценой, и картинка начала складываться, однако, мне нужно было знать наверняка. Услышать это от него.

Я опустила голову, рассматривая желтую бабочку, севшую на носок туфельки. Маленькая ручка на секунду показалась, оставив на моем колене свернутый лист бумаги.

«С некоторых пор я опасаюсь близко общаться со студентками, >> (‹<ками>> было подчеркнуто) «но ты стала исключением».

Я подняла голову, посмотрела на Кирилла и кивнула. Девочка, видимо, не поняла инструкцию, и осталась стоять рядом. Я потрепала ее по плечу, и спросила:

— И что он тебе за это обещал? Конфеты?

— Дядя Кирилл? Он хороший, он с нами постоянно рисует. И кружил меня, как карусель. — Девочка замялась, но все же решилась спросить. — А что, есть конфетки?

У меня, конечно же, не было-не люблю сладкое. А вот у сокурсника Сережи, жуткого сладкоежки, всегда с собой запас конфет. Я без спроса пошарилась в сумке, и достала из бокового кармана пригоршню леденцов.

— Спасибо, — девочка распихала сладости по карманам платья, и на прощанье крикнула. — Ты хорошая тетя!

Я усмехнулась, и пошла к Сереже, просить прощение за терзание его запасов.

Выполнить свои условные договоренности об окончании моего портрета ню мы не смогли. Вечером, после совещания руководства пленэра в школе, было решено ехать на большую землю за запасами провианта. Кирилла я не видела, так как он уехал с ректором, но зато на своей кровати я обнаружила пакет с тремя банками белил — сегодня во время выхода у меня кончились все запасы. Я сжала баночки, улыбаясь самой себе. Дело даже не в самом портрете, а в том, что он хочет меня рисовать, при этом так сильно! Эта мысль меня волновала, и дарила надежду на то, что у нас есть шанс на отношения, а не на мимолетную интрижку на острове.

ГЛАВА 15

Утром я проснулась непривычно рано. Я вообще стала вставать значительно раньше, чем привыкла. Мне хотелось больше успеть за день.

Катя сонно потянулась, и с удивлением посмотрела на меня.

— Рина, у тебя бессонница? Что-то не помню, чтобы ты так рано вставала.

— Странно, но выспалась, — солнечный зайчик лениво грел мою вытянутую из-под одеяла ногу. — Как дела у Егора?

— Нормально. Только вчера ему пришлось роды у коровы принимать.

Он правда не сильно участвовал, там дед Максим был акушером, — Катя улыбнулась. — Сегодня полноценно встретимся.

— Тебе вчера записки с заданиями приходили?

— Да, две. В одной что-то про проректора, я ее отдала дальше. А во второй интересное задание. Видела вчера птиц? Вот и я тоже нет. Вроде как поют, но не показываются. Задание было — нарисовать этих птиц,

представив их вид по голосам. У меня все ровно какие-то воробьи получились, — девушка помолчала секунду, а потом серьезно сказала. — Я вчера видела, как девчонки из 404 к Кириллу Робертовичу льнут. Ты с этим собираешься что-нибудь делать?

— А что я могу сделать? — я повернулась к Кате.

— Вот и правильно. Ничего не надо делать. Ты же их знаешь… Это дело Кирилла Робертовича. Думаю, он и сам не хочет, чтобы ты в эту свору лезла. Я их лучше тебя знаю. Ходила на электив с Аллой. Так она та еще штучка! Напрямую никогда ничего не скажет, исподтишка действует.

Вот ты расслабишься, а она как выскочит из-за угла!

Последнее было произнесено таким тоном, как родители понарошку пугают детей, читая страшную сказку. Я рассмеялась, и укоризненно посмотрев на Катю, вышла из комнаты.

Баба Марья полола грядки.

— А можно я в церковь схожу? — спросила я у нее, срывая с куста ягоду красной смородины.

— Иди. Свечку поставь, — закивала бабка.

По дороге я встретила пару ребятишек, которые пасли гусят. «А маленькие гуси милые», — подумала я, на всякий случай, обходя их стороной. В церкви было малолюдно. Батюшка читал из Псалтыря, пара бабушек стояли перед ним, маленькие дети праздно шатались у икон.

Матушка торопливо подошла ко мне.

— Мариночка пришла. Молодец! Я все смотрю-смотрю, ищу тебя.

Пропала, и кушать не приходишь.

— Нас баба Марья на убой кормит. Кстати, она просила свечку поставить. Но я не умею.

— А на что свечку-то?

— Не сказала.

— Так, ну она за упокой обычно ставит. Батюшка всегда за Валюшку молится.

— Что за Валюшка? — беззаботно спросила я, разглядывая иконостас.

— Так дочка бабы Марьи. Ее Бог к себе давно позвал.

— Ох, — я растерялась. — У нее ребенок был? Я даже не знала… Она не говорила.

— А кто о таком говорит?

— А что с ней случилось? — я понизила голос до шепота, говорить о таком страшно.

— Утопла. В Черной речке. Они с дедом Максимом еще пару лет пожили, да и разошлись. Это мне батюшка рассказал. Я сама-то не местная ведь… Тяжело это, горе-то. Кого-то объединяет, а кого-то в разные стороны разводит, — сказала матушка, и отошла со свечей к иконе.

Какой ужас! Потерять ребенка. Поэтому и дед Максим, и бабка Марья без конца толкуют о соме, который может «утащить на дно».

Родительскому мозгу было легче придумать такое объяснение случившейся трагедии, чем открыто признаться, что недоглядели. Сердце сжалось. Баба Марья… А я ведь так ни разу и не задумалась, как сложилась жизнь этой женщины. Ведь и она была молода, у нее была семья, дети, любимый мужчина. Я настолько углубилась в свои личные переживания, что упустила трагедию в глазах нашей доброй хозяйки. А дед Максим? Я же дважды рисовала его. Видела, как он стесняется, мнется, смешно машет на меня руками, и не задалась вопросом: что, помимо любви к своему парому, воде, острову, прячется за этими морщинами?