Райские птички (ЛП) - Малком Энн. Страница 36

Но это наполняло меня ужасом. Каким-то разочарованием, что мой… кем бы он ни был, не схватил меня в объятия и не поцеловал после долгого отсутствия.

Но опять же, это было клише, романтическая фантазия. Лукьян не был фантазией. На самом деле он был ближе к кошмару. Но он был моим. Моей реальностью. И я хотела жить с ним в кошмаре, а не сказочно в одиночестве.

— В чем дело? — спросила я.

Его пальцы сжали мои бедра.

— Будет легче, если ты пойдешь со мной, — затем он отпустил меня и повернулся на пятках.

Я пошла за ним. Я пошла бы за ним в ад, если мы еще не там.

Когда мы добрались до места назначения, оказалось, что есть места и похуже ада.

***

Лукьян

Он нервничал.

И ему это не нравилось.

Вообще.

Лукьян никогда не нервничал. Нервы были для неуверенных людей, которые принимали рискованные решения. Он не принимал решений, пока не был полностью уверен в исходе и в своей победе.

Он не нервничал из-за того, что похитил и планировал убить одного из самых влиятельных игроков в подбрюшье общества. Нет, это его нисколько не беспокоило. Возмездие можно было бы ожидать с какой-то драматической театральностью, но тогда стервятники соберутся над вакуумом власти, который он создал, и будут сражаться до смерти, чтобы добраться до вершины.

То же самое было и с теми, кто был в подбрюшье. Никто не притворялся человеком, и поэтому жизнь была просто еще одной валютой. Смерть – расплатой.

Нет, он не беспокоился о последствиях своих действий. Его беспокоила реакция Элизабет на его решение. Потому что теперь, когда он думал о ее сердце, каждое его решение было рискованным. Не было уверенности в победе, когда дело касалось Элизабет.

— Что это, Лукьян? — прошептала она после долгого, как жизнь, молчания. Ее глаза были прикованы к середине комнаты, челюсть лишь слегка дрожала.

Он изо всех сил старался сохранить бесстрастное выражение лица. Подождал немного, подобрал свой голос к выражению лица.

— Это твой муж, — он взглянул на руки мужчины, на каждой из которых не хватало трех пальцев. — Ну, по крайней мере то, что от него осталось.

Она сосредоточилась на обожженных фалангах. Лукьян прижег их, потому что не хотел, черт возьми, показывать трусливые струи крови.

Элизабет долго осматривала эти раны. На ее лице ничего не отразилось. Он должен был гордиться. Он готовил ее к миру, где выражения и эмоции – разница между жизнью и смертью.

Но это было не так.

Она превращалась в него, и ему не нравилось видеть отсутствие человечности на ее лице. Казалось, именно это он ненавидел в ней больше всего, но было все наоборот.

— Ты говорил, что не любишь пытки, — сказала она непринужденно.

Ее взгляд переместился на Лукьяна. Ей еще предстояло встретиться взглядом с широко раскрытыми и испуганными глазами мужа. Говорить он, конечно, не мог. Ему заткнули рот.

И Лукьян отрезал ему язык.

Слова могут быть сильными. Острее любого оружия. Он не хотел рисковать тем, что они ранят Элизабет.

— Нет, — ответил он.

Она мотнула головой в сторону стула, занятого мужем.

— Кристофер может не согласиться с тобой на этот счет.

— Мне плевать, согласен он со мной или нет, — резко сказал он, не в силах совладать со своим раздражением, он ждал от нее другой реакции.

— Это мой подарок, я полагаю? — спросила она, вместо того чтобы обратить внимание на его тон.

Он коротко кивнул.

— Хорошо, — сказала она.

Затем она повернулась на пятках и спокойно вышла из комнаты.

Лукьян посмотрел ей вслед. Как и ее муж.

Лукьяну не понравился этот взгляд. Он ненавидел то, что Кристофер не сводил с нее глаз. Что он оставил на ней свои следы. Сколько бы конечностей Лукьян ни отрубил, этого он не сможет отнять.

Но, с другой стороны, он, конечно же, не хотел избавляться от шрамов. Потому что тогда не было бы Элизабет. Она может принадлежать ему, только если покрыта шрамами, повреждена и сломана.

Конечно, он не мог собрать ее обратно. Он не хотел этого.

Так почему же его руки дергались от желания попробовать?

***

Элизабет

Он нашел меня не сразу.

Не торопился.

Мне потребовалось много сил, чтобы повернуться и уйти. Уйти и не применить насилие, к которому так стремилась большая часть меня. Но не к человеку, ответственному за то, что разбил меня вдребезги и разорвал на части. А к мужчине, который делил со мной постель. Мужчине, который мог полюбить меня, несмотря на то что я наполовину человек. И только лишь поэтому.

Он нашел меня в мертвой комнате.

Это единственное место, куда я могла убежать. Никогда еще внешний мир не казался таким заманчивым. Даже с его возможностями сокрушить меня это было почти предпочтительнее альтернативы.

Я думала о том, что было посреди подвала.

То, что Лукьян втолкнул в этот дом.

Я сидела здесь, чтобы уловить хоть какое-то подобие смысла.

Смотрела, как он вошел и остановился на другом конце комнаты. Я не двигалась. Не говорила. И он тоже.

Мы уставились друг на друга. Точнее, я впилась в него взглядом, а он смотрел на меня с невозмутимым выражением лица. В кои-то веки я не ждала, пока кто-то из нас сформирует слова.

И не меня одну терзало беспокойство.

— Элизабет, — сказал он.

Он, вероятно, ожидал, что я его перебью. Может быть, взорвусь. Я тоже этого ожидала, но мой рот так и остался закрытым.

Он издал грубый выдох, который можно было бы назвать почти вздохом.

— Тебе нужно поговорить со мной.

Я приподняла бровь, скрестив руки.

— Правда, Лукьян? — вежливо спросила я. — И зачем?

Он не ответил. Я не знала, было ли это потому, что на этот раз он в растерянности, или он ошибочно считал мой вопрос риторическим.

Лукьян никогда не ошибался.

Поэтому я предположила, что он не знает, что сказать.

— Каков был твой тщательно продуманный и логичный план? — спросила я, не двигаясь и не моргая. — Я уверена, ты ожидал какие-то последствия. Ты и вдоха не делаешь, не зная точного количества секунд выдоха.

У Лукьяна задрожала челюсть.

— Так чего же ты ожидал? — потребовала я ответа. — Мою благодарность? Что я вдруг вылечусь от всего, увидев человека, который отнял у меня все, лишившись пары пальцев, и вдруг оказался в моей власти? — прошипела я. Потом рассмеялась. — Если бы все было так просто… если бы только мой мозг был таким же простым и логичным, как твой. Если бы только мои шрамы и уродство отзывались на волю, приказы и вид смерти… тогда все было бы намного проще, да? — выплюнула я. — Итак, Лукьян, что ты хочешь, чтобы я сделала? Что будет дальше?

Он наблюдал за мной, его глаза больше не были пустыми: в них сверкало что-то похожее на беспокойство. Может быть, даже чувство вины. Но демоны не способны испытывать чувство вины. И у меня не было никаких иллюзий, что Лукьян демон. Я не могла полюбить другого.

Он в конце концов погубит меня. Даже если стану больше похожей на него. Даже если это для того, чтобы выжить в его жестоком и уродливом мире.

— Дальше смерть. Ты же знаешь, — сказал он.

— Хочешь, чтобы я смотрела, как ты его убьешь?

Он покачал головой.

— Я хочу, чтобы ты сделала это сама.

Я застыла, уставившись на него.

— Так вот что, по-твоему, здесь произойдет? Превратив меня в убийцу, я… что? Стану сильнее?

— Да, — просто ответил он. — Смерть — это единственная неизбежная, определенная вещь в человеческой жизни. Любовь. Счастье. Сила. Ни одна из этих вещей не гарантирована. Смерть – это единственное, что имеет власть над жизнью. Ты определяешь смерть. Я не позволю ей определять тебя.

— Не позволишь смерти определять меня? — повторила я. — И убийством я этого достигну? Я этого не сделаю, Лукьян. Если превратишь меня в монстра, это ничего не изменит. Я все равно останусь тем же сломанным существом. Но у меня просто будет душа немного темнее.

Лукьян шагнул вперед.

— Ты будешь либо рабыней своих страданий, либо слугой своей мести. Два варианта. Это все, что у нас есть. Это не изменится.