Райские птички (ЛП) - Малком Энн. Страница 6

А потом я зажгла камин.

Приготовила себе горячий сладкий чай с сухими тостами.

Потом ванна. Которую я трижды наполняла. Кожа сморщилась, как чернослив, когда я вышла.

Но я была жива.

Если это можно так назвать.

========== Глава 3 ==========

На седьмой день он пришел.

На этот раз не ночью. И без маски.

Я ждала почтальона, кажется, его зовут Карл, поэтому открыла дверь, когда раздался стук.

Мои руки даже не дрожали на дверной ручке, сердце не колотилось, а дыхание не было глубоким. Чудо, что я вообще смогла открыть дверь. Но мне это было необходимо. Припасы истощались, и погода обещала, что в ближайшие дни будет холодно, а это означало, что я окажусь здесь в изоляции на несколько недель.

Никто не станет меня искать. Никого не волнует.

Ледяные голубые глаза встретили мой дрожащий взгляд.

Я не закричала, не захлопнула дверь перед его носом и не убежала.

Не кричала, потому что в этом не было бы никакого смысла. Мой ближайший сосед примерно в семи милях отсюда и, вероятно, даже не знал о моем существовании. К тому же, крики не помогут. Никогда не помогали.

Не захлопнула дверь перед его носом по той же причине, по которой не убежала. Я застыла на месте. От страха или шока, я не знала. Куда мне бежать? Дом приковал меня к себе, мне некуда было идти. Он знал это. Я знала это. Поэтому я осталась стоять как вкопанная.

Он моргнул, как будто ожидал моего страха.

Ресницы у него были длинные, темные, обрамляющие пронзительные глаза. Без маски он был неотразимо красив, как я и ожидала. Челюсть у него была выбритая, угловатая, жесткая. Его нос был идеально симметричен, либо он не дрался, либо не проигрывал ни разу.

Его заделанные в пучок волосы были почти такими же белыми, как снег позади него. Он был одет в дорогой костюм и шерстяное пальто, его мускулистое тело занимало весь мой дверной проем.

Он сделал шаг.

Я отпрянула назад, когда его запах снова атаковал мои ноздри своим очарованием.

Он вежливо стряхнул снег с ботинок, прежде чем войти в дом, и тихо прикрыл за собой дверь, все время наблюдая за мной.

— Ты вернулся, чтобы убить меня? — спросила я ровным, но дрожащим голосом.

Он посмотрел на меня еще немного, а затем прошел мимо меня в спальню.

Я последовала за ним на деревянных ногах, мои шлепанцы шаркали вслед за его итальянскими мокасинами.

Он обошел мою кровать и направился прямо к шкафу, почти пустому. Когда целыми днями сидишь дома, не нужны коктейльные платья.

Мой стиль - это толстые черные леггинсы, теплый и мягкий шерстяной кардиган и угги. Такая одежда не только для тепла, но и для защиты. Даже в середине лета их носила.

Шкаф был почти пустой, но мужчина - мой убийца - нашел единственную сумку, которая у меня была, и бросил на кровать.

Я посмотрела на сумку.

Как и он.

Потом я посмотрела на него.

— Собирай вещи, — приказал он.

Я моргнула. Не двигаясь.

И он тоже, пока не прошла почти минута. Я считала. Сорок восемь секунд тишины, зевающей по всей комнате.

— Собирай вещи, — повторил он твердым голосом.

Я словно проглотила наждачную бумагу.

— О чем ты говоришь?

Он вздохнул, долго и целеустремленно.

— Я говорю: собери сумку.

— Зачем?

— Съеденные молью свитера и обвисшие леггинсы, — огрызнулся он. — Похоже, это все, что у тебя есть, — он взглянул на жалкое подобие шкафа. — Мы исправим это, как только выберемся отсюда, — он посмотрел на сумку. — Собирайся.

Я снова моргнула, на этот раз быстро.

— Как только мы выберемся отсюда? — повторила я.

Он кивнул один раз.

— Быстро.

Я сглотнула и скрестила руки на груди.

— Я вообще не выхожу отсюда, если ты не заметил, — тихо сказала я. — Тем более с человеком, который, уверена, может меня убить.

— Лучше быть сильной, чем уверенной, — сказал он. — А я уверен, что люди, которые придут сюда, должны знать о твоей смерти. Вот этому можно поверить, solnyshko*.

Этот комплимент на мгновение потряс меня. Но не звучало так, как будто комплимент принадлежал этому человеку, смотревшему на меня со слегка враждебным безразличием.

Он сказал по-русски, если не ошибаюсь. В старших классах я кое-что учила. Родители позаботились о том, чтобы я свободно владела несколькими иностранными языками - мандаринским и испанским, и еще три более-менее знаю.

Но у него ни намека на акцент. Он был либо американцем в первом поколении, либо преуспел в избавлении от каких-либо определяющих черт своего голоса.

Я сделала ставку на последнее.

В нем было что-то темное, чужое, странное. Он не отсюда.

Мой желудок скрутило от уверенности в том, что произошло до комплимента.

— Ну, они все равно придут, — сказала я тихим голосом.

Гнев, настоящий горячий гнев, вспыхнул в глубине его ледников.

— Что? — прошипел он.

— Они придут, — повторила я. — И ты прав, моя смерть будет неизбежна. Скорее всего, медленная, — я взглянула на сумку. — Потому что я ни за что не упакую сумку и не выйду из дома, — я сделала паузу. — Не могу.

Он расстегнул пиджак, видимо, для свободы движений. Потому что потом он подошел к моему шкафу и выдернул оттуда все вещи, запихивая их в сумку. Я стояла, приклеив ноги к полу, язык к нёбу, и наблюдала. Я молча позволила ему сложить мои скудные пожитки в одну сумку.

Он поднял глаза.

— Я предполагаю, что у тебя в ванной есть аптечка, полная наркоты, которые тебе понадобятся?

Я моргнула.

— Наркоты?

Он коротко кивнул.

— Антипсихотики, антидепрессанты. Усиливающие. Успокоительные. Валиум, Лоразепам, Прозак, — перечислил он с нетерпением и злобой.

— Я их не употребляю, — тихо сказала я.

Раздражало, что каждая частичка меня сжималась в его присутствии. Не то чтобы я была очень сильной. Но хотелось бы думать, что у меня больше сил для сражений в такой ситуации.

Но, как я уже неоднократно узнавала, никакой борьбы внутри меня не было. Только неудача.

Он постучал указательным пальцем по штанине. Возможно, незначительное проявление раздражения. Но я была уверена, что для него это маленькое подергивание было равносильно удару в стену.

Я не знала, откуда мне это известно. Я просто поняла.

— Неудивительно тогда, почему ты в такой жопе, — пробормотал он почти про себя.

Я услышала. Всё, что осталось от моей силы, лежало среди разбитых осколков. У него было ко мне полнейшее отвращение.

— Ты даже не представляешь, через что я прошла, — прошипела я.

— Нет, не представляю, — согласился он. — Но предполагаю, что это было ужасно. Уродливо. Злобно. К сожалению, ужасное, уродливое и злое не удивительно и не редко, — он подошел к моей тумбочке, теребя раскрытую книгу. — Невозможно найти человека, которого ни разу не затронул ужас. Некоторые только слышали, другие пережили, многие наполнены этим ужасом.

Он поднял книгу и сунул в сумку. Я не успела рассмотреть этот странно задумчивый жест, как его жестокость и безразличие вернулись.

Его глаза сфокусировались на мне, когда он застегивал молнию на сумке.

— Так что в этом нет ничего особенного, и это не повод сдаваться. Потому что после ужаса есть два варианта. Ты выживешь. Или нет. Вот и все. Третьего варианта нет. А ты каким-то образом нашла способ болтаться между. Ты должна выбрать. А сейчас я заставляю тебя действовать. Поэтому, откровенно говоря, солнышко, мне плевать, через что ты прошла, потому что ты не особенная. Люди переживали и похуже, и они выжили. Меня не волнует твое прошлое, но я обеспечу тебе будущее. Почему? Я не знаю. Но мое решение принято, а я не так легко отклоняюсь от принятых решений.

С этими словами он вскинул сумку на плечо, пересек комнату, схватил меня за руку и потащил за собой.

Как только я поняла, куда он направляется, я начала бороться.

— Отпусти меня! — я закричала, извиваясь, вырываясь от него.

Но это было бесполезно, его сильная рука обхватила мою костлявую руку: я была слаба от недоедания и… жизни. Поэтому он продолжал тащить меня к предвестнику гибели.