Санкция «Айгер». Две мертвые китаянки - Треваньян. Страница 31

Джонатан почувствовал, как что-то дотронулось до его ноги. Он посмотрел вниз и увидел маленького и очень нервного шпица с ошейником из горного хрусталя, который к нему принюхивался. Джонатан не обратил на собачку внимания и вернулся к открытке, но в ту же секунду шпиц напал на его ногу с явно сексуальными целями. Джонатан пинком отшвырнул собачонку, но та приняла этот жест за проявление девичьей скромности и возобновила атаку.

— Педик, оставь доктора Хэмлока в покое. Извини, Джонатан, Педик так и не научился отличать гетеросексуалов, а подождать приглашения у него терпения не хватает.

Джонатан, и не взглянув, узнал густой и сладкий, как шоколад, баритон Майлза Меллафа.

АРИЗОНА, 27 июня

Джонатан смотрел, как холеные руки с идеально наманикюренными пальцами, обрамленные кружевными манжетами, опустились и подняли шпица. Следуя взглядом за собачонкой, Джонатан посмотрел еще выше, на лицо Майлза, загорелое и красивое, как всегда.

Большие голубые глаза с поволокой лениво смотрели из-под длинных черных ресниц, а широкий лоб без единой складки венчала аккуратно уложенная копна мягких волнистых волос, откинутых на обе стороны с той внешней небрежностью, которая составляла предмет гордости парикмахера Майлза. Собачонка приложилась к щеке хозяина, и тот принял этот знак внимания, не сводя глаз с Джонатана.

- Как же ты жил все это время, Джонатан? — В глазах стояла легкая ироничная усмешка, но в них же видна была готовность в любой момент распознать готовящийся удар и стремительно парировать его.

— Майлз. — Это было не приветствие. Это было утверждение. Джонатан положил открытку Черри в карман и подождал, что Майлз предпримет дальше.

— Давненько же мы не виделись! — Майлз потупил взор и покачал головой. — Давненько. Подумать только, в последний раз мы виделись в Арле. Мы тогда только что закончили это дельце в Испании — ты, я и Анри.

При упоминании Анри Бака глаза Джонатана вспыхнули.

— Нет, Джонатан. — Майлз положил руку на рукав Джонатана. — Не подумай, что я обмолвился. Я хочу поговорить именно об Анри. У тебя есть минутка?

Почувствовав, что у Джонатана напряглись мускулы, Майлз потрепал его по руке и отдернул ладонь.

— Тут возможно только одно объяснение, Майлз. Ты неизлечимо болен, а покончить с собой у тебя пороху не хватает.

Майлз улыбнулся:

— Прекрасно сказано, Джонатан. Только совсем неверно. Выпьем?

— Давай.

Взоры всех юных дам устремились за Майлзом, шедшим впереди Джонатана по дорожкам через горбатый мостик к уединенному столику. Его невероятно красивая внешность, сила и грация его балетной походки и с безукоризненным вкусом подобранный костюм прямо-таки обрекали его на успех среди женщин, но он медленно проплывал меж ними, одаряя их своей лучезарной улыбкой и искренне сожалея, что для них он принципиально бесполезен.

Едва они уселись, Майлз спустил с рук шпица, который весь вибрировал от напряжения, пока когти его не заскребли по камню, а тогда он завертелся как безумный и пулей устремился к бассейну, где его, скулящего, отловили три барышни в бикини, которые не скрывали своего восторга, заполучив такое антре к мужчине, красивее которого им в жизни не доводилось видеть.

Одна из них подошла к столику, держа на руках трясущуюся и царапающуюся собачонку.

Майлз устремил свой томный взор на ее грудь, и она нервно хихикнула.

— Как его зовут? — спросила она.

— Педик, милочка.

— Какая прелесть! А почему Педик?

— А потому что он такой ранимый!

Она не поняла и поэтому повторила:

— Какая прелесть!

Майлз поманил девицу к себе и, положив руку ей на ягодицу, сказал:

— Милочка, не окажете ли вы мне огромную любезность?

Она хихикнула от неожиданного прикосновения, но не отдернулась.

— Конечно. Буду рада.

— Возьмите Педика и пойдите поиграйте с ним ненадолго.

— Да, — сказала она. Потом прибавила: — Спасибо большое.

— Вот и умничка. — Он потрепал ее по попке, показывая тем самым, что разговор окончен. Девушка ушла с площадки. Вслед за ней ушли и подруги, сгорая от нетерпения — что же там было?

— Прелестные штучки, а, Джонатан? И не вовсе уж бесполезные. Мед привлекает пчелок.

— И трутней тоже, — добавил Джонатан.

У стола встал молодой официант-индеец.

— Двойной «Лафрейг» моему другу, а мне — бренди «Александр», — заказал Майлз, со значением глядя в глаза официанту.

Майлз продолжал смотреть вслед официанту, пока тот шел по дорожке над искусственными ручейками журчащей воды.

— Симпатичный мальчик.

Потом Майлз переключил внимание на Джонатана, соединив ладони, прижав указательные пальцы к губам, а большие — под подбородок. Его недвижные глаза мягко и холодно улыбались над кончиками пальцев, и Джонатан напомнил себе, как опасен может быть этот безжалостный человек, невзирая на внешний облик. С минуту оба молчали. Затем Майлз нарушил тишину звучным смехом:

— Эх, Джонатан! Тебя в молчанку никто не переиграет. Не надо мне было и пробовать, если подумать. Насчет «Лафрейга» я правильно вспомнил?

— Да.

— Ого, целый слог! Как любезно.

Джонатан полагал, что Майлз, когда понадобится, перейдет к делу, и не имел намерения помогать ему в этом. Пока не подали напитки, Майлз разглядывал мужчин и женщин около бассейна. Он сидел развал ясь, в костюме из черного бархата, с высоким стоячим льняным воротником и широким ниспадающим бархатным галстуком, обутый в изящные и дорогие итальянские полуботинки. Очевидно, дела его шли прекрасно. Ходили слухи, что, уйдя из ЦИРа, Майлз пристроился в Сан-Франциско, где занимался всевозможной торговлей, по преимуществу наркотиками.

Сколько-нибудь существенно Майлз не изменился. Высокий, в прекрасной физической форме, он столь безупречно подавал свой бескомпромиссный гомосексуализм, что простые люди никаких отклонений не замечали, а люди светские ничего не имели против. Как всегда, женщин влекло к нему целыми стаями, и с ними он вел себя столь же добродушно-снисходительно, как блистательная тетушка из Парижа, приехавшая погостить к родственникам в Небраску. Джонатан видел Майлза в самых напряженных ситуациях, когда они оба работали на ЦИР, но ни разу не замечал, чтобы у того из прически выбился хоть один волосок или примялась манжета. Анри нередко говорил, что по части хладнокровия и физической смелости он не знает равных Майлзу.

Ни Джонатан, ни Анри ничего против сексуальных особенностей своего товарища не имели, более того, при случае и сами употребляли кое-кого из того роя женщин, которых Майлз притягивал, но порадовать ничем не мог. Для ЦИРа отклонение Майлза было одним из самых больших его профессиональных плюсов: оно открывало ему доступ к таким людям и таким источникам, которые были просто недоступны агенту с гетеросексуальными наклонностями, и к тому же раскрывало перед ним широкие возможности для шантажа некоторых высокопоставленных американских политиков.

Когда официант поставил напитки на стол, Майлз обратился к нему:

— Вы очень привлекательный молодой человек. И это дар божий, за который вы должны быть ему благодарны. Я надеюсь, что вы благодарны. А теперь бегите и займитесь вашими прямыми обязанностями.

Официант улыбнулся и отошел. Как только он оказался вне пределов слышимости, Майлз со вздохом сказал:

— Ну этот, по-моему, готов. А по-твоему?

— Если успеешь.

Майлз засмеялся и поднял бокал.

— Будь здоров! — Он задумчиво пригубил пенную смесь. — Знаешь, Джонатан, у нас с тобой одинаковый подход к любви или, если тебе так больше нравится, к гребле. Мы оба определили, что небрежно-высокомерный и деловой подход действует куда лучше, чем всякие романтические грезы и бредни, на каковую наживку ловят свою мелкую рыбешку те, кто поплоше нас с тобой. В конце концов, все хотят, чтобы с ними трахнулись. Им лишь нужно, чтобы их оберегали от чувства вины, что и дается, когда им кажется, что их захватили врасплох. И им очень приятно, когда путь к греху устлан хорошими манерами. Ты не согласен?