Санкция «Айгер». Две мертвые китаянки - Треваньян. Страница 66

Это случилось, когда их разделяло всего десять футов, а судьба была настроена юмористически. Веревка медленно выскользнула из-под снега, и они тихо поехали вбок, причем Джонатан оказался верхом на Андерле. Они остановились прямо под Карлом, защищенные большой лоханкой, вырубленной Джонатаном. Их ноги свисали с выступа скального утеса. Наверх они вскарабкались без особых трудностей.

В то самое мгновение, когда Джонатан ввалился в почти вертикальную снежную нишу, у него внутри будто что-то оборвалось. Он скрючился возле тела Жан-Поля, безостановочно дрожа и не в силах пошевелиться от усталости.

Андерль же был весел и разговорчив, а Карл послушен. Вдвоем они расширили нишу, и Андерль занялся приготовлением чая. Первую чашку он дал Джонатану, присовокупив к ней две маленькие красные таблетки для стимуляции сердечной деятельности.

— Ох, как же нелепо я себя там чувствовал! Мне хотелось смеяться, но от любого движения я скользил все ниже, так что пришлось прикусить губу. Джонатан, ты меня выручил просто замечательно. Но мне хотелось бы, чтобы в будущем ты не ездил на мне, как на санках. Я-то знаю, зачем ты так сделал, — ты хотел повеселить тех, на террасе. Верно? — И он продолжал болтать, заваривая чай и раздавая чашки, как заботливая австрийская тетушка.

Чай и сердечные таблетки несколько притупили усталость Джонатана. Он смог уже целенаправленно сдерживать дрожь, глядя на бордовые пятна крови вокруг рваных дырок на штанах. Он знал, что вторую ночевку в горах ему не пережить. Надо идти дальше. Его вдохи превратились во всхлипы — для него это была последняя стадия изнеможения. Он не знал, сколько еще времени будет в состоянии махать ледорубом. Мышцы предплечий постоянно сводила судорога, он мог со всей силой сжать кулак или полностью разжать, но все промежуточные положения были ему неподвластны.

Он прекрасно понимал, что в таком состоянии не имеет права вести связку. Но он не осмеливался передать веревку ни одному из молодых людей. Карл впал в полную депрессию и двигался как автомат, а в звонкой болтовне Андерля проступали опасные истерические нотки.

Они подготовились к выходу из ниши. Укладывая свою металлическую чашку, Андерль внимательно посмотрел в серо-зеленые глаза Джонатана, будто видел его впервые:

— Знаешь, Джонатан, ты классный ходок. Мне очень понравилось идти с тобой.

Джонатан выдавил из себя улыбку:

— Мы прорвемся.

Андерль хмыкнул и покачал головой:

— Вряд ли. Но мы еще покажем класс.

Они быстро одолели утес, спустившись на двойной веревке. То, что снизу казалось айгерским пташкам наиболее отчаянно-смелым, на самом деле было значительно проще, чем медленное, утомительное продвижение по снежникам. Начинался вечер, и они не стали тратить время и выбирать веревку Андерля.

Спустя многие месяцы ее можно было видеть тал сгнившей наполовину.

Оставалось пройти еще один снежник, и они окажутся прямо под окошками станции. И вновь начался мучительный цикл. Теперь, когда солнце садилось, стало еще холоднее. Джонатан сжал зубы и отключил рассудок. Он рубил ступень за ступенью, и каждый удар ледоруба отдавался прямо в затылке. Хрясь. Шаг вниз. Наклон вперед. Хрясь. И дикая дрожь, пока подтягиваются остальные. Минуты тянулись мучительно долго, а часы… часы были уже за пределами человеческих представлений о времени.

Время текло мучительно медленно и для Бена. Действие принесло бы хоть какое-то облегчение, но он сдерживал свой порыв — окончательной уверенности в том, каким путем они спускаются, еще не было. Увидев, как последний из них спустился на стременах с утеса и вышел на крайний, относительно неширокий снежник, он оторвался от телескопа.

— Так, — спокойно сказал он. — Пошли.

Спасательная команда направилась в железнодорожное депо, обогнув отель на значительном расстоянии, чтобы не вызвать интереса у репортеров и зевак. Однако некоторые газетчики были оповещены руководством железной дороги, заинтересованным в хороших отношениях с прессой, и ждали на платформе. Бен уже устал разбираться с ними, поэтому даже не возражал, чтобы они поехали с отрядом, но чрезвычайно ясно дал понять, что именно произойдет с первым, кто начнет путаться под ногами.

Несмотря на предварительную договоренность, еще некоторое время пришлось потратить на то, чтобы убедить швейцарских чиновников, что специальный поезд будет действительно оплачен клубами, организовавшими восхождение. Наконец они двинулись. Молодежь тихо сидела рядком в тряском вагоне, медленно въезжавшем в черный тоннель. Через тридцать минут они были на месте.

Звяканье слесарни и стук ботинок эхом разносились по искусственно освещенному тоннелю, когда группа шла с платформы Айгервандской станции по наклонной поперечной галерее, выходящей на окошки. Настроение у группы было такое, что даже репортеры перестали задавать глупые вопросы и вызвались нести запасные мотки веревки.

Без лишних слов группа приступила к работе. Деревянные перегородки в конце галереи были выворочены ледорубами (представитель администрации дороги не преминул напомнить Бену, что и за это придется заплатить), и первый молодой альпинист вылез на склон, чтобы вбить систему страховочных крюков. Встретивший их поток морозного воздуха несколько усмирил рвение. Они представили себе, как же холод должен высасывать силы из тех, кто сейчас наверху.

Бен отдал бы что угодно, лишь бы самому повести группу спасателей, но опыт подсказывал ему, что эти молодые люди, у которых целы все пальцы на ногах и которые полны юной энергии, сделают дело лучше, чем он. И все же ему приходилось подавлять в себе желание постоянно лезть с советами — ему казалось, что они все делают чуточку неверно.

Когда разведчик осмотрел местность, он заполз обратно в галерею. Доклад его воодушевления не прибавил. Скала была прочно покрыта льдом в полдюйма толщиной — ледового крюка такой лед не выдержит, а все трещины, подходящие для крюка скального, под ним не видны. Придется сбивать лед ледорубами в каждом месте, где будет вбит крюк.

Но самое неприятное заключалось в том, что отряд не сможет подняться вверх, к штурмовой группе, выше чем на десять метров. Дальше начинался непроходимый нависающий склон. Скорей всего, подготовленный человек мог бы продвинуться футов на сто вправо или влево от окошка, но только не наверх.

Делая свой доклад, разведчик постоянно прихлопывал ладонями по коленям, чтобы восстановить кровообращение. Он был на скале всего двадцать минут, но от холода его пальцы занемели. С заходом солнца в самой галерее стало заметно холоднее. Этой ночью будет побит рекорд холода.

Установив систему страховки сразу за окошком, они стали ждать. Вероятность того, что альпинисты смогут спуститься на веревке прямо над окном, была крайне мала. Даже если предположить, что сам по себе спуск получится, сверху было никак не определить, где именно находится окошко. Сверху выступ, значит, первый спустившийся будет болтаться в нескольких ярдах от скалы. Им придется дюйм за дюймом приблизиться к нему, каким-то образом передать ему веревку и втащить его в окошко. Как только веревку удастся закрепить внизу, достать остальных будет легче… если у них хватит сил спуститься… если у них хватит веревки, чтобы перебраться через выступ… если холод не лишил их рассудка… если веревку не заклинит… если страховка сверху достаточно надежна.

Через каждые несколько минут один из спасателей выходил на скалу и кричал так называемым йодлем — вибрирующим тирольским кличем. Но ответа не было. Бен ходил по галерее взад-вперед, а репортеры благоразумно прижимались к стенам, пропуская его. Как-то, на обратном пути к окошку, он выругался и сам полез на склон, не обвязавшись веревкой, держась за крюк одной рукой и подавшись вперед со свойственной ему когда-то отчаянной лихостью.

— Давай, Джон! — крикнул он вверх. — Кончай мозолить задницу об эту горку!

Ответа не было.

Но нечто другое показалось Бену необычайно странным. Эхо. Потрясающе громкое эхо. На Айгере не было ветра. Стояла небывалая тишина. И молчаливым зловещим призраком опускался холод. Он вслушивался в эту жуткую тишину, которая лишь иногда нарушалась грохотом случайного обломка скалы, катящегося по склону.