Мрачный залив - Кейн Рейчел. Страница 6

– Это моя машина, – отвечаю я. – Я ее уберу.

– Ну, спасибо, офицер, – хмыкает он. В его словах звучит вызов, и у меня возникает соблазн ответить на это, – но я не отвечаю. Юг никогда не относился по-доброму к людям моего цвета, а в темноте здесь часто случается что-нибудь плохое. Я ношу полицейский жетон и пистолет, но все равно чувствую это отношение – словно боль в костях при смене погоды.

Положить начало новым неприятностям – это последнее, что мне требуется. Нужно сосредоточиться на важном: на этих двух мертвых девочках, чья смерть взывает к правосудию. И то, что при этом приходится игнорировать очередного расиста, – лишь часть жизни в местной глуши.

Я понимаю, что отношусь к этому не совсем рационально. Что раздражаюсь совсем не на то, на что следовало бы, замечаю слишком много всякого и даю повседневным вещам слишком много власти над собой. Не знаю, виноваты ли в этом гормоны или просто осознание того, в какой мир я собираюсь привести это крошечное чудо – ребенка. По крайней мере, мы с Хави будем любить этого ребенка. Однако до безопасности еще как до Луны пешком.

Я перегоняю свою машину к боковой дороге, которую заметила по пути сюда; там паркую ее и оставляю мигать переносной проблесковый маячок на крыше – на тот случай, если кто-то поедет вниз с холма. Потом возвращаюсь обратно пешком. Водитель эвакуатора, чертыхаясь себе под нос, уже забрел в пруд.

– Тут наверняка живет эта поганая амеба, которая жрет мозги, – говорит он.

Я удерживаюсь от того, чтобы сказать, что для него не будет никакой разницы.

Пусть даже этот человек мне не нравится, свое дело он знает. Закрепляет цепи, морщась, когда ему приходится наклоняться и окунаться в воду. Ругается так же проникновенно, как многие люди молятся. Потом выбирается на берег, и когда поскальзывается, помощник шерифа протягивает ему руку. Нам придется задокументировать это все, но толку-то? Водитель достает из кабины грязное полотенце и вытирается, но это не избавляет его от зеленой слизи, прилипшей к одежде. Усевшись за панель управления, он начинает работать.

Надо сказать, что работает он хорошо. Медленно, аккуратно вытягивает машину, соотнося ее вес и вес своего грузовичка, учитывая давление воды. Шестеренки скрипят. Я тоже скриплю зубами и едва удерживаюсь, чтобы не сказать ему: «Обращайтесь с этой машиной так, словно в ней ваши собственные дети», – но даже не знаю, много ли эти слова будут для него значить. Просто хочу, чтобы в этом кошмарном процессе присутствовала хоть капля уважения.

Мой телефон жужжит; я достаю его и проверяю: звонит Хавьер. Чуть слышно вздохнув с облегчением, я принимаю звонок и сразу же чувствую, как все облегчение испаряется под давлением этого места и этих обстоятельств.

– Привет, Хави. Я тебя люблю.

Теплый баритон Хавьера Эспарцы прокатывается сквозь меня, словно волны летнего жара, и это очень приятно сейчас в этом холодном сыром месте. Он говорит с легкой хрипотцой:

– Я тоже тебя люблю. С тобой все в порядке?

Раз Хави задает такой вопрос, должно быть, в мой голос прокрался ползучий ужас. Я делаю усилие, чтобы отогнать это ощущение.

– Да, – отвечаю. Это звучит убедительно. – У тебя сейчас уже поздно или еще рано?

Я не знаю, куда его в этот раз отправили на тренировочный сбор морской пехоты, длящийся несколько недель; я часто этого не знаю. Так для него безопаснее. Сейчас он – один из морпехов, которых могут загнать куда угодно.

– Querida [3], там, где я сейчас, уже позднее утро. Я забыл, что у вас еще рано, но выбирать не приходится; эфирное время у меня именно сейчас. – Хави уехал только несколько дней назад, а я уже скучаю по нему так, словно он отсутствует целый год. – У вас там все в порядке? Судя по звуку, ты не дома.

– Я на месте происшествия, – отвечаю я ему. – Я… – Нужно ему сказать. Но сейчас, когда он позвонил, мне не хочется этого делать. Я чувствую себя слабой и неспособной что-либо сделать, а он ужасно далеко.

Бросаю взгляд на Доуга, который снова укрылся в своей машине, включив обогреватель. Коронер стоит поблизости. Я отхожу на пару шагов, потому что лебедка эвакуатора опять издает металлический скрежет. Мой взгляд прикован к машине, медленно выползающей из пруда. Задний бампер вспарывает поверхность воды, следом появляется крыша легковушки. От нее разбегается ленивая рябь. – Я должна сказать тебе кое-что, – произношу я и отхожу еще дальше от шума, от посторонних ушей. – Я не уверена, что сейчас правильный момент, но… я не хочу ждать. Хавьер… я беременна.

На этот раз пауза затягивается так, словно сигналу требуется время, чтобы покрыть расстояние между нами. Как будто Хави не просто далеко от меня, но и лишился дара речи.

– Погоди, что? Ты… Кец! О господи! – Радость в его голосе наполняет мою душу, прогоняя прочь холод и одиночество. Мне кажется, будто я вдруг оказалась под яркими солнечными лучами. – Кец, маленькая моя, у нас будет ребенок… – На последних словах его голос дрожит. Большой сильный морпех готов расплакаться. – Ты в порядке? Правда? Черт, как жаль, что я не с тобой сейчас… Как бы я хотел быть рядом с тобой!

– Будешь, – говорю я ему. – Я в порядке. И ребенок тоже. Через пару дней иду на прием к врачу. Я перешлю снимок УЗИ на твой телефон, чтобы ты мог увидеть, когда тебе снова позволят включить его. – Сейчас его телефон почти постоянно выключен – по соображениям безопасности, конечно.

– Кец… – Тон его становится мрачным. – Что-то по голосу не похоже, чтобы ты радовалась. Ты рада?

– Очень, – заверяю я, вкладывая в это слово искренние эмоции. – Я очень хотела этого. Просто… меня вызвали на очень тяжелое происшествие. Трудно от души радоваться, когда случается такое.

– Милая, мне очень жаль… Делай то, что должна делать, Кец. Я люблю тебя. Всегда.

– Я тоже тебя люблю. – На несколько секунд я затягиваю это молчание, теплое и нежное, потом вижу, как эвакуатор наконец делает финальное усилие, и передние колеса легковушки тоже оказываются на скользком берегу пруда. – Береги себя, Хави. Ради меня и ради ребенка.

– Ты тоже береги себя. Отдохни, когда сможешь… – Связь прерывается посреди последнего слова. Я привыкла к этому; там, куда его отправляют, иногда и вовсе нет связи. Мне повезло, что он вообще сумел позвонить.

Теперь, когда его голоса нет со мною, предрассветный холод кажется еще злее. Я медленно выдыхаю, стараясь избежать появления белого облачка пара, и смотрю, как шины легковушки обретают сцепление с берегом. Она наконец-то полностью вытащена из воды. Водитель эвакуатора оказался профессионалом – в такой глуши и в такой час трудно было ожидать чего-то подобного: сумел полностью вытянуть машину на дорогу, и теперь отцепляет буксировочную цепь и отгоняет свой эвакуатор подальше.

– Мне подождать? – спрашивает он. Не у меня, конечно же, – у помощника шерифа.

– Будьте так добры, – отвечаю я. – Если вы не против.

Водитель пожимает плечами.

– У меня повременная оплата.

Вода струится из открытых окон, стекает по дверцам. Все четыре дверцы закрыты. Я заставляю себя не смотреть в сторону заднего сиденья, пока Уинстон заново расставляет фонари, чтобы осветить новую улику. Я сосредотачиваюсь на внешнем осмотре. Машина не новая, но за ней явно хорошо ухаживали. Никаких повреждений не видно. Она светло-бежевая – цвет, который нечасто увидишь в наши дни, – но, возможно, я ошибаюсь, и оттенок ближе к бледно-золотистому. Трудно точно определить в резком свете фонарей – но для фотосъемки такой свет подходит лучше всего.

Помощник шерифа и коронер смотрят на меня. Я подхожу и помогаю Уинстону развернуть чистый синий брезент, который мы размещаем со стороны водителя, чтобы все, что выпадет из машины, попало на этот брезент. Уинстон дает мне бахилы из нетканки, которые я натягиваю поверх ботинок. Потом надеваю перчатки и делаю шаг к ведру с водой, которое когда-то было автомобилем.

Наклонившись к открытому окну, я смотрю внутрь. Внутри все еще бултыхается минимум два фута мутной воды.