Доктор Гарин - Сорокин Владимир. Страница 21

Медики часто оглядывались на великолепные, залитые солнцем горы, незаметно удаляющиеся с каждым шагом маяковских, понимая, что этой ослепительной красоте уготована судьба навсегда отодвинуться в прошлое и остаться за спиной, как и всему, что связывало их с санаторием.

Перешли вброд неширокую и неглубокую речушку такого же грязно-молочного цвета, как и Катынь, взошли на пологий холм, поросший ещё совсем молодой травой и первоцветами: нежно-сиреневой сон-травой, пурпурно-лилово-розовым кандыком и белой, похожей на ромашку ветреницей.

Взойдя на цветастый холм, Гарин уже поднял было руку, чтобы скомандовать привал, но замер, заметив что-то впереди. Пять других маяковских подошли и встали. Впереди у подножия холма раскинулась просторная, окружённая лесом равнина, в центре которой виднелись деревянные вышки, забор с колючей проволокой и типично лагерные постройки за ним.

– Лагерь? – удивлённо оттопырил губы Гарин.

– Я как-то раз смотрела, здесь где-то есть поселение анархистов, – сказала Маша, стягивая со вспотевшей головы свою “тибетскую” шапочку.

– Это лагерь! – сощурился Гарин. – Место порядка, а не анархии.

– Может, у них есть сеть? – спросила Маша.

– Или хлеб? – оттопырил губу Штерн.

– Я бы не отказалась и от лагерной похлёбки! – По-прежнему голая Ольга отшвырнула надоевший ей венок.

– Будьте осторожны с весенним солнцем, – посоветовала ей Пак.

– Hey, guys! We're damn hungry! – выкрикнул Дональд.

– We too! Si, fratello? – Сильвио хлопнул Владимира по плечу.

– Это не я! – кивнул тот.

– Ja, ich habe auch schrecklich Hunger [25]… – широко зевнула Ангела.

– Подойдёмте к ним, а там посмотрим, – решил Гарин. – Вперёд!

Они спустились с холма и, быстро прошагав по весенней, пестро цветущей долине, подошли к воротам лагеря. Они были трёхметровыми, деревянными, как и забор, огораживающий лагерь. Над забором вилась и блестела новенькая колючая проволока.

– Цзыю, – прочитала Пак два синих иероглифа на воротах.

– Свобода? – перевёл Гарин.

– Да.

– Так лагерь называется?

– Возможно.

С вышки, где торчал пулемётный ствол, их окликнули по-алтайски. Полиглотка Пак ответила на своём приблизительном алтайском. Вахтенный перешёл на китайский. Пак быстро представилась ему.

– О, нам как раз нужны врачи! – воскликнул вахтенный. – Наша мать Анархия заболела.

Прошли несколько долгих минут, прежде чем ворота отворились. Гарин скомандовал маяковскому, и тот вошёл на территорию лагеря. Остальные последовали за ним. Четверо вооружённых автоматами молодых длинноволосых людей приказали путникам спешиться. Подбежали три большие лохматые псины и залаяли на чужаков. Пока это происходило, прибывших обступили и другие люди. В основном они были молоды, разнообразно-легко одеты, и многие с огнестрельным оружием. Рослый парень с синими волосами и мормолоновой скулой приблизился и спросил по-китайски:

– Кто из вас врач?

– Мы все врачи, – отвечала Пак.

Он окинул вызывающим взглядом Гарина и Штерна:

– Австралийцы?

– Русские, – ответил Гарин.

– Русские врачи? – Со щелчком он поднял сверкающую на солнце мормолоновую бровь, переходя на плохой русский. – Что вы делаете на Алтае?

– Лечим. Вернее – лечили.

– Кого? Офицеров республики?

– Бути.

– Мы из санатория “Алтайские кедры”, – заговорил Штерн, держа на груди пугающегося собак кота. – Его разрушило ударной волной. Мы идём в Барнаул.

– Какой ударной волной?

– Был ядерный взрыв, началась война!

– Какая война?

– Вы не слышали взрыва? Вчера утром?

– Нет. Ну, был какой-то гром…

– Это война! Казахстан напал на Алтайскую Республику.

– Нас это не касается.

Парень с недовольством глянул на притихших бути.

– Официальные языки лагеря “Свобода” – китайский, казахский и английский, – сказал он. – На языке русских империалистов у нас говорить запрещено.

– Империалистов? – спросил Гарин. – И где же русская империя?

– У них давно уже нет империи, но их язык по-прежнему несёт в себе империализм, насилие и угнетение. Этим языком в своё время они угнетали двух наших великих учителей. – Он перешёл на превосходный английский. – Прежде всего, подойдите к ним и поклонитесь.

В центре лагеря возвышался монумент с двумя бородатыми людьми в одежде прошлых веков. Вокруг монумента росли цветы.

– Ступайте! – мотнул головой парень. – А потом вы окажете нам помощь.

– Вы нас просите или приказываете? – спросил Гарин.

Парень мгновенно выхватил большой старомодный револьвер из кобуры на бедре и навёл на Гарина: – Прошу! Очень.

Гарин выдержал паузу и заговорил спокойно:

– А ежели вы просите, молодой человек, тогда распорядитесь, чтобы сперва нашим маяковским задали корма, а нам продали еды и питья. После чего мы будем чрезвычайно рады оказать вашей богине медицинскую помощь.

Мгновенье парень держал свой револьвер, затем неохотно убрал его.

– У нас нет врачей, – произнёс он зло. – А деньги в лагере запрещены.

– Мы расплачиваемся взаимными услугами, – добавила мускулистая загорелая девушка.

– Договоримся! – кивнул бородой Гарин.

– Что едят ваши роботы? – спросил другой парень, коренастый, с голым черепом.

– Все белковые соединения. В принципе, их можно кормить и отбросами.

– С отбросами у нас сложно, мы содержим коз, орлов и панголинов.

– Ну хоть что-то остаётся?

– Они едят говно? – спросила девушка, подходя к улыбающемуся маяковскому и хлопая его по символическим пластиковым гениталиям.

– Детритофагия у них ведь в программе? – вопросительно оттопырил губу Штерн.

Гарин кивнул.

– Пойдём, я накормлю тебя! – Девушка ткнула маяковского кулаком в рельефный живот.

Гарин приказал остальным маяковским следовать за девушкой.

– А вам всё-таки придётся поклониться великим, – произнёс мормолоновый. – Ритуал!

– Ну хорошо, – согласился Гарин.

– Только умоляю, уберите собак, – попросил Штерн.

– У вас есть сеть? – спросила Маша.

– Мегамерзостями не пользуемся.

Собак отозвали. Прибывших отвели к монументу. В окружении турнюра с алтайскими цветами возвышались две бородатые, лысоватые фигуры в человеческий рост, вылепленные из необожжённой глины. На постаменте виднелись две надписи, выложенные из иссиня-чёрного лабрадора: bakunin и kropotkin. Возле постамента на земле сидели молодые люди, взявшись за руки и образуя живую цепь. Крайний из них приложил свою ладонь к монументу. Цепь человеческая уходила в другой конец лагеря. – Поклонитесь великим предтечам мирового анархо-коммунизма! – громко произнёс мормолоновый и склонил синеволосую голову.

Гарин нехотя кивнул своим массивным голым черепом, Маша поклонилась в пояс, Пак встала на одно колено, Ольга и Штерн склонили головы, а бути стали качаться на ягодицах, словно куклы-неваляшки. – Уважаю, читала в университете! – громко произнесла Пак, вставая.

– Достойные, – произнесла Маша.

– Они сильно пострадали за свои идеи, – сказал мормолоновый.

– Слезами залит мир безбрежный… – пробормотал Гарин, оглаживая бороду и косясь на цепь человеческую. – Уважаемый, в лагере найдётся табак? Мои папиросы промокли.

– Найдётся. Айриша, сверни ему!

– Просто с табаком? – усмехнулась девушка. – Мы просто не курим. Хотите травки или анаши?

– Нет, дорогая, мне просто с табаком. – Гарин протёр пенсне и осмотрелся.

Лагерь был обширным, с шатрами, постройками, летними кухнями, лежаками и длинными бараками. Повсюду бродили, лежали или что-то делали молодые люди.

Вскоре Гарин с наслаждением затягивался самокруткой.

– А теперь, доктор…

– Гарин, – подсказала Маша, забирая у Гарина самокрутку и затягиваясь.

– …доктор Гарин, прошу вас, помогите нашей матери Анархии.

– Женщина?

– Да.

– Возраст?

– Вечность.

– Ясно. Ведите, молодой человек.