Открытый финал не подходит (СИ) - Неделина Анна. Страница 21

— Но вы сказали, что эти миры находятся в хаосе.

Филин кивнул.

— Именно так. Мы должны быть сильны, чтобы заботиться о мирах до тех пор, пока они не смогут стать самостоятельными. Мы питаем их, мы следим за равновесием. За тем, чтобы границы между мирами не истончались до критического уровня.

— А вы… лично вы?

— Я — всего лишь проекция. Один из наблюдателей. Но все мы — часть единого целого, мы не существуем и существуем одновременно. Мы появляемся, когда необходимо навести порядок. Устранить брешь между мирами… любую огреху.

— Вас тоже кто-то придумал?

— Нет. Но мы существуем благодаря всем авторам. Их черновикам, недописанным книгам, незавершенными сюжетам. Мы принимаем все, что не становится самостоятельными мирами. Мы должны прирастать.

Вообще, мне стало не по себе. Чего это вдруг Филин мне все так легко выкладывает? Потому что я автор? Или потому что намерен стереть мне память? Лично я против! Еще как против…

— Спасибо за обстоятельную беседу, — произнесла я. — Я только одного не поняла: что будет с Ренрихом. Он ведь все еще в хижине? Поэтому вы меня туда не пускаете?

— Это ненадолго, — повторил Филин, напугав меня больше прежнего. Я молчала, пристально глядя на него. Наблюдатель добавил: — Мы ждем, когда он станет частью нас. Как и тот мир, который вы не создали полноценно. Они вообще удивительно надолго задержались. Видимо, потому, что в неполноценном мире тоже осталась тень вашего персонажа. По сути, вы его расслоили, когда отдали его роль другому и в то же время сохранили его самого, пусть и в ограниченном варианте. Не редкий случай в творческой практике, но результат уникальный. Могу поручиться, мы видели многое.

«Я говорил кое-с-кем». Ренрих… встретил самого себя? То есть, свою «тень», несостоявшегося себя? Вот от кого он нахватался странных фразочек! И потому был так зол на меня поначалу? Или потому, что уже тогда знал: ему придется присоединиться к "творческому хаосу"…

— Обычно персонажи приживаются. Они не так уж редко оказываются в чужих книгах. Феномен случайного героя. Творческое допущение. С вами бывало такое, что внезапно, в середине книги, буквально из ниоткуда появляется второстепенный персонаж, а к финалу он так хорошо вписывается в сюжет, что вам для него еще и отдельную историю хочется придумать?

— Да! — ухватилась я за его слова. — Почему нельзя сделать также и с Ренрихом?

— Вы пытались, — напомнил Филин. — Как видите, у вас не получилось. Притирка персонажа — процесс сложный. Иногда жители параллельных миров проникают через границы, если находят проницаемые участки. Тогда уже они вписываются сами. Обычно, с большей или меньшей долей успешности. Мы не преследуем тех, кто адаптивен. Только следим, чтобы не распространялась лишняя информация. Нам редко приходится иметь дело с разумными существами. Обычно развоплощению подвержены предметы, какие-то образы, которые постепенно распадаются. Их-то мы и поглощаем.

— А неуместные персонажи становятся наблюдателями? — предположила я.

— Мы вовсе не бывшие персонажи, — мягко возразил Филин. — То, что вы видите — лишь удобная для вас проекция. Для комфортного разговора. Мы — в основном пространство. Среда для молодых миров.

— То есть, вы — вообще не существа?

— Существо. Нет, мы, скорее, энергия.

Ужас. До меня, наконец, дошло с окончательной ясностью. Ренрих сейчас «зачистится» и станет частью энергетического хаоса, предназначенного для подпитки «молодых миров». Проще говоря — умрет мой отрицательный герой. Развоплотится.

Ничего себе у них там… космогонические процессы!

Я поежилась.

И тут же опомнилась. А чего я, собственно, все это выслушиваю, если у меня есть аргумент в защиту Ренриха?!

— Никакой частью он не станет. Для него уже пишется книга.

Филин покачал головой.

— Вы не поняли, Виктория Романовна? Вам не удастся привязать его к какому-либо из миров, потому что это уже не в вашей власти. А существовать без своего мира долго он не может. Рано или поздно присоединился бы к нам. Собственно, именно это скоро и произойдет.

Он ведь попрощался со мной, паршивец.

И ни словом не обмолвился. Понял, что ему не удастся попасть в новую книгу — и смирился? Ренрих?! Да ладно! Не верю…

— То есть, вы не выпускаете его из хижины, чтобы он не смог попасть в мир книги, которую я пишу?

— Да бросьте. Он уже был бы в сюжете. Мы не творим жестокость. Мы просто ждем.

И правда! Зачем суетиться, когда можно в сторонке подождать? Я вспомнила бледного до серости, почти прозрачного Ренриха. Это не была игра воображения, мне не померещилось с перепугу.

Ренрих действительно исчезал. Просто потому, что «таков порядок» и какой-то невообразимый говорящий и мыслящий хаос нужно подпитать ради возможности существования других воображаемых миров.

Психоделическое безумие какое-то.

Ладно. Я не против — пусть миры существуют. Но почему для этого должны развоплощаться такие, как Ренрих?! Что он сделал?

— Он не вписывается в картину мира, — словно услышав мои мысли, пояснил Филин. — А все, что не вписывается в картину — постепенно ее разрушает. Как разрушает пейзаж случайная клякса…

А может, я зря считаю, что он мне тут говорит всю правду? Может, залечивает, чтобы я успокоилась, а Ренриха там пытают, чтобы он выдал сообщников. Или информаторов… кляксы, разрушающие пейзаж.

— Таков порядок, уж вы-то должны понимать, что во всем, даже в сюжете, есть свои правила, — заметил наблюдатель. — В конце концов Ренрих смирился. А вы будете упрямиться? Пожалуйста, давайте без слез. Я не понимаю их информационной нагрузки.

Смирился, значит.

Что-то верится все меньше.

— Я хочу его видеть!

— Ну-ну, Виктория Романовна — укорил Филин. — Нельзя же учитывать только собственные желания. Вы создаете опасность для всех других авторских миров, понимаете?

— Не понимаю, — сказала я. — У вас что-то с сюжетом, господин наблюдатель. Не складывается.

— Разве? — озадачился парень и вытянул шею, словно хотел разглядеть где-то над моей головой: что же там такого, в сюжете, неправильного.

— Угу, — произнесла я. — Из всего вами сказанного выходит, что вы — часть коллективного разума… мыслящей субстанции, которая получается из недоработанных литературных произведений. Черновое творчество, так сказать, топливо для настоящих авторских миров.

— Без труда над миром, настоящим он не выйдет, — одобрительно сказал Филин. — В процессе создания высвобождается творческая энергия, которую вбираем мы, концентрируем, чтобы…

— Да-да, я поняла. И Ренрих по вашим правилам — как раз из черновых, недоработанных. Так?

Филин кивнул, снова одобрительно.

— Что же вы его из мира выпустили, а не… вобрали? — я вздрогнула, мерзко прозвучало. Представила себе страшное чудовище, которое поглощает целые недопридуманные звезды… Что для него Ренрих? На один клычок! — Когда уже было ясно, что он нарушил установленный запрет, вместо наказания вы его отпустили. И позволили добраться до меня.

— Творческое допущение, — пояснил Филин задумчиво.

— Чего? — удивилась я.

— Закон спонтанного создания мира. Статистически у Ренриха не было шансов добиться желаемого. Но творчество — это энергия, которая не приемлет исключительную строгость. Поэтому существуют законы творческих допущений. У вас могло получиться, Виктория Романовна… — парень помялся и вдруг добавил: — Не вините себя. Он видел, что вы стараетесь. Но не хотел, чтобы вы стали свидетелем поглощения. Несозданные миры и их осколки распадаются не сразу. Творческая энергия такова, что у нее… существует период распада. Он зависит от многих факторов, так что неравномерен. Благодаря тому, что ваш персонаж оказался связан с новой книгой, несостоявшийся мир развоплощался достаточно долго. Ренрих сохранял форму длительное время именно из-за этой связи. Если бы мир распался раньше, ваш персонаж…

— Я поняла, — просипела я. Да сколько же можно повторять одно и то же? В любой фразе Филина мне слышалось: «Ренрих обречен». И даже: «Ты его убила». Заразила неизлечимой болезнью. Творческой невоплощаемостью или что-то вроде того…