Оберег от нечистой силы (СИ) - Цветкова Алёна. Страница 9

— А мы? — прогудел Хром. Тот самый, что пытался выступать вчера.

— А вы сейчас будете мыть кирки и спальни, как вчера, — я улыбнулась. Как обычно ярость быстро улеглась и мое настроение стало почти умиротворенным, — а потом завтрак.

— Так вчерась же мыли?! — открыл рот Хром, но на него тут же зашикали. А моя злость приподняла голову и посмотрела на стушевавшегося бомжика. — Ну, надо так надо… на свежей соломе спать-то приятнее…

Когда кирки выволокли на улицу, я позвала всех и показала, какими они должны получиться в итоге. Вчера-то в темноте мыли, и хотя они явно стали чище, до идеала было слишком далеко. Так что будут драить пока не отмоют. Заодно и руки станут чище. Перед едой.

Мы только начали отмывать спальни, как из храма выбежал встревоженный святоша. А за ним семенила та самая бомжиха, что возмущалась моим самоуправством, и что-то говорила прямо на бегу. Настучала уже, гадина.

Все жители работного дома застыли с тряпками с скребками в руках, глядя на приближающуюся процессию.

Я вышла вперед. Что же… я все затеяла, мне и отвечать. Да и про банный день узнать надо, и сменную, вернее хоть какую-нибудь, одежду бомжикам надо выбить. А то толку мыться-то и обратно в тряпье вонючее одеваться. Ненавижу вонь.

Святоша тоже не дурак, прямиком ко мне направился, сверкая глазками. Красивые они у него все же, черные, как самая темная ночь.

— Что здесь происходит? — Спросил он, от негодования забыв свое извечное «дитя мое».

— ПХД, — хмуро ответила я, чувствуя непреодолимое желание треснуть бабу-ябеду по ее бестолковой голове. Или хотя бы сказать ей, что она непроходимая дура.

— ПХД? — переспросил святоша, — Что это такое?

— Парково-хозяйственный день, — расшифровала я аббревиатуру, — уборка прилегающей территории.

— Уборка, — снова переспросил святоша и оглядел двор и бомжиков с тряпками, которые замерли с надеждой смотрели на избавителя, — но почему ты не даешь людям еду?

— Потом что эти люди тупы и ленивы, — злилась я сильнее, — и, получив еду, сразу разбегутся по помойкам. И заставить их убираться можно только до завтрака, а не после.

— Но так нельзя! Господь Бог против такого! Каждый человек имеет право жить так, как хочет! — святоша был полон праведного гнева. А вот меня его слова рассмешили.

— Сказал святоша, — фыркнула я, — который каждый вечер запирает несчастных женщин в ящики.

— Что? — не понял меня святоша, — Белава немедленно выдай всем завтрак.

Народ тут же встрепенулся и бросив крики посреди двора потянулся к кухне.

— А кирки вы сами заносить будете? — мне было смешно. До горечи. Хотелось затопать и заорать, что меня достал этот идиотский мир, что я хочу обратно. Если бы я умела плакать, то разрыдалась бы и повисла на святоше, требуя утешения. Но первый и последний раз я ревела в тринадцать лет, у Ирки.

— Белава подожди, — святоша задумался. Посмотрел вокруг на наполовину чистые крики, на меня, на бомжиков. Я видела, как в его голове мечется только что снизошедшее на него понимание, если бомжикам прямо сейчас дать завтрак, то они даже не подумают о том, чтобы занести кирки в спальни. Или вынести оттуда ведра с водой. Они простой уйдут на паперть, бросив все как есть. — Пусть закончат уборку, потом дашь им еду.

— Святоша, — ахнула ябеда, — но как же так?! Это же против воли Божьей!

— Ну, что ты, — улыбнулась я, и поддержала тетку за локоток. Со стороны смотрелось вполне невинно, но я сжала пальцы так, что тетка зашипела, — тебя же никто не заставляет. Не хочешь мыть кирку, можешь просто уйти, — я мило улыбалась, — без завтрака.

— Я Божий человек! — вскинула эта идиотка голову, гордясь собой.

— Верена, — вздохнул святоша, — мы здесь все Божьи дети. И ты, и Василиса, и я. И я тоже имею право жить так, как хочу. А я хочу жить тихо, мирно и без скандалов. Поэтому сначала наведите здесь порядок, а потом получите завтрак. Если же кого это не устраивает, то я при храме никого не держу, можете идти на все четыре стороны.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Тетка онемела, да и все бомжики тоже. А святоша повернулся ко мне:

— Василиса, пойдем со мной, дитя мое. У меня к тебе будет небольшая просьба.

Он медленно пошел к храму. А я обернувшись к своим бомжикам гаркнула:

— Чего замерли?! Живее за работу, а то каша остынет!

И с удовольствием отметила, как, повздыхав и попрятав миски, грязнули продолжили отмывать кирки. Что же… раз пошла такая пьянка, надо прямо сейчас выпросить у святоши одежду и банный день.

— Святоша, — догнала я священника, — сегодня мы наведем чистоту в спальнях, но сами люди очень грязные, и не мылись с самого лета. Мы должны организовать им банный день.

— Еще один День? — фыркнул святоша, и я только заметила, что он хихикает себе под нос, — и сколько же у тебя еще таких Дней?

— А сколько дней в неделе?

— Семь, — произнес святоша и расхохотался. Он понял мою мысль. — Василиса, ты слишком неугомонная. Даже не знаю, на беду или на удачу привел Господь тебя в мой храм. Но, кажется, я понимаю родственников твоего умершего мужа.

— Святоша, — я пропустила мимо ушей этот сомнительный комплимент, — раз уж господь Бог велит всем жить так, как они хотят, то может вы не будете запирать меня в кирку против моей воли?

— Разумеется, — тут же отозвался святоша, — буду. Кирка не прихоть, а забота о вашей безопасности. Вы уже сами столкнулись с одержимостью, дитя мое, и, думаю, вам не хочется пройти через Уд снова.

— Ну, почему же, — усмехнулась я, — мне даже понравилось. И я совсем не прочь полежать под вами еще раз.

— Кхм-кхм, — закашлялся святоша. А я пожалела, что иду позади и не могу увидеть его лицо. — Дитя мое, я хотел поговорить с тобой о другом. Твое желание устроить жизнь обитателей работного дома похвально, хотя и неожиданно. Очень мало людей в нашем мире готовы посвятить себя бескорыстному служению другим.

А я кивала головой, соглашаясь со словами священника, хотя, когда я затевала эту уборку, меньше всего думала о других. Прежде всего, мне хотелось устроить нормальные условия жизни для себя. И жить в помойке мне совсем не нравится. Но не говорить же это святоше? Пусть думает, что я такая хорошая. Может быть быстрее пойдет мне на встречу.

— И я хотел тебя попросить присматривать за работным домом и его обитателями постоянно. У меня, к сожалению, не хватает на это времени, а люди нуждаются в заботе. Только воздержись, дитя мое, от подобных условий. Божий человек должен получать кусок хлеба и ночлег в любом храме просто так.

— Святоша, — мысленно я скривилась. Вот идиот, неудивительно, что бомжики так обленились. Но виду не показала, — я совершенно с вами согласна. И как только мы наведем чистоту в спальнях и кухне, так и будет… хлеб и ночлег они будут получать просто так, без всяких условий. Но вот за остальное им придется потрудиться.

— За остальное? — Удивился святоша, — За какое остальное?

— За чистую одежду, за баню, за новую посуду, — загибала я пальцы, а потом сжала оба кулака, — и за многое другое.

— Но, дитя мое, мы ничего этого не даем людям.

— Будем давать! — я решительно взмахнула рукой, — святоша, людей надо помыть и переодеть. Вы посмотрите, какие они грязные и в чем они ходят. Как пустить таких грязнуль в чистые спальни? Они же мгновенно сведут все наши усилия по уборке на нет. И придется снова заставлять их мыть и чистить, — вздохнула я сокрушенно.

Святоша расхохотался. Он смеялся, запрокинув лицо вверх, и теперь выглядел совсем мальчишкой. И я вдруг поняла, что вся его строгость и серьезность напускная, а на самом деле он вот такой, как сейчас: веселый, смешливый… просто научился прятать все это в глубине своей души.

— Ох, Василиса, — вытер он слезы, — но где же я возьму одежду? У нас в храме нет мирской одежды.

— Купим, — улыбнулась я, пожимая плечами, — мы же должны заботиться о Божьих людях. И им нужна одежда.