Написано кровью - Грэм Кэролайн. Страница 45

— Значит, вы считаете, — обратился Трой к инспектору Мередиту, — что Хедли попытался шантажировать Дженнингса, а Дженнингс решил убить его, чтобы избежать разоблачения?

— Полагаю, сержант, это возможно, да.

— Тогда зачем, — продолжал Трой, стараясь не выдавать своего ликования, но не имея сил скрыть победные нотки в голосе, — он попросил Сент-Джона ни под каким видом не оставлять его с Дженнингсом наедине?

— Чтобы нарочно направить по ложному следу. — И снова невысказанное «разумеется». — Это был отвлекающий маневр. Дымовая завеса.

— Что-что? — с веселым недоверием спросил Барнаби. Аудитория, получив разрешение свыше, тихо захихикала. — Похоже, вы недавно пообщались с Агатой, Йен. Или посмотрели фильм про Пуаро по телевизору? Так, — продолжал он. — Если ни у кого больше нет занятных фантазий, думаю, мы на этом закончим. Соберемся завтра в девять утра, если не случится чего-то непредвиденного. Мередит, задержитесь на пару слов.

Комната опустела. Явилась ночная смена. Трой зашел в кабинет шефа за своим пальто, а несколько минут спустя, все еще удовлетворенно улыбаясь, к нему присоединился Барнаби. Они оделись и, подняв воротники, вышли из здания участка, направляясь к стоянке. Трой сказал:

— Я не сразу взял в толк, о чем он вообще говорит… Сперва подумал, что пилигримы — это птицы.

— Это те, кто странствует.

— Почему бы так и не сказать?

— А!.. В этом вся прелесть высшего образования, сержант. Никогда не используй простое слово, если есть сложное.

— А кстати, какая именно у него специальность?

— Геология, по-моему.

— Вот оно что. — Трой как-то сразу успокоился. — Геология, значит. — Он открыл перед Барнаби ворота, ведущие на парковку. — Знаете что, шеф?

— Что?

— У него отвратительный фурункул сзади на шее.

— Правда? — Барнаби и его оруженосец весело переглянулись.

— Спокойной ночи, сэр.

— Спокойной ночи, Гевин.

Барнаби на секунду задержался у своего «Ориона», посмотрел на небо, полное холодных, неприветливых звезд. По ним сразу видно, что они всё про тебя знают. Когда он добрался домой, в Арбери-Кресент, пошел снег.

Между строк

Джойс Барнаби, уютно укутанная в халат из узорчатой махровой ткани, стояла у плиты и кропила поверх разбитого на сковородку яйца топленое свиное сало, которое расползалось белыми нитями по яркому оранжевому желтку. Конечно, это было против правил: яйцо следовало сварить, а затем очистить от скорлупы, но вчера Том пришел такой уставший, что отказался ужинать, поэтому сегодня ей захотелось его побаловать. Поджаренный бекон был очень постным, и Том уже съел кашу — овсянку с отрубями, призванными понизить уровень холестерина в крови и напитать организм витамином В.

— О боже, кот!

Килмовски, который более чем плотно позавтракал, выкатился из комнаты в кухню, вцепился коготками в полу халата Джойс и карабкался к источнику соблазнительного запаха.

— Отцепись… О-о! Больно же! — Она отцепила котенка, выложила еду на теплую тарелку и понесла мужу.

— Слава богу, нас уже нет на первой странице, — сказал он, складывая «Индепендент». — Мы бы и не попали на нее, если бы не Дженнингс.

— Наверняка он видел газету. Может быть, свяжется с вами сегодня.

Барнаби ничего не ответил. Он со страхом смотрел на свой завтрак:

— Сегодня разве не сосиски?

— Сосиски в воскресенье, — она ткнула пальцем в меню, прикнопленное к кухонной «доске объявлений», — но тебе и в воскресенье не стоило бы есть ни одной.

— Одна?!

— Если повезет.

Он взглянул на нее сурово:

— Обойтись можно без кого угодно, Джойс.

— Серьезно? — Его жена взяла кофейник.

— В Древней Греции за два копья можно было выменять рабыню.

— А в Арбери-Кресент жены, которых не ценят, поступают в Открытый университет [44]. И сбегают с преподавателями.

— Ненавижу эту гадость, — он намазывал на тост нечто мучнистое, сывороткообразное. — Не зря они утверждают, что она «практически свободна от жиров». Тот, кому удается удержать ее в себе, поистине святой.

— Не ной.

— Смесь велосипедной смазки, сиропа от кашля и рыбной пасты.

— Кики? — Джойс прищелкнула языком, села и качнула шарик от пинг-понга, подвешенный на веревочке к спинке ее стула. — Кис-кис-кис!

— Пять минут назад ты требовала, чтобы он отстал от тебя.

— Ой, смотри, Том! Смотри, как он играет. — Она захлопала в ладоши от радости.

— Только пусть держится подальше от моего бекона.

— Он мурлычет.

— Конечно, мурлычет — он же кот. А ты думала, что он будет делать? Исполнит хор из «Риголетто»? — Барнаби сердито посмотрел на жену. — Он здесь только до их возвращения.

— Я знаю. — Джойс налила ему кофе. — Ну почему ты такой злой? В конце концов, я не виновата, что, начав есть, ты уже не можешь остановиться.

— Спасибо, — Барнаби взял чашку. — А ты почему не завтракаешь?

— Я съем что-нибудь потом.

И она неловко помешала свой кофе левой рукой. За ее правую руку уцепился Килмовски, маленькая встревоженная муфточка с широко раскрытыми глазами. Его шелковое пузико, наполненное молоком, сильно выпирало.

— Ты только посмотри на него! Он же битком набит едой!

— Том?

— М-м, — промычал он, угрюмо дожевывая последнюю корку.

— Ты не нарушаешь диету?

— Нет.

— Я имею в виду, когда ты на работе.

— О боже, Джойси, ну не пили меня!

— Это важно. Ты ведь помнишь, что тебе сказали врачи.

— М-м-м. — Он допил кофе и, сопя, поднялся. — Что у нас сегодня на ужин?

— Печень барашка с травами и грибами.

— Не забудь купить свежего майорана.

В прихожей с коврика у двери на Барнаби глядела дочь, суровая и красивая, в белом чепце и строгом пуританском платье. Он поднял с пола журнал с телепрограммой, отдал жене и поцеловал ее на прощанье.

— Будь осторожен за рулем, дорогой.

— Да, думаю, пора ставить зимнюю резину.

— Закутайся как следует. Снег идет.

Сью порхала вокруг дочери, как птичка вокруг единственного птенца. Привалясь к раковине, Аманда жевала одно из маминых печеньиц с грецкими орехами и отрубями. А лучше бы шоколадный батончик. Сегодня все на ней было черное: юбка, колготки, кроссовки, подводка для глаз, ногти. Из давно немытых, тусклых волос выстроена высокая башня.

— Да не идет снег. Ой, какая же гадость! — Она шагнула к мусорному ведру и выплюнула печенье. — Почему не купить кексы, как все делают?

На то было две причины. Первая — присутствие в кексах разных подозрительных веществ, перечисленных в книге про вредные добавки, которая имелась у Сью. Вторая — отсутствие денег. Их не хватало. Брайан никогда не скупился на собственные прихоти (последняя — режиссерское кресло, на спинку которого он сейчас наносил через трафарет свою фамилию), зато был очень прижимист, когда речь заходила о деньгах на хозяйство. Он требовал горячего ужина каждый вечер и жаркого на ланч в воскресенье, но того, что выдавал жене, могло хватить разве что на горячие завтраки.

Все, что Сью зарабатывала в детском саду, поступало в общий котел, и тем не менее она едва укладывалась. Конечно, Сью просила давать ей больше денег, но муж сказал, что его кровными она распоряжается так же бестолково, как и всем прочим, а потому давать ей больше денег — значит выбрасывать их на ветер. Последняя ее просьба о деньгах настолько вывела его из себя, что он поклялся закрыть эту тему «раз и навсегда».

В те выходные, взяв полагающиеся ей тридцать фунтов, Брайан отправился вместе с ней в главный супермаркет Каустона. Он кидал продукты в тележку и сыпал директивами:

— Видишь? Вот прекрасная акция — три по цене двух. А вот специальное предложение на ромштексы. Почему мы никогда не едим ромштексы, если они так дешевы? Дыни опять подешевели. И виноград. И смотри, бутылка болгарского «мерло» стоит всего-навсего сорок пять…