Не буди Лихо (СИ) - Ли Марина. Страница 123

— Не сегодня. Утром.

Диметриуш зевнул и пожал плечами.

«Ну, утром, так утром», — равнодушно подумал он. День был наполнен событиями так плотно, что разум, изорванный в клочья противоречивыми эмоциями, уже откровенно требовал перезагрузки. Посему Димон подсунул под щёку голую подушку, начхав на торчащие из неё огрызки перьев, завернулся в тощенькое одеяло и моментально уснул.

Возможно, знай Диметриуш Бьёри, что сейчас происходит в камере этажом ниже, в той самой, где вот уже немногим более месяца гостил Базиль Шахевич, он бы не смог с такой лёгкостью предаться сну. Какое там! Он бы напрочь потерял покой и не смог бы расслабиться до тех пор, пока не выяснил бы причину своей внезапно образовавшейся защиты. Потому что внизу разыгрывалась та же самая сценка, свидетелем которой Димон стал не так давно. И даже действующие лица частично были теми же самыми, правда, в качестве ехидствующего зрителя на этот раз выступал Базиль. В отличие от своего юного — по меркам Шахевича — товарища по несчастью, бывший директор Кулька не просто смаковал бешенство Яна Фоллетского И, как смакуют самый дорогой и безумно вкусный напиток, он при этом ещё и умудрялся делать какие-то заметки в небольшом блокнотике.

Защита для Базиля также стала сюрпризом, тем более приятным, что сегодняшний вечер стал первым вечером за время заключения, когда из узника не выкачали ни капли силы. Пришедшего для ежедневного ритуала охранника просто вынесло из камеры волной непонятного происхождения. Его, его помощника, помощника помощника и, наконец, самого Фоллетского И, который примчался, пылая гневом и праведным негодованием.

— Ты не заболел, часом, а? — заботливо поинтересовался Шахевич и бросил на потрёпанного инкуба мечтательный взгляд.

— Я здоров! — рыкнул тот и сразу же ринулся на узника, как бешеный верблюд на амбразуру.

— Не ушибся? — пропел Базиль, когда Фоллетского вынесло в коридор. — Ты б хоть маты какие там велел положить или подушки. Убьёшься же… ненароком.

Фоллетский ответил отрывистым матерным звуком, а Шахевич рассмеялся и достал из кармана блокнот. Всё-таки, в первую очередь, он был учёным, а столь необычное явление стоило всесторонне изучить и запротоколировать все этапы эксперимента. Одни боги знают, что это за странная неизвестная науке магия, а богам Базиль Шахевич уже очень давно и небезосновательно не доверял.

Глава 29, в которой становится ясно, что неприятностей мало не бывает

На то, чтобы окончательно поверить собственным глазам и чувствам, Савелию понадобился почти час. Именно столько драгоценного времени мы бездарно профукали, пока неугомонный демон «проводил исключительно научные изыскания». Для начала Пудя вернул нас назад в Димкину квартиру. Я хотела было воспользоваться этим визитом и собрать необходимые мне вещи, но бешеный блеск в глазах наружника подсказал мне, что сейчас этого лучше не делать.

«Ладно, за вещами я всегда могу сгонять самостоятельно», — здраво рассудила я, и пока демон, слегка приглушённый талантами, внезапно открывшимися в моём домашнем питомце, дёргал себя за косу и вращал глазами, пытаясь сообразить, что нам эти самые таланты сулят, я потихонечку смоталась в Димкин кабинет за ноутбуком и парой книг. Книги принадлежали мне, точнее, Бусе, а, может быть, и Бусиной бабке. К сожалению, они и близко не лежали с той, что приснопамятная Вирсавия украла из моей квартиры (кстати, мне когда-нибудь вернут украденное?), но в сложившейся ситуации выбирать мне не приходилось.

Ещё какое-то время мы путешествовали по столице, повинуясь отрывистым указаниям Савелия, а затем я, глядя на жёлтое бельмо луны, взбунтовалась, и мы вернулись к демону домой.

Пока Савелий в компании Борща и Пуди, которые, забыв о первоначальных страхах, крутились у его ног, исследовал содержимое своего гигантского холодильника, я, не спрашивая разрешения, сдвинула к стенам всю лишнюю мебель в небольшой после Димкиной квартиры гостиной и, вооружившись мелом, принялась рисовать мандалу.

Процесс этот был довольно утомительный. Потому что делать это самой мне пока не приходилось, а как это делают другие, я видела лишь однажды, много лет назад, в Луках. Да и, откровенно говоря, тот раз смело можно было не брать в расчёт, ибо Буся чертила для стороннего объекта, от внутреннего контура к краю, я же работала для себя, поэтому приходилось постепенно сужать круги, пятясь к центру комнаты, где я должна была замкнуть всё на себя.

К тому времени, когда на пороге комнаты появился жующий Савелий, я успела проделать треть работы. Демон, увидев, во что я превратила пол в самой большой комнате его квартиры, возмущённо подавился, но ничего не успел сказать, повинуясь моему молчаливому приказу. Мне было не до разговоров. Ничто не должно отвлекать ведьму, когда она плетёт ковёр из нитей чужих судеб.

Когда приступила к последнему кругу, тому самому, в котором надлежало стоять мне самой, я начала тихонечко напевать. До сих пор не знаю, зачем я это сделала и, уж если быть до конца честной, даже не помню, какие именно слова слетали с моих губ в тот момент, я лишь ощущала всё происходящее исключительно правильным, чего нельзя было сказать о Савелии.

Забегая вперёд, скажу, что когда всё закончилось, бедняга-демон поделился со мной, что за всю свою не короткую и полную всевозможных ужасов жизнь он не слышал и не видел ничего более ужасного. Он клялся, что когда я начала петь, у него кровь заледенела в жилах, а волосы встали дыбом.

— Спасибо за комплимент, — обиженно проворчала я.

— Ай, — Савелий устало махнул рукой, — ничего ты не понимаешь. Не в том смысле «ужасного»… Я не знаю, как объяснить. Ты ведь в Доме Онсы не бывала?

Я покачала головой.

— Жалко. Ощущения… похожие. Попроси шефа, он с радостью тебя туда сводит.

— А ты не можешь?

— Нет, — Савелий обиженно поджал губы. — Мне, знаешь ли, пока ещё дорога жизнь.

Но это было гораздо позже, а тогда я заканчивала плести древнее, как сама магия, колдовство, и мне казалось, что вплетаю я в него не только свою силу, но и немалую часть собственной души.

Нарисовав последнюю руну сердца, я замерла в центре круга, распустила волосы, повернула голову в сторону заранее открытого окна и с ужасом поняла, что во время построения круга допустила чудовищную ошибку, забыв вплести имя адресата в одну из внешних линий. Если бы я делала всё так, как это описывалось в книгах, как много лет назад это делала Буся, я бы так не сглупила, потому что имя — это последнее, что выводит рука ведьмы, выстраивая эту мандалу, но я-то рисовала от края к центру, мне с этого надо было начинать.

— Вот же я дура! — простонала я, глядя на позеленевшего от переполнявшего его ужаса Савелия. Увидев мой страх, демон, забыв о собственном, качнулся в сторону меловой границы мандалы, но я успела его остановить взмахом руки и добавить.

— Не смей! Пока я сама не выйду, слышишь?

Он кивнул.

— Что бы ни случилось, не смей пересекать контур.

Он судорожно вдохнул, а в следующий миг до моих ушей долетела музыка лунных струн, и окружающая реальность разлетелась на миллиард разрозненных картинок.

Люди, пережившие клиническую смерть, говорят, что в последний момент перед их внутренним взором пронеслась вся их жизнь. Я не умирала раньше, да и сейчас кончина в мои планы не входила, но это не помешало мне увидеть киноленту под названием «Жизнь и замечательные приключения Марии Ивановны Лиходеевой».

Музыка становилась всё громче, сил по линиям судьбы утекало всё больше, колени дрожали, из глаз текли слёзы, но я терпела, терпела, терпела… Кажется, целую вечность.

И, честное слово, в тёплые лапы глубокого обморока я упала, испытывая небывалое облегчение.

Во времена моего дикого детства, когда жители Лук вздрагивали, завидев меня на другом конце улицы, мы с тремя неизменными моими товарищами забрались на водонапорную башню. Вообще-то, туда мы, к ужасу наших родных, лазали вполне себе регулярно, и ничего, но именно в тот раз мне за каким-то чёртом понадобилось оказаться внизу раньше всех. Само собой, я рухнула вниз переспелой грушей где-то примерно с высоты третьего этажа (второго с половиной, в самом крайнем случае). Это называлось «в зобу дыханье спёрло». Это называлось «вышибло дух». Если бы это был мультик, над моей головой летали бы смешные птички и звёздочки, хотя о смехе я тогда думала в последнюю очередь. Говоря начистоту, первой моей мыслью было: «Блин, Буся меня прибьёт!» А уже второй: «Господи, как больно-то!»