Паутина Фрейда (СИ) - Еленина Юлия. Страница 34

Я не думала, что будет так тяжело. Грудь сдавило. Больно. Так больно, что хоть волком вой. Я закрыла глаза, чтобы не видеть — так проще. И тут же почувствовала руку на бедре.

— Дина…

Глупо было бы молчать. Надо просто открыть глаза и сделать вид, что все нормально.

— Доброе утро! — отозвалась я.

— Пока еще не настолько доброе, — услышала в ответ.

Ратомский перекатился на меня, поцеловав в шею, и коленом раздвинул мои ноги. Проникновение было быстрым и резким. Я машинально выгнула спину, охнув и подавшись навстречу, и обняла его плечи.

Господи… Это утро, что ли? Каждое движение, каждый толчок настолько усиливали ощущения, что я даже сбилась со счета своих оргазмов. Я почти вырывала его волосы, но он продолжал двигаться, я снова царапала плечи, но он продолжал двигаться. Такое желание сильнее всего. И я не чувствовала болезненную хватку на груди, а второй рукой — на шее.

Наше сумасшествие не закончилось. Оно только начиналось.

Я прикусила его нижнюю губу, когда кончила, а он шепнул в ответ тихо:

— Дина…

Пара движений — и он лег рядом, тяжело дыша.

— Я в душ.

— Подожди, — остановил он меня. — Ты же не пойдешь в душ в чулках?

— Я их сниму.

— Я сам, — безапелляционно прозвучало, когда он провел рукой по моей груди, потом по животу, и все-таки его рука переместилась на бедро. Но нет, не все было так просто.

Его губы и зубы на соске — я кричу, его язык в пупке — я сминаю простыню, его зубы цепляют край одного чулка и тянут вниз. Я дрожу от этого, схожу с ума от прикосновений его щетины, от губ, которые так нежно, но в то же время дерзко играют с моей кожей на самом незащищенном участке. Первый снял. Второй… Еще чувственнее, почти на грани боли. А потом…

— Что ты творишь? — только успела сказать я, тут же откинувшись на подушку от движений его языка между ног.

От такого можно забыться, отдаться во власть ощущений. Я два раза улетала куда-то далеко, пока снова не почувствовала его в себе. Это не просто пьянило — сносило крышу.

Он смотрел мне в глаза, на этот раз при свете, и как будто угадывал, чувствовал, удерживаясь на руках надо мной. Эти болотные глаза так и просили меня отдаться в их трясину. Утонуть, погрязнуть. Да, сегодня можно…

Я снова почувствовала привычное тепло между ног и спросила:

— В душ идем?

— Конечно.

И тут же Ратомский перекинул меня через плечо, при этом звучно хлопнув по заднице, и понес в ванную.

Мы завтракали в номере. Как-то он договорился, наверное, за дополнительную плату, а потом спросил:

— Какие планы?

— Я хочу на рынок ведьм.

— Куда? — он даже поперхнулся этим дурацким кокаиновым чаем.

— Это очень интересное место, и я хочу там побывать. Никто там порчу не наводит, но, говорят, там продаются интересные штучки. Я в магию не верю, но это просто кладезь для психолога.

— Хорошо, идем.

Я вернулась в свой номер, чтобы переодеться, и через двадцать минут мы снова в холле получили понимающие взгляды администраторов. Бесит.

Да не пара мы! Не пара! Просто трахаемся — так бывает.

Но руки все равно были переплетены. Палец к пальцу, ладонь к ладони, как будто это произведение искусства.

Но снова молчание. Мы так и шли по улочкам Ла-Паса, пока перед нами не возник рынок.

— Можешь меня здесь подождать, — повернулась я, сжав свободной рукой его плечо.

— Я с тобой.

Разношерстные прилавки, узкие проходы, какие-то дурацкие баночки с надписями, а еще животные… Их шкурки и чучела, да вроде и не только, зародыши ламы, которые, как мне объяснила на английском одна торговка, вроде нашей кошки, которую первую в дом запускают, а тут закапывают у порога. Здесь все пестрило, и я все рассматривала, даже забыв, что за мной идет Ратомский. Да, это было познавательно и интересно, когда вроде бы католики, коими являлись боливийцы, все равно возвращались к культуре индейцев.

Здесь было все: амулеты, снадобья, травы, настойки, символичные фигурки, лепнина. Я смотрела, но проходила мимо. Красиво, культурно…

В конце прохода меня вдруг схватила за руку одна из торговок. И при этом затараторила что-то на испанском. Я показала ей руками, что покупать ничего не собираюсь. И тут вышла из палатки молодая девушка, сказав на ломаном английском, что ее бабушка просит меня зайти внутрь.

Меня понес интерес.

Я сказала Ратомскому, чтобы он ждал меня снаружи, и вошла в странное помещение. Везде была символика: птицы, животные, запах какого-то дыма… Пожилая торговка снова что-то начала говорить, показав на какую-то бутылочку. Из всего я разобрала только слово, которое понял бы даже пещерный человек:

— Аморе.

Но тут же убрала эту бутылочку, сказав еще что-то.

— Она говорит, что любовь тебе не нужна. Уже нашла, — перевела ее внучка. — А вот это, — подала мне из других рук пузырек, — просит выпить. Денег не надо.

— Что это? — спросила я.

Снова послушав испанскую речь от пожилой женщины, дождалась невнятного перевода:

— Это тебе поможет. Так бабушка сказала. А она никогда не ошибается.

Интересный эксперимент. Я залпом выпила жидкость зеленого цвета. Или нет, болотного. Только отдавало совсем не болотом — очень приятно.

— Vete, — махнула рукой женщина.

Да, пора идти. Она знала — я не верю. Но почему-то именно меня позвала.

Я достала деньги, но услышала только гневную речь. Не понимала, но эмоционально чувствовала.

— Идите, пожалуйста, — попросила девушка, обняв бабушку за плечи.

И я вышла. Не знаю, что меня пробрало в тот момент, но, возможно, меня напичкали афродизиаком, потому что я сразу залепила Ратомскому:

— Идем в отель.

— Как скажешь, — согласился он.

А во мне проснулся бес. И этот бес хотел трахаться. Мы тем и занялись, едва переступив порог номера. Я не знаю, какой наркотой меня накачали, но я была не я. Мы сходили с ума в постели, мы не могли насытиться друг другом. День превратился в замкнутый круг: секс-душ-секс-секс в душе.

Примерно так мы и провели неделю. Это, наверное, был лучший отдых в моей жизни. Но все хорошее заканчивается. И мы оба понимали, что возвращение будет болезненным, но никто не хотел понимать эту тему.

Завтра. Уже завтра…

— Дина, что дальше?

Это вопрос ударил. Я его боялась, но и ждала.

Поднявшись с постели, ответила:

— Остался перелет. И все.

Он схватил меня за руку и сказал:

— Останься тогда со мной…

Я осталась. Несмотря на то, что мне почему-то было больно, я осталась. Он трахал, или даже любил меня, а я отвечала тем же.

Прости меня, Ярослав, но я иду до конца.

У нас осталась одна ночь, а я еще неделю назад могла уехать, получив свое. Но привязала, добила, а теперь сама себя чувствую дерьмово.

Трап самолета — конец.

Шереметьево — вот окончание нашей истории.

Я не мстила ему, как и обещала. Он сам себе отомстил. Тогда какого черта больно мне?

— Дина, — он остановил меня на выходе из здания аэропорта. — Будь со мной. Разводись.

— Зачем?

Ну же, скажи это. Скажи. И все!

— Ты нужна мне.

— А проще?

— Я люблю тебя, — он это сказал так, как будто сам не поверил, как будто это вырвалось бессознательно.

Теперь надо взять себя в руки. Я добилась своего. Я получила его. Но такое ощущение…

— Простите, Ярослав Владимирович, но я замужем. Курортный роман был великолепен, но это лишь секс. Я вас не люблю.

Я видела, как дернулась его щека. Больно? Мне тоже было.

— Дина… — в его голосе было предостережение.

— Нет, — я приложила палец к его губам, — ты обещал мне, помнишь? Больше никакой мести. А на твое слово я надеюсь, ты его не нарушишь. И я свое не нарушила. Я не мстила. Нельзя заставить человека любить. Это был твой выбор.

— Ты все это продумала заранее, я понял. Ты манипулятор от бога…

— Прости меня. Ты мне нравишься, но все закончилось.

Да, я получила все. Его любовь. Она мне и была нужна. Я и хотела этого. Чтобы отмстить и растоптать.